Страница 11 из 13
— Дураки, ой, дураки, учат нас, учат, — закивал Шишок и указал на Ваню. — Это все он: транжира несчастный… — и зашептал трагическим шепотом: — Пасынок самого Воронского… Олигархи, что с них взять!
Домовик, как и все, был в камуфляже, — рукава и штанины бабушка обрезала по росту Шишка и подрубила, — и медаль «За отвагу» перекочевала с полосатой пижамы на пятнистую куртку. Под курткой вокруг талии домового был обмотан толстый кушак, под завязку набитый деньгами — решено было укрыть нефтедоллары, чтобы не искушать мазуриков. У Златыгорки под плащом бугрился горб величиной с чемодан, а серебряная шуица была спрятана в черную шерстяную перчатку. Ваня в мятом камуфляже мялся рядом с бабушкой, одетой по-деревенски. Проводник оглядел всю полуинвалидную команду и усмехнулся: шутите, де…
И вот поезд дальнего следования тронулся, а бабушка Василиса Гордеевна осталась на перроне, она бормотала заговор на дальний путь. Марта сидела у ее ног и злорадно мерцала жуткими глазами. На сердце у Вани было неспокойно. Правда, крокодилом Марта была только по отношению к мышам и птицам, да и смешно думать: чтобы какая-то кошка провела Василису Гордеевну!.. И все же… Ведь говорят, что кошка, когда ей стукнет двадцать лет, превращается в ведьму! А, судя по облезлой морде, Марта была не молоденькая — кто знает, сколь ей исполнилось… Впрочем, опомнился мальчик, не заразился ли он от Василисы Гордеевны: всюду мерещатся шпионы…
Но на всякий случай Ваня Житный прочитал встречный оберег для остающихся дома: «Заря-заряница, красная девица, спаси и сохрани бабушку от бед, напастей, от напрасной смерти, от злых людей и злых зверей…» И, подумав, добавил: «И от злых машин…»
Ваня, Шишок и Златыгорка то по очереди, а то и по двое, отталкивая друг друга, высовывались в окошко и изо всех сил махали руками. А лихие птахи выпорхнули из набиравшего ход вагона и, слетев на перрон, уселись Василисе Гордеевне на плечи: дескать, нам поезд догнать — раз плюнуть! Но Златыгорка заорала: «А ну, вернитесь!..» И соловей с жаворонком вскорости нагнали скорый: вместе с дорожным ветром ворвались в окошко своего купе.
Домовик по слогам читал книжку «Повесть о настоящем человеке»: развлекал спутников. В конце концов Ваня не выдержал и предложил, на свою голову, сыграть в «дурака». Шишок тут же согласился: дескать, это лучший способ убить время (пространство они перечеркивали с большим успехом).
Весь день напролет играли втроем, но, поскольку самовила — новичок в игре — все время оставалась дурой (хотя птицы метались по купе, заглядывая в чужие карты, и азартно подсказывали хозяйке), на вторые сутки домовик вытащил из левого рукава четвертого игрока: дескать, придется играть двое на двое…
Ваня играл в паре с посестримой, а Шишок со своей рукой. Мальчишок-с-локоток, выскочивший из рукава, уселся по-турецки на стол — и игра пошла. Ручной пацаненок, хоть не говорил ни слова, зато отлично читал по пальцам, а правая рука домовика изображала дактилями все: так что карты Шишка моментально становились известны его напарнику. В конце концов Ване со Златыгоркой надоело всю дорогу сидеть в дураках, и мальчик бросил карты на стол.
— Ты жульничаешь, — угрюмо сказал он. — Нельзя играть в паре с собственной рукой…
Шишок стал горячиться: и вы советуйтесь со своими пальцами, кто вам мешает…
— Ты врешь как телевизор, — безжалостно продолжал Ваня. — Чем ты лучше?!
Домовой от такого чудовищного обвинения даже поперхнулся — попутно пили чай, который принес проводник.
— Думай, что говоришь! — заорал Шишок. — Сравнил хрен с пальцем! Ложь бывает разная… И разной крепости… У меня всего лишь три процента, а у них — все девяносто семь! От меня вреда только тебе со Златыгоркой. Да и то неизвестно, есть ли вред, может, пользы больше: хоть играть выучитесь! А из их брехни еще неизвестно что выйдет! Пои спиртягой мировую общественность изо дня в день — что получится? Наша-то общественность привычная — выдюжит… А ихняя? И спирт ведь горит, учти!
Как раз отъезжали от какой-то южной станции. Ваня отвернулся к окну: на здании вокзала висела табличка «Армавир». Мальчик напрягся и, забыв про раздоры с домовиком, вскочил с места и раздернул окошко: где же это?.. Или на другой стороне?.. Выскочил в коридор, оттоптав ноги Златыгорке, и выглянул в оконный проем: да, вон она, береза, за рельсами, на другой платформе… Хорошо, что встречный поезд не помешал смотреть. Береза, в отличие от своих родичей из средней полосы, уже покрывалась нежнейшими почками, рядом с деревом сидел желтый, как песок пустыни, вокзальный пес… Он прижался к белому стволу так, будто ему дали команду «к ноге!» Это что же… береза приручила собаку?!
Ваня глядел, до предела высунув голову в узкое оконце. А пес вдруг лег на брюхо, вытянув перед собой передние лапы, словно ему скомандовали: «Лежать!» Не может быть! Почему не может?.. Береза с собакой уже скрылись из виду, за окном мелькали какие-то низкие вокзальные строения, бетонные заборы, шпалы, сложенные штабелями… Но Ваня уже решился, с криком: «Там Березай, выходим!» метнулся в купе и принялся стаскивать с верхней полки багаж. Златыгорка восклицала: «Березай?! Где? Где?» Шишок пожимал плечами: «Какой еще Березай?» Видать, домовик напрочь забыл лешачонка. «И зачем нам выходить? — недоумевал постень. — И главное: как?» Да, поезд уже разогнался, за окном мелькали предместья, но Ване все было ясно: наступил тот крайний случай, когда Златыгорка может воспользоваться крылышками.
Бегом промчались по коридору — дверь была еще открыта. Шишок отодвинул проводника:
— Па-азвольте, гражданин хороший!
Оторопевший проводник хотел что-то возразить, но тут горбунья скинула плащ-палатку — и наружу выбились громадные крылья, ужаснувшие проводника до дрожи в коленках. Он прижался к стене, а оба паренька — большой и маленький — оседлали бывшую инвалидку, и их вынесло в дверь… Проводник осмелился выглянуть наружу: горбунья летела, махая крыльями, как ворона, парни, свесив ноги, кое-как уместились на ее спине, а вещи у бывших пассажиров висели из пяти рук. «Правда, был ведь еще ребятенок!» — опомнился проводник, но, не найдя в покинутом купе никаких детей, решил, что ребенок тоже улетел. Ну, хоть это ладно — нет лишних проблем!
— Станция Березай — кому надо вылезай! — пробормотал недовольно Шишок, сидевший за Ваниной спиной.
— Только эта станция — Армавир! — сказал мальчик. Он командовал полетом, чтобы посестрима невзначай не зацепила провода. Пташки, летевшие налегке, обогнали хозяйку и унеслись вперед.
Внизу мелькали домишки, огороженные заборами, из подворотен выбегали шавки и облаивали воздухоплавателей. Полупьяные к вечеру мужички размахивали руками: дескать, спускайтесь к нам, поговорим!.. Пацаны кидались каменьями — правда, ни разу не попали. Златыгорка, от греха подальше, поднялась повыше. Наконец Ваня приглядел подходящий пустырь, и самовила с грузом на борту приземлилась.
Когда подошли к нужной платформе, соловей с жаворлёночком уже ждали их на березе. Желтый пес сидел на своем посту. Увидав троицу, пес пролаял три раза, будто ему дали команду «голос». Ваня закусил губу: как же освободить лешака из березового плена? Был один способ… надо свалить деревья макушками внутрь, встать в получившийся круг и звать полесового. Но что скажет милиция, если они начнут рубить хилые привокзальные кипарисы… Небось, не «спасибо»!
Вдруг Златыгорка подошла к березе и постучала по стволу:
— Побратимушко, выходи, чего тебе там сидеть! Видишь, мы с Ваней за тобой пришли…
И Шишок одновременно с ней треснул по стволу ладонью:
— Хватит в прятки играть! Выходи, малый, дядька Шишок тебя нашел! — Видать, вспомнил домовик про игры с лешачонком в Теряевском лесу.
А желтый пес жалобно заскулил и, как в запертую дверь, заскребся в белый — в черных прочерках — ствол.
И внезапно береза затряслась, ровно в лихорадке, ствол треснул вдоль от комля до макушки, и откуда-то изнутри выдрался худющий парень, ростом со Златыгорку… А ствол, как ни в чем ни бывало, вновь сошелся по разрезу.