Повесть о Морфи

Желтоглазый был Джэкоб Райс, небогатый плантатор.

Тридцать лет назад кто-то из семьи Райс оскорбил кого-то из семьи Редвуд, или наоборот. Никто уже не помнил, с чего началась вражда, но тянулась она тридцать лет и все еще не кончилась. Тридцать лет Райсы и Редвуды не выходили из дому без оружия. Три брата Райс, двоюродный брат и дядя, а также четверо Редвудов погибли за тридцать лет вендетты.

Законодательное собрание штата специальным решением установило за «акт вендетты» обыкновеннейшую виселицу. Стрельба поутихла, но одинокий всадник на лесной дороге всегда рисковал получить пулю неизвестно откуда.

Волчьи глаза Райса блеснули так люто, что Редвуд невольно пожалел о том, что карабин остался в коляске. Но не мог же он войти с оружием в церковь, черт побери…

Начинался разъезд. После бесчисленных поклонов и приветствий семейство Морфи опять затряслось в коляске по скверной дороге. Солнце пекло невыносимо, судья с ворчанием развязал галстук.

– Слышите, мастер Пол? – внезапно заговорил с козел Джимми. – А дядя Эбенезер выследил здоровенного старого ракуна[3]. Большого, точно собака, говорит дядя Эб… И еще он говорит: «Мы возьмем этого ракуна вечером, вместе с мастером Полом возьмем…». Вот будет весело, верно, мастер Пол?

– Папа! – умоляюще взглянул Пол на отца.

Миссис Тельсид нахмурилась.

– А твои уроки, Пол?

– Я их знаю, мамочка, честное слово знаю!

– Я думаю, Телли, – вступился судья, – уроки он успеет сделать в понедельник утром. Занятия в Джефферсон-Академи начинаются в час дня, он вполне успеет…

– Но ты не подведешь меня, Пол?

На такой вопрос вполне можно было не отвечать.

– Скорее, Джимми! – капризно сказал Пол. – Почему ты так медленно едешь? Давно пора обедать, правда, мама?..

За обеденным столом сидело пятеро. Рядом с судьей помещался управляющий имением Октав Мюрэ, усатый и румяный француз. Он болтал без умолку словно заведенный.

Слева от Пола сидел Эрнест Морфи, тридцатилетний красавец с надменным женственным лицом. Он, видимо, был не в духе. Выпуклые бархатные глаза его покраснели от бессонницы, он лениво ковырял вилкой еду.

– Много щеглят поймал ты, Пол? – спросил он.

– Это все папа! – мотнув головой, пробормотал Пол с набитым ртом.

– Папа? – удивился Эрнест. – А мне говорили, что он зашел за тобой на заре, но не мог тебя добудиться…

– Кто это сказал? – вспыхнул Пол.

– Все говорят! – пожал плечами Эрнест. – Я думаю, тебе следовало бы привязывать веревку к ноге…

Пол внимательно посмотрел на него.

– Можно мне встать из-за стола, мамочка?

Он слез со стула и подошел поближе к дверям.

– Как же тебе не стыдно так спать, Пол? – продолжал дразнить Эрнест. – Честное слово, когда-нибудь тебе отрежут уши во сне, а ты и не услышишь! Как же ты будешь без ушей?

– Постараюсь обойтись, дядя Эрнест! – кротко ответил Пол. – Но я совершенно не виноват в том, что ты опять продулся в карты, дядя Эрнест!..

Пол выскочил из комнаты под хохот отца. Эрнест улыбнулся довольно кисло.

– Сообразительный чертенок растет у тебя, Алонзо, – сказал он наконец, – интересно, что получится из него дальше…

– Я боюсь за него, Эрнест, – тревожно сказала миссис Тельсид, – слишком легко дается ему все… Он никогда не учит уроков, ему достаточно раз посмотреть в книгу.

Он может вырасти лентяем, и это будет ужасно!

– Дедушка ле Карпантье тоже так говорит. – Судья задумчиво вертел на пальце серебряное кольцо от салфетки. – Но мне думается, большого вреда тут нет… Знаешь, Эрнест, бывают спортсмены с абсолютным чувством расстояния. Те самые, из которых выходят чемпионы. Бывают музыканты с абсолютным музыкальным слухом, за примером ходить недалеко…

Нагнувшись, судья поцеловал руку жены.

– Все это случается редко, а дар, которым наделен Пол, встречается еще реже… У него абсолютная память, можешь ты себе представить такое? Ему никогда и ничего не приходится повторять. Все, что он видит или слышит, укладывается в его круглую головенку навсегда. У меня была неплохая память в юности, но у Пола это почти как чудо… Его можно показывать в цирке… Пойдем покурим, Эрнест. Спасибо за обед, Телли.

Братья вышли на веранду. Гибкий, изящный Эрнест был на полголовы выше плотного Алонзо. Эрнест окончил в Новом Орлеане университет, но юридической практикой не занимался. Летом он жил в имении брата, с увлечением занимаясь охотой, а зимние месяцы проводил в Новом Орлеане. Он считался одним из сильнейших шахматистов города и почти никогда не проигрывал ни брату Алонзо, ни тестю его, старику ле Карпантье, хотя оба они считались отличными игроками. Зато выступления Эрнеста на зеленом поле биллиарда или карточного стола почти всегда оканчивались плачевно, а судья неизменно тревожился и сердился.

Он любил Эрнеста, как сына. Миссис Тельсид побаивалась, что Эрнест может дурно повлиять на Пола и Эдуарда, но мужу об этом не заикалась никогда.

– Вчера Пол опять выиграл у меня три партии из пяти! – помолчав, сказал судья.

Эрнест усмехнулся.

– Через год он будет бить и тебя тоже. Хочешь пари? – обиделся судья.

– Это мы еще посмотрим, – хладнокровно сказал Эрнест. – Ты давно не играл с сильными партнерами, а дедушка ле Карпантье играет сейчас гораздо хуже, чем раньше.

– Я не играл с Жозефом несколько месяцев! – возразил судья. – Знаешь что, Эрнест… Привези как-нибудь к обеду Эжена Руссо.

Эрнест покачал головой.

– Полу рано играть с таким партнером, – сказал он тихо.

– Причем здесь Пол? Я сам хочу сыграть с мсье Руссо. Наконец можешь сыграть с ним и ты!

– Мы иногда играем в биржевой конторе, – неохотно сказал Эрнест.

– И кто побеждает?

– Чаще он, – честно признался Эрнест. – Но Руссо прожил в Париже двадцать лет, не вылезая из кафе «Де ля Режанс». Он играл со всеми знаменитыми мастерами…

– Тем более! Еще сигару, Эрнест?..

В маленькой комнатушке за кухней Пол изо всех сил уговаривал огромного седого Эбенезера.

– Идем сейчас, дядя Эб! Идем же, а то ракун уйдет!

Старый негр посмеивался.

– Не спешите, мастер Пол, не спешите, – приговаривал он, взбалтывая в пузырьке ядовито-зеленую жидкость, – я загнал ракуна в дупло, старуха Джипси сидит рядом и стучит хвостом, точно маятником. Ракун никуда не уйдет, Джипси на своем веку переловила больше ракунов, чем сам Эбенезер… Вот сделаю лекарство – и пойдем…

Зеленая жидкость была лошадиным лекарством: Эбенезер считался лучшим коновалом во всем графстве.

– Наденьте-ка сапожки, мастер Пол, да прикажите Джимми оседлать Панчо. Бедняжка совсем застоялся…

И дядя Эб еще усерднее принялся встряхивать пузырек.

Через несколько минут Пол, переобутый в сапоги, с хлыстиком в руке, вприпрыжку направился в конюшни.

С жадностью вдохнул он теплый, невыразимо приятный лошадиный запах. Старуха Бэсси, гнедая першеронская матка, ласково заржала навстречу. Панчо не было в деннике. Пол потрепал Бэсси по жирной холке и вышел на задний двор.

Возле поилки стоял серенький Панчо, коротко подтянутый к коновязи. Присев на корточки, Джимми возился с его передними копытами. Панчо прикладывал уши и подбирал зад, но стоял смирно. Когда Джимми выпрямился и взялся за недоуздок, пони взыграл и сильно ударил кованой ногой по босой ступне негра.

Взвизгнув, Джимми заколотил Панчо кулаками по морде.

Он плакал и ругался одновременно.

У Пола покраснело в глазах, бешенство перехватило горло. Он метнулся к Джимми и принялся наотмашь полосовать его хлыстом по спине, голове, плечам… С перепугу Джимми орал как зарезанный, рвался и ржал Панчо, а Пол, стиснув зубы, продолжал колотить негра обломком хлыста.

И вдруг все прошло. Пол опомнился. Бросив хлыст, от которого осталась одна ручка, Пол отошел и сел на порог конюшни, уткнув голову в колени. Ему было очень стыдно. «Джентльмен так не поступает!» – скажет папа. И замолчит. Как мог он так глупо, так неожиданно сорваться! Ведь он давно знал в себе склонность к необузданным выходкам, давно обещал папе бороться с ними… Сегодня он просто не успел об этом подумать, и вот… Бедняга Джимми, и так ему было больно ногу…

3

Ракуном негры американского Юга называли крупного енота-«полоскуна», ныне совершенно истребленного в тех местах.