Страница 46 из 57
Коробка была порядком обшарпанной и исцарапанной, по углам из-под черного лака виднелась голая древесина. Но вот замочек был необычным: он был сделан из серебра в виде человеческой руки, пальцы с длинными острыми ногтями были скрючены и напоминали когти. Серебро от времени потускнело, пошло пятнами, однако замок, похоже, работал исправно.
«Мистер Марко оценит мой труд», — подумал Кельвин. Сам грим выглядел совершенно усохшим, но, когда Кельвин отвинтил крышки нескольких пронумерованных баночек, на него повеяло диковинными ароматами.
Из одной баночки потянуло холодным, глинистым запахом кладбищенской земли, из другой — свечным воском и металлом, из третьей дохнуло чем-то, вызывавшим в воображении кишащую гадами трясину. Ни названия фирмы, ни каких-либо иных свидетельств того, где был куплен этот грим или чья это продукция, ни на одной баночке не было. Несколько гримировальных карандашей, вынутых Кельвином из лотка, раскрошились прямо в руках, и Кельвин спустил кусочки в унитаз, чтобы мистер Марко не обнаружил, что он с ними возился.
Мало-помалу марихуана стала брать свое. Взгляд Кельвина отяжелел, он закрыл крышку коробки, защелкнул серебряную ручку-замок и, думая о Дэйни, улегся на диван-кровать.
Проснулся он словно от толчка. Сквозь пыльные шторы резко светило послеполуденное солнце. Кельвин схватился за часы. Два сорок! А мистер Марко велел позвонить в девять, если дело выгорит.
…Кельвин поплелся в конец коридора, к таксофону, но изнутри его сжигала паника.
В антикварном магазине на Родео-драйв секретарша мистера Марко ответила:
— Будьте любезны, как мне доложить, кто звонит?
— Скажите, это Кел.
— Минутку.
Вскоре поднялась еще одна трубка.
— Марко слушает.
— Это я, мистер Марко. Коробка с гримом у меня. Все в лучшем виде, дельце прошло, как сон…
— Как сон? — негромко переспросил голос. Раздался тихий воркующий смех. Этот смех походил на журчание воды, бегущей над очень опасными камнями. — Неужели, Кельвин? В таком случае спать ты должен очень тревожно. Ты видел утреннюю «Таймс»?
— Нет, сэр. — Сердце Кельвина забилось быстрее. Он понял, что что-то пошло наперекосяк, где-то он знатно прокололся. Стук его сердца, казалось, заполнил телефонную трубку.
— Удивительно, что полиция еще не навестила тебя, Кельвин. Пишут, что, вскрыв витрину, ты затронул скрытую сигнализацию. Ага. Вот эта статейка — страница семь, вторая колонка. — Послышался шелест разворачиваемой газеты. — Бесшумную сигнализацию, разумеется. Полиция считает, что они прибыли на место как раз в тот момент, когда ты уходил; один из офицеров полагает даже, что видел твою машину. Серый «Фольксваген» со вмятиной на левом заднем крыле. Знакомо, а, Кельвин?
— Мой… у меня «Фольксваген» салатового цвета, — пробормотал Кельвин, у которого внезапно сдавило горло. — Я… мне вмазали по крылу на стоянке у «Клуба Зум».
— Да неужто? В таком случае я бы посоветовал тебе начать укладывать чемоданы, дитя мое. В это время года в Мексике должна быть славная погодка. Если только ты до нее доедешь. Ну а теперь, ты меня извинишь, если я займусь другими делами. Счастливого пути…
— Погодите! Мистер Марко! Пожалуйста!
— Ну что еще? — Теперь голос был холоден, как ледник.
— Выходит, работу я запорол? Но ведь это мои проблемы. Ну и что же, что меня засекли? Каждому может выдаться плохая ночь, мистер Марко. Я же все-таки взял коробку! Вот она, при мне! Давайте сделаем так: я приношу ее вам, получаю свои три куска, а потом уж беру свою малышку и качу в Мексику, а там… А что тут такого?
Мистер Марко опять разразился холодным, начисто лишенным веселья кудахтающим смехом. От этого смеха вверх по позвоночнику Кельвина неизменно пробегал озноб. Он представил себе жирную тушу мистера Марко, сидящего в черном кожаном кресле с подлокотниками, вырезанными в форме оскаленных львиных морд. Его широкое лунообразное лицо не выражает ничего, а тусклые страшные глаза черны, точно отверстия в стволах двустволки, рот чуть скошен на сторону, губы красные, как ломти сырой печенки.
— Сдается мне, ты ни черта не понимаешь, Кельвин, — наконец сказал он. — Я ничего тебе не должен. Дело в том, что ты увел не тот гримировальный набор…
— Как так? — хрипло выговорил Кельвин.
— Все это есть в «Таймс», голубчик. Однако не вини себя, мальчик мой, я тебя, кстати, не виню. Какая-то музейная крыса напутала, и набор грима несравненной Джин Харлоу поменяли местами с одним из наборов Комнаты Ужасов. Ее набор был из натурального черного дерева, а в красную шелковую подкладку были вшиты бриллианты, предположительно символизирующие ее романы. А тот, что увел ты, принадлежал Арлану Кронстэйну — актеришке, снимавшемуся в фильмах ужасов. Благодаря своему гриму и маскам разных уродов и чудищ он был очень известен в конце тридцатых и в сороковые годы. Его убили… лет десять-одиннадцать назад в венгерском замке, который он себе отгрохал на голливудских холмах. Помнится, обезглавленное тело бедняга нашли болтавшимся на люстре. Так-то вот. Однако кто в наши дни не ошибается? Вся жизнь сплошная ошибка, не так ли? А теперь извини меня…
— Прошу вас! — сказал Кельвин, задыхаясь от отчаяния и бешенства. — А может быть… может, вы сумеете продать коробку с гримом этого парня, что снимался в ужастиках?
— Может быть. Кое-какие из его лучших фильмов — «Восставший Дракула», «Месть волка», «Лондонские вопли» — все еще порой откапывают для поздних ночных телепрограмм. Но на поиски фанатика-коллекционера потребуется время, Кельвин, а твоя коробка в наше время весьма и весьма опасный товар. Ты погорел на ней, Кельвин, и я подозреваю, что остывать тебе предстоит очень скоро в тюрьме Чайно…
— Но мне… мне позарез нужны эти три штуки баксов, мистер Марко! У меня уже есть на них планы!
— Ты что, свихнулся? Я ведь уже говорил, что ничего тебе не должен. Впрочем, на прощание дам тебе один хороший совет, Кельвин. Уезжай-ка ты отсюда далеко-далеко и всю оставшуюся жизнь держи рот на замке насчет моей деятельности. Уверен, что ты знаком с методами мистера Кроули, хотя пока и не имел возможности лично оценить их эффективность.
— Да, — пробормотал Кельвин. — Да, сэр. — Кровь в висках стучала в такт сердцу.
Ему доводилось встречаться с мистером Кроули — скелетом шести футов росту, который работал у мистера Марко «специалистом по уговорам». Каждый раз, когда он видел Кельвина, глаза его начинали гореть жаждой крови.
— Но… что же мне делать? — в отчаянии выкрикнул Кельвин.
— Видишь ли, ты — мелкая сошка, мальчик мой, а занятия мелких людишек — не моя забота. Зато я растолкую тебе, чего тебе не следует делать. Тебе не следует больше звонить в эту контору. А также тебе не следует упоминать мое имя до самого конца своей жизни… которая, предоставь я право решения мистеру Кроули, оборвалась бы раньше, чем ты успел бы повесить трубку. Что я и собираюсь сделать. — И с последним холодным смешком телефон умолк.
Кельвин некоторое время созерцал трубку, словно надеясь, что та, может быть, опять оживет. Но трубка с презрением гудела ему в лицо. Он медленно опустил ее на рычаги и как сомнамбула направился к себе в комнату. Послышался звук полицейской сирены, и в душе Кельвина возникла паника, но звук доносился издалека и постепенно замер.
«Что же делать? — беспрестанно крутилось в голове, словно там заела сломанная пластинка. — Что же теперь делать?» Он закрыл дверь и запер ее на щеколду, а потом обернулся к коробке с гримом, лежавшей на столе.
Крышка была открыта, и Кельвин подумал, что это странно — ведь он помнил (или так ему казалось), что вчера вечером закрывал ее. Пыльные лучики света лизали серебряные скрюченные пальцы защелки. «Так глупо облажаться! — подумал Кельвин, и его охватила злоба. — Дурак, дурак, дурак!»
Он в два широких шага пересек комнату и, схватив коробку, занес над головой, чтобы вдребезги разбить об пол. Внезапно что-то будто укусило его за палец, и он, взвыв от боли, уронил коробку обратно на стол; ящичек перевернулся, из него хлынули баночки и гримировальные карандаши.