Страница 78 из 111
Все эти крупные решения претворялись в практические действия войск уже в середине дня 19 апреля. Части 35-й гвардейской стрелковой дивизии «пробили» третью оборонительную полосу противника и прорвались в Оберсдорф. Командир дивизии полковник Г. Б. Смолин уже вскоре докладывал командиру корпуса об организации преследования отходящего противника.
20 апреля 1945 года можно было однозначно утверждать, что обстановка в полосе всех трех фронтов (справа налево: 2-й Белорусский фронт, 1-й Белорусский [381] фронт и 1-й Украинский фронт), от действий которых зависела судьба завершения Второй мировой войны в Европе, складывалась благоприятно.
Поэтому Ставка ВГК, предвидя ход развития событий, направляет директиву командующим этих трех основных фронтов, а также командующему Бронетанковыми и механизированными войсками, командующему Военно-воздушными силами, в которой требует установить знаки и сигналы опознавания и взаимодействия с войсками союзников. В целях избежания перемешивания войск рекомендовалось определить временную оперативно-тактическую разграничительную линию между нашими и англо-американскими частями.
В связи с предстоящими боями в Берлине обращалось внимание на организацию противником обороны столицы Германии.
Наши войска еще стояли на Висле, англо-американское командование пока не видело выхода из ситуации, сложившейся в Арденнах, а гитлеровское командование уже организовывает инженерные мероприятия по созданию неприступной обороны Берлина, проводит тотальную мобилизацию мужского населения и ставит в строй всех, кто способен стоять на ногах и держать любое оружие.
Принципиально это была круговая оборона. Она состояла из внешнего, внутреннего и городского оборонительного обводов. Кроме того, в центре города, начиная от рейхстага, был ряд объектов, которые в свою очередь готовились автономно к обороне, как крепость.
Внешний оборонительный обвод проходил по окрестностям столицы. Он состоял из системы опорных пунктов, имеющих единую систему огня. Этот обвод считался как бы передовым краем обороны города, и ему уделялось особое внимание. [382]
Внутренний оборонительный обвод проходил по набережной реки Шпрее и канала. Он тоже состоял из опорных пунктов, а их ядром были мощные каменные здания, нашпигованные автоматическими пушками, крупнокалиберными пулеметами и фаустниками (стрелками фаустпатронов).
Все пригороды и дачные поселки между оборонительными обводами также были превращены в опорные пункты. А все то, что находилось уже в самом внутреннем оборонительном обводе, максимально рассматривалось только с позиций обороны — от метро, коллекторов, водосточных каналов и подвальных помещений до заводских труб, чердаков зданий, вышек и различных высотных сооружений. Внутренний оборонительный обвод уже имел на каждой улице каскад баррикад, а городской оборонительный обвод вообще имел сплошные заграждения на всех улицах. Из каждого или почти каждого окна полуподвального помещения торчал ствол орудия.
Берлин, фактически превращенный в гигантскую крепость, состоял в свою очередь из множества самостоятельных крепостей. Всю эту махину оборонял 200-тысячный гарнизон отборных войск, в основном члены нацистской партии и гитлерюгенда (не считая тотально мобилизованного населения города и его окрестностей). Подразделения гитлеровских войск имели очень конкретные задачи. Когда кто-то из них попадал к нам в плен, то показывал одно и то же: «Мне приказано вместе с (перечисляет) оборонять квартиру на третьем этаже дома», а в этой квартире у него был необходимый запас боеприпасов, продовольствия, воды, медикаментов, керосина и т. д.
Читатель может себе представить сложность положения наших войск, которым предстояло штурмовать эту цитадель фашизма.
Но опыт у войск 8-й гвардейской армии в ведении и уличных боев, и штурма зданий был большой, начиная [383] со Сталинграда. Уже там мы создавали штурмовые отряды или группы для того, чтобы отбить у противника какое-то здание. Уже тогда мы прошли в этом отношении хорошую подготовку. И так каждый раз, когда на протяжении войны приходилось вести бои в городе. Последними перед Берлином такие бои были в Познани и Кюстрине. Нашей дивизии пришлось немало повозиться с Кюстрином, а также с пригородом Киц — крепости в основном состояли из фундаментальных зданий. Фактически бои в Кюстрине были для наших войск хорошими репетициями перед штурмом Берлина. Кстати, Василий Иванович Чуйков накануне наступления с Одерского плацдарма написал статью в армейской газете и широко распространил ее в войсках. Она называлась: «Как действовать в бою за населенный пункт». Конечно, каждому из нас было понятно, что все это относится к действиям в Берлине. Фактически это была памятка для каждого. Тертому воину (офицеру или солдату) она на всякий случай напоминала все необходимое, а молодых подробно и доходчиво учила, начиная с азов и до крупных вопросов.
Итак, к исходу 19 апреля оборона на Зеловских высотах была прорвана и брешь на Берлин была наконец пробита. А 20 апреля стало знаменательным для всех не только тем, что Ставка ВГК уточнила задачу, но и тем, что дальнобойная артиллерия уже стреляла по Берлину, а наша полковая и дивизионная артиллерия 35-й гвардейской стрелковой дивизии — по пригороду столицы Германии.
Разве мог я подумать в 42-м и даже в 43-м году, что вот так конкретно буду ставить боевую задачу на открытие огня по объекту, который расположен в пригороде Берлина? А через сутки-двое уже по самому Берлину? Да нет, конечно! Или когда я в 41-м году учился еще в училище, разве могла прийти мне такая мысль, [384] что я буду вести огонь по столице Германии и, отдавая команду, даже добавлять такие слова: «По фашистскому логову — Берлину — залпом огонь!» (Эти добавления к командам делались с целью поднятия духа личного состава.) У меня была, конечно, уверенность, что мы победим. Я верил в это даже в самые страшные и горькие дни 1941 года. Тем более что Сталин сказал четко и ясно: «Враг будет разбит. Победа будет за нами!» А раз сказал Сталин, то так и будет! И не надо было ему для вселения уверенности в народ говорить, что, мол, если не победим, то я лягу на рельсы. Это было бы смешно.
Это после него в стране все пошло кувырком, особенно в 1980-х. А в 1990-х годах начался форменный кавардак. «Вожди» говорили и обещали одно, а сами делали другое. Криминальные же силы, которым под видом демократии дали возможность действовать беспрепятственно в полную мощь, творили то, что считали нужным. Они уже всем дали понять, что никакой — ни законодательной, ни исполнительной, ни тем более судебной власти не признают — законная власть ничего не значит, а только вот их решения определяют судьбу страны. Все эти фигуры и структуры, как-то: правительство, Федеральное Собрание, суды — для них это политическая мишура, марионетки. Они якобы существуют для приличия, создавая этой политической бутафорией видимость демократии. И они правы — ни малейших признаков демократии не наблюдается — все поглощено Ельциным и его криминальным окружением. Сей царь, например, в перерывах между рыбной ловлей и прогулкой сказал: «Дума — это для меня ноль!» Значит, и для всех она должна быть нулем, в том числе и для десятков миллионов избирателей. Поэтому была и вся зависимость Думы от царя — и финансовая, и материально-техническая, и социальная, и охранная, и т. д. Захочет царь, чтобы Дума как-то суетилась, изображала [385] свою деловитость, — она это делает. Захочет царь ее прихлопнуть — пожалуйста, это можно сделать в любую минуту. Захотел же он уже однажды «разогнать съезд к чертовой матери» — разогнал! И не просто разогнал, а расстрелял из танков. Такие бои и сражения ведет царь — «Верховный главнокомандующий». В этом вся его суть. Плюс, разумеется, запои. Это были основы демократии у нас в 90-х годах.
А у Сталина заботы были другие — о стране, о государстве, о народе, о Победе, о перспективе развития Великой державы. Сказал Сталин: «Надо Берлин окружить и взять нашими советскими войсками!» И было сделано так, как он сказал.