Саша Чекалин

Павел Николаевич, обычно очень спокойный и несколько медлительный, стал необычайно деятельным, он торопился, спешил. Поправил пошатнувшийся тын, прибил отставшую доску у сарая. Тысячи дел теперь глядели на него, ждали его рук. Словно все это никто не мог без него потом сделать.

Надежда Самойловна ничего не замечала. Между страничек тетради ей попалось несколько маленьких фотографий старшего сына. Выражение лица Шурика было серьезное, даже строгое. Эти фотографии — память о том дне, когда Шурик записался в истребительный батальон. Нелегко ему было этого добиться. Командир батальона Тимофеев сначала отказал наотрез, объяснив Шурику, что он слишком молод. Но Шурик пять раз приходил, добиваясь своего, и добился: его приняли. Надежда Самойловна узнала об этом, когда сын попросил у нее денег на фотокарточки для анкеты.

— Ты не мог сказать мне раньше? — упрекнула она.

— А ты разве не разрешила бы?

Что она могла ответить сыну? Разве не понятно ей было стремление Саши принять участие в борьбе с врагом?

С тех пор для Надежды Самойловны наступили тревожные, беспокойные дни. Иногда Шура уезжал на рассвете и возвращался домой через несколько дней. Все это время Надежда Самойловна не находила себе места. Не случилось бы чего с сыном! Рядом на десятки километров тянутся густые леса, в которых, как говорят люди, бойцы истребительного батальона чуть ли не каждый день вылавливают вражеских парашютистов. Была в этих разговорах, очевидно, какая-то доля правды.

Заслышав дробный топот коней и звонкую задорную песню:

Надежда Самойловна выбегала на крыльцо и среди бойцов искала глазами сына. Веселый, обветренный, скакал он галопом на своем приземистом буланом Пыжике.

Она ни о чем не расспрашивала сына. Знала: что можно — сын сам расскажет. И с улыбкой следила, как мучимый любопытством Витюшка ходил за старшим братом, словно тень, и все допытывался:

— Шурик, куда вы ездили?

— На кудыкины горы! — Саша сурово сдвигал густые черные брови.

Надежда Самойловна взглянула на ходики, висевшие в простенке у окон. Пора уже было отправляться, чтобы не упустить попутной машины из райзаготзерна. В этот момент из своей комнаты с победным криком выскочил Витюшка, грозно потрясая настоящей боевой гранатой-лимонкой.

Мать испуганно охнула и замахала руками.

— Она без запала, — торопливо успокоил ее Витюшка. — Это Шурка достал. Он нас военному делу обучать будет…

В колхоз Надежда Самойловна поехала с неспокойным сердцем, все еще думая, не заряжена ли граната, не случилось бы чего с сыновьями.

О полученной повестке муж так ничего ей и не сказал.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Когда вооруженный дозор тимуровцев кратчайшей тропинкой, через кусты и ямы, привел Сашу на пологий берег реки, взятого под наблюдение подозрительного человека там не оказалось.

— На одну секундочку только отлучились, а он исчез… Словно сквозь землю провалился… — смущенно оправдывались оставленные для наблюдения Славка и Костя.

Напрасно тимуровцы бросались в разные стороны, шныряли среди расположившихся на берегу эвакуированных. Подозрительного человека нигде не было. На пологом берегу у моста курились сероватые дымки костров. Слышался разноголосый говор, плач детей. Небрежно одетые женщины стирали белье, варили картошку в чугунках и котелках. Тут же спокойно копались в золотистом прибрежном песке малыши, щипали траву распряженные лошади.

Ребята знали — это уходили от войны, из занятых врагом областей мирные жители. С каждым днем эвакуирующихся становилось все больше, хотя фронт был от Лихвина далеко.

— Эх вы, дозорные, — сердился Саша. — Растяпы вы, а не тимуровцы. Где ваш командир?

Витюшка мгновенно вырос перед Сашей, вытянувшись в струнку.

— Плохо обучены ваши бойцы, — набросился Саша на Витюшку. — Вот и поставь вас на серьезное дело. Эх вы!.. — Саша сморщился, с ожесточением сплюнул. — Растяпы!..

— А может быть, он обычный человек? — вдруг взбунтовался Генка, обиженный словами комиссара. — Наш город стратегического значения не имеет. Нет смысла сюда забрасывать шпиона.

— Какой наш город, — в один голос обрадованно поддержали Славка и Костя, топчась на месте босыми ногами и вытирая вспотевшие лица. — Если бы не беженцы, муха пролетит — и та на виду…

Но Саша был неумолим.

— Разгильдяев надо снять с дежурства, — распорядился он. — Оружие отобрать… Дать задание — разыскать во что бы то ни стало.

Ребята выслушали приказ с сосредоточенным видом, как и подобает настоящим дисциплинированным воинам. Ни у кого больше не повернулся язык перечить комиссару.

Рядом текла река. Вода была теплая, как парное молоко, она манила, звала к себе. И Саша, искоса посмотрев на ребят: одобряют они или нет? — решил искупаться.

— Ладно… — примирительно сказал он, сбрасывая с себя рубашку. — Можете тоже купаться.

Глядя на него, разделись и полезли в воду ребята-тимуровцы.

Купались недолго. В другое время ребята полежали и повозились бы на горячем, усеянном темными ракушками песке, но сейчас настроение у всех было тревожное. Витюшка повел свою команду обратно к табору беженцев, а Саша другой тропинкой поднялся на гору. Если бы он свернул немного в сторону, то в густой чаще кустов увидал бы человека, которого ребята так усердно искали. Человек лежал на траве, в тени куста, и крепко спал. Если бы Саша взглянул на него, то узнал бы знакомого односельчанина. Но Саша прошел мимо в каких-нибудь десяти шагах, погруженный в свои мысли. Он даже не заметил, как рядом из-за обрыва высунулась лохматая золотоволосая голова Егорки Астахова, всегда любившего ходить не там, где ходят люди.

— Стой, ни с места! — басовито гаркнул он за спиной Саши.

В руках Егорка держал удочки и ведерко, в котором плескалась мелкая рыбешка.

— Много наловил? — Саша заглянул в ведерко, думая про себя: «И охота же Егору в такое время ходить на рыбалку!» Мелькнула и другая мысль: какое свинство со стороны Егора не зайти за ним!

Саша нахмурился.

— Смотри, — недовольно отозвался Егор, — одна мелкота. Хвостики… Не ловилась сегодня рыба.

— А где ловил, не у моста? Там всегда раньше ловилась.

— Нет, — буркнул Егор и, угадав Сашины мысли, успокоил: — Заходил за тобой утром. А ты спишь… Надежда Самойловна не велела будить тебя.

Саша недовольно поморщился. С тех пор как началась война, он ни разу еще не ходил на рыбалку.

— Куда шагаешь? — спросил Егор.

— Так… — Саша неопределенно пожал плечами.

Они шли по площади мимо сквера, на котором зеленели молодые деревца, в прошлом году посаженные школьниками, и среди густо разросшихся цветов белел на гранитном постаменте памятник Ленину. Мимо оглушительно тарахтели по пыльному булыжнику тяжело груженные мешками подводы — колхозники везли на склад зерно нового урожая. Возле желтоватого оштукатуренного двухэтажного здания, в котором помещался военкомат, на панели сидели призывники, сложив свои вещевые мешки у стены. Возле них толпились заплаканные женщины, ребятишки.

— Вот… а нас не взяли, — Саша с завистью поглядел на выходивших из военкомата людей.

На улице рядом с уже закрытым на замок газетным киоском бойко торговал пивной ларек. У прилавка сгрудились колхозники. Продавец, отец Егора Астахова, прозванный почему-то Чугреем, громко тараторил с посетителями, то и дело повторяя: «Ваше здоровьице!.. Ваше здоровьице!..»

Егор шел молча, сгорбившись, стараясь незаметно прошмыгнуть мимо ларька. Ему было стыдно за отца, который в такое время все еще продолжал думать о наживе.

— Заходи, — предложил Егор, когда они остановились на перекрестке.

— Зайду, если только на операцию не уедем, — нерешительно пообещал Саша. — А ты что? — спросил он, видя, что Егор чем-то взволнован. — Опять с отцом буза?