Страница 23 из 65
— Вы правы, — согласился полковник. — Не будем спешить… Какие средства вам понадобятся?
— Это непростой вопрос! — Гаврила Васильевич за-думался, продолжая царапать ногтями по столу. — Буду говорить откровенно. Безусловно, я бы взялся за эту работу даже только из академических соображений, но если вы мне предлагаете гонорар, то почему бы мне отказываться от него. — Теплый закатил туманные глаза. — Ну, скажем, десять тысяч за ключ и столько же за расшифровку.
Шаллер цокнул языком.
— Однако это недешево!
— Да и работа непростая.
— Согласен, — ответил Шаллер.
— Хорошо. Теперь я должен спросить у вас: все ли бумаги вы мне принесли?
— Нет. Проблема в том, что моя жена болезненно реагирует на то, что я беру ее бумаги. Я взял листы из середины.
— Могут понадобиться и другие.
— Я постараюсь…
Когда Генрих Иванович выходил из интерната, он вдруг представил себе, как славист ест прямо со сковородки что-то пригорелое, подцепляя пищу ногтями, торопясь и чавкая.
— Странный человек", — еще раз подумал полковник.
Между тем Теплый отнюдь не бросился в кухню поедать кровяную колбасу. Он попросту забыл об ужине, с головой уйдя в принесенные гостем бумаги. По опыту он знал, что, сколько ни вглядывайся в лишенные логики символы, в первые дни толку не будет. Но взгляд его напивался свинцовыми буковками, расставленными хаотично в строчки; радовался их таинственному порядку. Он словно мальчик, любующийся голыми женскими телами, дрожал от их нестройных рядов, трогал пальцами листы, прикрывая, как слепой, глаза.
Лежа в несвежей постели, Теплый уже чувствовал, предугадывал, что озарение рано или поздно сойдет на него — неожиданно, как снежная лавина на альпийские луга, и тогда над головой запылает Лазорихиево небо…
Именно в этот момент, в минуты наивысшего душевного подъема, г-н Теплый услышал дикие крики, доносящиеся из детских спален, расположенных дальше по коридору. Возвышенное возбуждение исчезло, растворившись в атмосфере без следа. Лицо слависта искривилось, тело передернуло, он выскочил из кровати и, схватив метровую линейку, помчался босой по коридору к детским спальням. Если бы кто-нибудь увидел Гаврилу Васильевича бегущим по коридору, то, вероятно, этот случайный наблюдатель испытал бы немало неприятных ощущений. Ему стало бы страшно.
11
— Это — конец", — подумал Джером, глядя на учителя.
— Что здесь происходит? — спросил Теплый, разглядывая залитую кровью спальню.
Губы его тряслись от злости, а костяшки пальцев побелели, намертво сжимая линейку. — Я еще раз спрашиваю: что здесь происходит?!
— Это ненастоящая кровь, господин учитель! — поспешил успокоить Теплого Чириков. — Здесь никто не умирает!
От вида крови Гаврила Васильевич несколько успокоился. Красная и липкая, она всегда действовала на его душу умиротворяюще и способствовала спокойному течению мыслей… Славист внимательно рассмотрел лежащего на полу Джерома, отметил, что из носа и рассеченных губ мальчика вытекает кровь именно настоящая, стопроцентного содержания, и подумал, что это не так уж и плохо.
Затем Теплый окинул пристальным взглядом жирного Бибикова, тело которого было вымазано почерневшей кровью, а глаза вспыхивали злобой, словно бенгальские огни.
— Я еще раз спрашиваю: что здесь произошло?
— Понимаете, господин учитель, — замялся Бибиков, сделав шаг навстречу Гавриле Васильевичу. — Еще сегодня днем Ренатов обозвал вас одним неприличным словом…
— Жирная свинья! — прошипел Джером в сторону Бибикова.
— А я не мог просто снести, когда моего учителя оскорбляют! Я вынужден был проучить Ренатова, хотя, как я думаю, он вовсе не Ренатов, а самозванец!
— Тупой боров!
Гераня запнулся, глянул на Джерома и попытался поймать ускользающую воробушком мысль.
— Так вот… это… А ночью он пришел в нашу спальню и залил ее из бутылки кровью! Я так думаю, что он в морге достал эту кровь! Вон на полу бутылка лежит.
— Каким было оскорбление? — спросил Теплый.
— Господин учитель!.. — развел руками Бибиков.
— Не стесняйтесь, говорите.
— Непросто мне это…
— Я сказал, говорите!
— Он вас назвал… э-э… дебилом! А я вот думаю, какой же вы дебил, если вы наш учитель! Я не мог снести такую несправедливость по отношению к вам. Ведь мой отец герой войны!..
— Ренатов пойдет со мной! Вы, — Теплый кивнул в сторону Чирикова и Бибикова, — вы остаетесь. Уберете спальню — и немедленно спать. Я сам разберусь с Ренатовым!
Когда Джером выходил вслед за учителем, он увидел торжествующего Бибикова, задорно подмигивающего вслед, и Чирикова, во взгляде которого сквозило безграничное любопытство.
— Ну-с, молодой человек, позвольте поинтересоваться, вы действительно считаете меня дебилом? — спросил Гаврила Васильевич, заперев дверь своей квартирки и усадив Джерома на табуретку. — Вы действительно меня так назвали?
Джером уставился носом в пол и на вопрос учителя лишь цокнул языком.
— Ну-с, я вас слушаю.
— А чего это я должен отвечать? — пробубнил мальчик.
— Смелости не хватает?
— Хватает.
— Тогда что же вас удерживает от ответа на мой вопрос?
Джером облизал кровоточащие губы и поглядел на учителя.
— Я сейчас не злой, — ответил он. — А когда я не злой, мне трудно назвать человека в дицо дебилом… Даже если он на самом деле дебил…
— И почему же вы считаете меня дебилом? — Теплый ухмыльнулся и шлепнул линейкой себя по колену.
— Потому что вы ни за что бьете детей по голове линейкой.
— Интересный довод… А откуда кровь? Бибиков сказал, что вы взяли ее из морга… Вы что же, интересуетесь трупами?
Джером съежился. В глазах Теплого рн рассмотрел неподдельный интерес.
— Не бойтесь, отвечайте! Для вашего возраста интересоваться покойниками — дело самое естественное. Позже этот интерес, правда, перерастает в желание осмыслить смерть… Кстати, вы, Ренатов, знаете, что рано или поздно умрете?..
Что вы будете лежать на льду, ожидая, пока вас закопают в землю?
— Вы тоже, — прошептал Джером.
— Что? — не понял Гаврила Васильевич.
— Вы тоже сдохнете! Ой!.. — Мальчик спохватился: — А — Я хотел сказать, что вы тоже умрете… Все умирают.
— Ты прав. Я тоже сдохну.
— Но вы, господин учитель, умрете раньше, чем я.
— Почему же это?
— Потому что вы старше.
— Совсем не факт, что старший умирает раньше младшего. Совсем не факт. — Теплый тряхнул сальными волосами и внимательно посмотрел мальчику в глаза. — Хочешь удостовериться в этом?
И, не дожидаясь ответа, встал, подошел к книжным полкам, проглядел корешки и вытащил книгу красного переплета.
— Смерть бывает не только вследствие старения, как бы ты, Ренатов, этого ни хотел. Прелесть и ужас смерти — в ее неожиданности. Она может прийти в виде несчастного случая или насилия…
Учитель сел рядом с Джеромом, положив красную книгу на стол.
— Атлас судебной медицины", — прочитал про себя мальчик.
— Раскрой, — предложил Гаврила Васильевич. Джером раскрыл книгу и прочитал под заглавием:
— В этом атласе описано более трех тысяч детских смертей, причиной которых стало насилие".
— Можно смотреть дальше?
— Да-а, конечно.
Мальчик поворотил страницу и увидел множество крохотных фотографий детских лиц с закрытыми глазами. На лицах не было никаких повреждений, но что-то неуловимое говорило Джерому, что души этих детей давно на небесах.
— Переворачивай дальше, — предложил славист. — Далыпе будет интересней.
Джером еще поворотил страницу. То, что он увидел, куда более затронуло его чувства. В половину книжной страницы была помещена цветная фотография мертвого обнаженного подростка, лежащего на патологоанатомическом столе. Грудь мертвеца была испещрена множеством ран, которые уже не кровоточили, а бордовыми полосками украшали мертвенно-бледную кожу. Голова мальчика лежала неестественно — как понял Джером, по причине увечья. В области височной кости была огромная вмятина с рваным краем, из которой выглядывало мозговое вещество. Руки покойника находились в области вскрытого живота и как бы поддерживали вылезающие из брюшины кишки.