Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 13

Что тут началось! При первых же звуках глаза Шишка едва не выскочили из орбит, домовик вжал голову в плечи, затряс башкой и… рухнул как подкошенный. Падучая у него, что ли? Мальчик, ожидавший совсем иной реакции, быстро выдернул наушники из Шишковых ушей.

Но домовик никак не приходил в себя. Василисе Гордеевне едва удалось привести его в чувство: Зарю-заряницу вызвала, все ветра собрала, солнце уломала в избу сойти, самого Христа на помощь призвала — наконец открыл постень глаза и с великой укоризной поглядел на Ваню:

— Я к тебе со всей душой — а ты так, да? Угробить задумал Шишка, записал где-то музыку чертей, которой они в аду сквернословов пытают… Эх ты, а еще товарищ называешься!

А когда все немного утряслось, Златыгорка, улучив момент, отвела Ваню Житного в сени и велела:

— Открой рот, закрой глаза!

Что мальчик и выполнил, ожидая получить сладкую конфету… Каково же было его удивление, когда посестрима харкнула ему в рот… Ваня, открыв глаза, ответно плюнул в девичьи уста, и после того как вся процедура была проделана трижды, побежал в избу.

Птахи сидели на окошке, в цветочных горшках, и оттуда поглядывали на дорогу. По ту сторону стекла, на проводах, разместились воробьишки, которые поддразнивали комнатных птиц: дескать, чего взаперти сидите? На улицу не пускают вас, а самим слабо вылететь…

Жаворлёночек ответствовал:

— А нам и тут хорошо… Тепло, светло и… мух полно…

Про мух было явной ложью. Ваня захохотал.

Птахи оглянулись, и соловей присвистнул:

— Ли-ко: опять он научился нашему языку, коршун его подери! — И больше на Ваню Житного не отвлекался — птичьи дела были важнее, а с проводов уж орали:

— А ну, выходите!.. Силушку вашу поизведаем!

Соловей отвечал:

— Да пошли вы! Еще связываться со всякой мелочью… Сейчас вылетим — крылья-то вам пообломаем!

Воробьи чирикали:

— Ой, ой, ой, как страшно! Ну-ка, попробуйте… Мы сами вам шеи свернем!

Ваня слушал птичью перепалку как ангельское пение… Вот это подарочек преподнесла ему Златыгорка! Побежал и расцеловал посестриму, спасибо, де, тебе большое… Опять он понимал птичий язык! А что может быть лучше!

Под вечер Ваня с Шишком отправились на барахолку — купить чего надо в путь-дорогу. Златыгорка осталась дома. Василиса Гордеевна посоветовала ей крылышки первым встречным не казать и пользоваться ими только в самом крайнем случае, чтобы не попасть впросак…

Ну а деньжата у Вани на сей раз имелись. Он слазил в подполье и вытащил из стеклянной банки пачку нефтедолларов, потом подумал-подумал и решил взять в дорогу еще несколько, но одну вязанку все-таки приберег, оставил про черный день. Кто его, этого демона де Фолта знает…

Базар широко раскинулся, заняв обе снесенные улицы: и 1-ю Земледельческую, и 2-ю, и похож был на цветастый цыганский табор, только вместо кибиток — ларьки. В одном из них Шишок углядел маскировочную армейскую форму, висящую на плечиках, и ткнул в нее: дескать, всем троим такая одежка бы пригодилась, с учетом того, что нас в тех Балканах ждет. Может, по болотам ползать придется, в лесах укрываться. Но, узнав цену пятнистой одежды, домовик схватился за голову:

— Вот проиграл ты тогда, у трех вокзалов, неразменную тыщу… Что теперь делать? Отвлечь ведь придется ларечницу да и… увести маскхалаты…

— Во-первых, это не маскхалаты, а камуфляж, — поправил Ваня всё проспавшего постеня. — А во-вторых, гляди! — и мальчик достал из рюкзака толстую пачку нефтедолларов.

Шишок, воровато оглянувшись по сторонам, вырвал у Вани денежную кипу и запихал в свой полосатый карман.

— У меня надежней! Бывшая левая рука у меня шибко чувствительная — враз чужие пальцы почует…

Действительно, долго ждать не пришлось: оттопыренный карман малорослого Шишка живо привлек внимание какого-то мазурика, чья рука потянула аппетитную пачку к себе… Домовик в это время комментировал Златыгоркину песню: дескать, железны яйца ястреба — это не иначе как бомбы… Ваня плечами жал: откуда там бомбам взяться…

— А значит, эта форма… — продолжал Шишок, но тут раздался дикий вопль. Ваня Житный вздрогнул… За спиной постеня стоял воришка, полезший, куда не надо, и теперь в ужасе глядевший на свою пятерню: фаланги пальцев у него напрочь отсутствовали… валялись в пыли…

Мальчик вытаращил глаза: вместо шуицы из полосатого рукава Шишка высовывалась… ручная пила. Незадачливый вор похватал обрубки из-под ног потенциальных покупателей и с воем исчез в толпе. А железная пила тотчас куда-то втянулась: остался один пустой рукав.

— Это… это что такое было? — остолбенело спросил Ваня.

— Я ж говорю — рука теперь вылезает, когда ей вздумается! Да притом действует самостоятельно, без моего приказа, ин-стинк-тив-но! Поэтому под левую руку никому соваться не советую.

Наконец приобрели три камуфляжа: самый маленький — для Шишка, таёжку; самый большой — для Златыгорки, болотку; и средний — для Вани, березку. Исходив рынок из конца в конец, взяли также три пары сапог, — Златыгорке наугад сорок восьмой размер. Плюс пять метров брезента, чтоб укутать крылышки, черные перчатки, чтоб скрыть серебряную ручку, командирские часы для Шишка, а также рюкзаки, фонарики, аптечку и так далее, и тому подобное…

Когда, закупив все, выбирались из караван-сарая, увидели: из-за лотка с пирожками выскочила драная кошка со вздыбленной шерстью, поперек морды торчала добыча — пирожок. А вслед кошке летел увесистый булыжник, посланный разгневанной лоточницей. Но киска ловко увернулась, метнувшись под ноги Шишку, который от неожиданности потерял равновесие и рухнул на асфальт. Кошка же со своим пирожком скрылась, ловко лавируя среди ног прохожих.

— Вот сволочь! — потирая ушибленное место, пробормотал постень.

Правда, кто из них сволочь: кошка или лоточница — Ваня не понял. И в утешение решил купить Шишку воздушной кукурузы: дескать, хочешь поп-корн? Вкусны-ый!.. Раздосадованный падением домовик покачал головой: еще чего, не буду я есть этот поп-корм! Ваня исправил постеня: поп-корн… А тот не соглашается: нет — поп-корм, нехай твоя попса его лопает. Это поп-еда — как для кур комбикорм…

— Ну а почему попса моя? — вздохнул мальчик.

— Телевизор — твой? Твой! Для тебя его Валька привезла, не для Василисы же Гордеевны! Значит, и попса, и все, что ни есть в этом ящике, — твое! Тебе за него и ответ держать! А не хочешь отвечать, спровадь ящик на переплавку!

Когда свернули на свою улицу, вновь увидали кошку-воровку. Она сидела у завалинки и доедала пирожок: причем начинка была — повидло… Домовик внимательно оглядел уличную жительницу, потом позвал мерзко-тоненьким голоском:

— Марта, Марта, кыс-кыс-кыс! Иди ко мне, моя кысонька… — И кошка, гнусаво замяукав, подошла к домовику и потерлась о полосатые ноги. А Ваня с возрастающим напряжением следил за постенем — кто знает, что еще его левая рука учудит… И схватил домовика за пустой рукав:

— Не надо, Шишок, пожалуйста…

Но домовой удивился:

— Чего не надо?.. Ты за кого меня держишь: что я — изверг разве какой? Кошка хорошая — нехай с нами идет… Сколь времени изба без кошки стоит — не ладно это! И Мекеша концы отдал — все одно к одному! Гляди, Марта — семицветка, и всем в масть: серые пятна — седые волосы Василисы Гордеевны, сивые — мои, желтые — Златыгоркины, соломенные — твои…

Ваня, уверившись, что домовик не собирается расправляться с животным, спросил:

— А вон еще белые, черные и рыжие — они тогда чьи?..

— Это — пятна дня, ночи и… солнышка, что ли? Хорошая кошка Марта!

Ваня пригляделся, и почему-то ему не понравились глаза хорошей кошки: в точности, как у крокодила, которого он видел в Чудовском зверинце. Правда, свое мнение мальчик оставил при себе, чтоб не провоцировать домовика на всякие непредвиденные поступки.

И кошка с глазами крокодила, которая ко всему прочему оказалась весьма понятливой особой, не отставая ни на шаг, бежала за ними до самого дома мягкой кошачьей побежкой, время от времени издавая победные кличи простуженным — а может, пропитым, — голосом.