Город гибели

Ванда промолчала.

Ресторан, который выбрал Роско, был под стать ему самому: уже переживший свои лучшие дни, слегка потрепанный, но довольно приятный и хорошо освещенный. Роско галантно подвинул стул для Ванды, но Ферлини плюхнулся на него, схватил со стола булку и разломил ее пополам. С набитым ртом он обратился к Роско.

— Тебе бы, Фил, следовало посмотреть на меня сегодня. Я был в своей самой лучшей форме. Вон Ванда не даст соврать, да, Ванда?

Ванда вымученно улыбнулась:

— Публика сегодня была хорошая.

— Публика хорошая? Да меня три раза вызывали и три раза поднимали занавес, — воскликнул Ферлини, забыв, что он работал без занавеса и без вызовов на «бис». — Я тебе говорю, Фил, что номер с разрыванием и освобождением еще долго будет проходить на «ура» и иметь успех. А я собираюсь быть на гребне его. Особенно после того, как проведем трюк на воде.

— Что? Опять? — заорал Фил. — Слушай, мы не выпили еще ни капли, а ты опять за старое.

Ферлини довольно загоготал и крикнул официанта.

Для Ванды этот обед был утомителен от начала и до конца. Ферлини и его менеджер говорили и говорили. Все это она слышала уже много раз.

— Пойми, Джо, — говорил Роско, — времена теперь не те. Несколько лет тому назад хороший пресс-агент мог бы поднять шумиху вокруг «парня-разрывателя цепей» прямо на первой полосе большой газеты. Да только Гудини мертв, Джо, не забывай это.

— Да, Гудини умер. Но я жив. Я — Джо Ферлини!

— Ну, от излишней скромности ты, Джо, никогда не страдал.

— Послушай, — раздраженно сказал Ферлини. — Ну что такое делал твой Хаудини, чего не мог бы сделать я? Я работаю с тросами, цепями, кандалами. Могу освобождаться из мешков, коробок, корзин с крышками, сундуков. Могу делать трюк с наручниками и смирительной рубашкой. Могу делать такие трюки, какие и не снились этому Хаудини. Кроме того, тебе же известно, что он трюкачил с фальшивыми материалами…

— А ты так никогда не делал, — хмыкнула Ванда.

— Ну, я тоже иногда. То есть у меня тоже бывали и фальшивые гвозди, и отмычки, и прочее хламье. Но ты ведь знаешь меня, Фил. Лучшие свои номера я делаю мускулатурой. Разве не так?

— Так. Так. Ты великий человек, Джо, — устало сказал менеджер.

— Я сохраняю форму. Спроси у Ванды. Каждый день по часу работаю со штангой и до сих пор могу раздуть свою грудную клетку до огромных размеров. Я смогу проделать этот трюк на воде. Фил, это будет сенсация.

— Но ведь это уже было, было, Джо. Вот что пытаюсь втолковать тебе. Люди не захотят смотреть все это снова.

Ферлини презрительно фыркнул.

— Ты слишком много пьешь, Фил, и у тебя от этого размягчение мозга. Да, это уже было. Но когда? Сколько лет прошло с тех пор? А с твоим умением создавать рекламу и налаживать контакты это может быть по-настоящему крупным делом. Ну, что скажешь?

Роско вздохнул, и это был вздох поражения.

— Ладно, Фил, раз уж тебе так хочется. Как ты собираешься все это обставить?

Ферлини просиял.

— Все будет отлично, Фил. Можешь быть уверен. Прежде всего я дам надеть на себя наручники, потом пусть обмотают мое тело шнуром длиною около пятидесяти футов. Далее — колодки из железа. Потом пусть меня уложат в мешок и завяжут сверху. Затем все это засунут в железный сундук, закроют на замок и бросят в Трусканское Озеро. Ну, что скажешь? Как это будет выглядеть?

— Как скоропостижная смерть. Ладно, допустим. Но что из этого будет трюк, а что мускулатура?

— Мускулатура только для шнура. Я раздую до возможных пределов свою грудную клетку, когда меня будут затягивать, а когда ослаблю ее, провод сам спадет. За двойным обшлагом брюк у меня есть отмычки от наручников.

Как только я скидываю наручники, беру бритву, спрятанную там же, и разрезаю мешок. У сундука фальшивое дно. Я с силой его выбиваю и выплываю на поверхность. Весь реквизит идет на дно, а я появляюсь из воды, благоухающий, как роза.

Он победно взглянул на Роско.

— Ты хоть хорошо плаваешь?

— Лучше всех. Об этой стороне дела можешь не беспокоиться. Однажды, мальцом, я надумал сбежать из дома. И знаешь как? Переплыл Канал. Вот какой я пловец.

— Мы могли бы сбросить тебя с моторной лодки, подождать, пока ты выплывешь, и забрать. Это уменьшило бы риск.

— Конечно, это надежнее. Я знал, что ты поймешь меня, Фил.

— Все я понимаю, но только мне это не нравится. Эй, официант, где же наше виски?

С балкона отеля на третьем этаже Ванда наблюдала, как ее муж плавал в бассейне, расположенном во дворе гостиницы. Он плыл, откинув голову с седеющими, гладко прилизанными и слегка вьющимися на концах волосами, рассекая воду, как акула. При этом мощные мускулы на спине и плечах играли и переливались при каждом движении его рук. Когда-то, лет пятнадцать тому назад, она бы замерла в восхищении при виде такого зрелища. Но с той поры поумнела и знала, что Великому Ферлини нужен был один-единственный поклонник, которого он видел каждый день в зеркале, когда брился. Со вздохом она вернулась в комнату, села и равнодушно перевернула страницу «Вэраети». Немного погодя раздался робкий стук в дверь, и она сказала: «Войдите».

Дверь открылась, на пороге стоял Бэггет. С удивлением Ванда почувствовала, что краснеет, и еще почему-то почувствовала себя виноватой.

— Томми! Что ты здесь делаешь?

— Мне нужно было встретиться с тобой, Ванда. Я увидел, что Джо в бассейне, и подумал, что это самое подходящее время. Похоже, что он там пробудет до конца дня.

— Скорее всего, ты прав.

Она была очень взволнованна, хотя и пыталась это скрыть. Предложила Бэггету выпить, но он отказался. Попыталась завести какой-то незначительный разговор, Бэггета он не заинтересовал. В следующее мгновение она оказалась в его объятиях, но, почувствовав себя неуютно, высвободилась и тут же начала говорить о муже.

— Ты не представляешь, Томми, какой он стал. И с каждым годом, да что там с каждым годом, с каждым днем становится все хуже и хуже. Единственное, о чем он думает, это о своих выступлениях, день и ночь только об освобождении, освобождении. Освобождении от цепей, от наручников, из ящиков… Иногда мне кажется, что я схожу с ума, честное слово… Когда мы были в Луисвилле в прошлом году, я даже какое-то время ходила к психиатру. Ты не знал об этом? Я ходила к нему, но вскоре муж получил работу в Лас-Вегасе, на том все и кончилось.

— Если хочешь знать мое мнение, — проворчал Бэггет, — то сумасшедший он, а не ты, раз позволяет себе так обращаться с тобой.

— Знаешь, он даже во сне освобождается! Кроме шуток, представляешь? Просыпается среди ночи, сбрасывает одеяло, разрывает ночную рубаху и, вскочив с кровати, начинает раскланиваться. — Она рассмеялась, но выражение ее лица при этом не изменилось, и вдруг из глаз потоком хлынули слезы. Бэггет снова обнял ее. — Иногда мне даже хочется, чтобы его связали так, чтобы он не смог освободиться. Никогда…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты слышал, в чем заключается его трюк на воде? Его в сундуке бросают в озеро. Он собирается выступить с этим через пару недель. А знаешь, о чем я не перестаю думать с тех пор, как он решился на это?

Она подошла к окну и посмотрела на бассейн. Ферлини все так же упорно рассекал воду.

— Я думаю, вдруг что-нибудь будет не так, как он замыслил. Он, правда, в хорошей форме и может освободиться почти от всего. Но… если одна маленькая деталь не сработает, он утонет. Скажешь, я чудовище, раз у меня такие мысли?

— Ничего я такого не думаю, — сочувственно сказал Бэггет.

Медленными шагами Ванда подошла к бюро и открыла второй ящик. Из груды всяких вещей она извлекла пару стальных наручников и два каких-то маленьких предмета.

Она принесла наручники Бэггету и сказала:

— Сделай одолжение, надень их, пожалуйста.

Он заморгал глазами.

— Зачем?

— Ну, прошу тебя, надень.

Бэггет покорно подставил запястья, и она захлопнула их.

— А теперь попытайся освободиться.