Страница 33 из 57
И только потом он разменял две банкноты по пятьдесят фунтов и расплатился с кредиторами. С этого момента он потерял и голову, и хитрость. Он открыл счет в банке и, вместо того чтобы терпеливо класть фунт за фунтом, сразу положил четыре банкноты по пятьдесят фунтов, а кроме того, начал беспокоиться насчет того, что он закопал в садике за домом на совершенно безопасной глубине. Чтобы еще лучше подстраховаться с этой стороны, он заказал телегу шлака и камней и проводил летние вечера после работы, строя на этом месте с помощью жильца что-то вроде миниатюрного горного ландшафта.
Затем случилось несчастье, которое стало настоящей искрой, приведшей к ужасному взрыву. В камере хранения потерянного багажа на вокзале Кингс-Кросс (откуда ему надо было получить вещи своей матери) вспыхнул пожар, который частично уничтожил один из двух ящиков. Так как железнодорожная компания была обязана компенсировать ущерб, то вышитая на белье фамилия матери, а также письмо, адресованное в Шеффилд, явились причиной поступления чисто официального письма, в котором подтверждалась готовность покрыть ущерб. Письмо было адресовано миссис Линкворт, и по этой причине его получила и прочитала жена Чарлза Линкворта.
Внешне это был совершенно невинный документ, но в сочетании со всем прочим он означал приговор к смерти. Ибо Линкворт никоим образом не был в состоянии объяснить, почему багаж матери все еще находился на вокзале Кингс-Кросс. Он смог выдвинуть единственное предположение, что с матерью что-то случилось. Было ясно, что он должен отдать дело в руки полиции с намерением отыскать ее след. И если бы оказалось, что ее нет в живых, то заявить о своих правах на деньги, которые она предварительно сняла в банке. Во всяком случае, придерживаться такого поведения ему советовала жена, а также жилец, присутствующий при зачитывании письма из железнодорожной конторы, и Линкворт никак не мог открутиться от принятия их совета.
И тогда сдвинулась с места тихая, бесшумная, типично английская машина правосудия. Неброского вида люди начали крутиться по Смит-стрит. Они заходили в банки, наблюдали за якобы растущим оборотом торговли в магазинчике и из соседнего дома заглядывали в садик, в котором искусственный ландшафт уже успел зарасти папоротником.
Затем наступил арест, не очень долгий судебный процесс, и в одну из суббот вечером пал приговор. Элегантные люди в огромных шляпах внесли оживление в зал суда, но во всей этой толпе не было ни одной особы, сочувствующей молодому человеку с внешностью атлета, который на их глазах был приговорен к смерти.
Среди зрителей было множество пожилых, почтенных матерей, и ввиду того, что убийство было надругательством над материнством, они с огромным одобрением следили за неопровержимым потоком обвинений. Они ощутили легкую дрожь, когда судья, надев на голову свой абсурдно выглядевший черный берет, зачитал вынесенный Богом приговор.
Линкворт отправлялся на эшафот, чтобы понести наказание за свое чудовищное деяние, и никто из слышавших обвинительный акт не сомневался, что он виновник, — с тем же самым равнодушием, которое характеризовало все его поведение с момента отказа в его просьбе о помиловании. Тюремный капеллан, который перед этим посещал его, всеми средствами старался склонить его к признанию вины, но его усилия не дали никакого эффекта, и Линкворт, хоть и не давал никаких присяг, все же до последнего мгновения упорствовал в своей невиновности.
И в одно прекрасное сентябрьское утро небольшая, вызывающая ужас процессия пересекла под теплыми лучами солнца тюремный двор, направляясь в барак, где была установлена смертоносная машина. Вскорости после этого доктор Тисдейл констатировал мгновенную смерть. Стоя на эшафоте он видел, как открывается люк и вниз обрушивается на веревке фигура с капюшоном на голове. Он услышал свист и хлопок веревки, натягивающейся под действием тяжести, и, поглядев вниз, он увидел странные подрагивания повешенного тела. Но это длилось всего лишь несколько секунд — экзекуция была проведена безупречно.
Спустя час он произвел осмотр тела, который и подтвердил его предположения: Линкворт безусловно умер мгновенно вследствие того, что сломались позвонки. По сути дела, вскрытие было не нужно, но ради формальности он его произвел. И тогда-то он вынес впечатление, странное и чрезвычайно сильное, что душа уже покинувшего этот мир человека находится рядом с ним, словно не желая расставаться со своей убитой телесной оболочкой. А ведь тело, вне всяких сомнений, было мертвым: жизнь покинула его час назад.
Затем случилось другое странное происшествие, которое в первый момент показалось малосущественным, хотя и непонятным. Один из охранников пришел узнать, не унесли ли случайно использованную час назад веревку, которую следовало вернуть палачу, вместе с трупом в морг. Но веревка, на удивление, исчезла бесследно: ее не было ни в морге, ни на эшафоте. И хотя дело это не имело существенного значения, оно осталось невыясненным.
Доктор Тисдейл был холостяком, человеком финансово независимым. Он жил в обширном, светлом доме на Бедфорд-сквер, где несравненного совершенства кухарка заботилась о его питании, а муж кухарки — о его особе. Доктору вообще не было необходимости заниматься врачебной практикой, и свои обязанности в тюрьме он выполнял исключительно ради изучения ментальности преступников.
Он считал, что большинство преступлений, то есть нарушений норм поведения, вызывается или психическими отклонениями, или же нищетой. Кражи, например, он не относил в счет одной только причины. Бедность, правда, часто является их причиной, но в большинстве случаев они диктуются какой-то неизвестной болезнью мозга. Более очевидные случаи такого типа именуются как клептомания. Доктор, однако, был убежден, что желание удовлетворения материальных потребностей также не выясняет множество других правонарушений.
В особенности это относится к преступлениям, связанным с актом насилия. Потому-то, возвращаясь вечером домой, дело о преступнике, при смерти которого он должен был этим утром присутствовать, в уме он отнес к этой категории. Преступление было отвратительным, а резкой потребности в деньгах не было. Уже сам омерзительный, противный природе характер совершенного вынуждал доктора считать этого человека скорее безумцем, чем убийцей.
Как говорили, тот был человеком спокойным и доброжелательным, хорошим мужем и компанейским соседом. И внезапно совершил одно-единственное преступление, которое совершенно вышвырнуло его за пределы общества. Столь ужасающего деяния, независимо от того, совершил ли его преступник или сумасшедший, невозможно терпеть. Для его исполнителя нет места на нашей земле.
И однако же у доктора было неясное ощущение, что он в более полной мере смог бы согласиться с приговором правосудия, если бы умерший перед смертью признал свою вину. Хотя с моральной точки зрения вина его была бесспорной, доктор чувствовал бы себя лучше, если бы в момент потери последней надежды человек этот собственным признанием подтвердил бы правомерность приговора.
В этот вечер после ужина он расположился в соседствующем со столовой кабинете, а так как у него не было настроения почитать, то он уселся в большое красное кресло напротив камина, позволив мыслям свободно витать. Почти сразу же ему припомнилось то странное утреннее ощущение, когда ему показалось, что душа Линкворта все еще присутствует в морге, хотя жизнь его погасла за час до этого. Не в первый раз случалось ему переживать подобное ощущение, в особенности в случаях внезапной кончины, но, пожалуй, никогда оно не было столь сильным, как сегодня.
По мнению доктора, причиной такого чувства, очевидно, было вполне естественное психическое явление. Крайне правдоподобным является то, что душа — доктор, как следует добавить, верил в загробную жизнь и бессмертие души — не может или не хочет тотчас же оборвать всякую связь со своей бренной оболочкой и, по всей вероятности, еще какое-то время блуждает по земле вблизи нее.
В свободное время доктор Тисдейл совершенно серьезно занимался оккультизмом, так как, подобно большинству прогрессивных и опытных врачей, он ясно отдавал себе отчет, сколь тонка граница, отделяющая душу от тела и сколь огромное влияние оказывает дух на материю. Так что он без труда мог представить себе, что лишенная оболочки душа в состоянии непосредственно, общаться с теми, которые до сего момента пребывают в оковах материальной действительности.