Страница 26 из 116
— У меня тоже есть душа?
— У каждого есть душа.
— Даже… — Роджер утер последнюю слезу. — Даже у ящерицы Марты?
— Ты ее убил? — Лизбет вздрогнула, перед ней пролетели картины детства… Она смотрела на пятнышко крови, расплывшееся по рубашке сына.
— Да, — признался мальчик.
— У животных нет души. Но убийство маленькой ящерицы тоже грех, так как человеческая душа призвана сострадать, особенно беззащитным.
— Дура! — вдруг выкрикнул Роджер. — У нас в школе преподают Дарвина. Никаких там душ нет! — Мальчик злился на то, что распустил себя и плакал перед матерью. — Есть только естественный отбор! Бога нет!!!
Это был единственный раз, когда Лизбет ударила сына. Зато это была оплеуха, стоящая ста других. Материнская ладонь попала сыну по уху, от того лопнула барабанная перепонка, и из головы, через ушную раковину, потекла кровь.
Роджер видел свое окровавленное отображение в большом зеркале, и по мере того как кровь заливала шею, стекая за шиворот и смешиваясь с бордовым пятном, оставленным ящерицей, в его нутре росло удивление от того, что мать его ударила, и страх за нее, что она убила свое единственное чадо. А еще Роджер осознавал, что родительница смотрит на сына холодно, без эмоций. Хотя какие эмоции могут быть написаны на заднице?
— Ты меня убила! — прошептал Роджер, дотрагиваясь до уха.
— Если так, — ответила Лизбет, — тогда ты скоро узнаешь все про рай или ад.
— Если я сегодня попаду в рай, то мы с тобой никогда не увидимся.
— Почему?
— Потому что ты за убийство сына обязательно сгинешь в геенне огненной!
— Бога нет, — тихо произнесла Лизбет. — Ты уйдешь в небытие. Твое состояние после смерти станет похоже на состояние до твоего рождения. Ты его помнишь? Пятьдесят лет назад? Сто?..
Роджер заткнул ухо указательным пальцем и думал.
— Ты все врешь! — пришел наконец он к выводу, икнув. — И говоришь все это, чтобы напугать меня. Я не умру, потому что твой удар был недостаточно силен! Единственное, чего я боюсь, — того, что ты влезешь в мои мозги! Через раненое ухо!
Лизбет достала из аптечки вату и, смочив ее водой, обтерла кожу сына.
— Я в твоих мозгах навсегда!
— Нет! — испугался мальчик и опять икнул. — Нет-нет! Лишь до небытия!
— Для тебя это навсегда!
— Ненавижу!!! — закричал маленький Костаки. — Ненавижу тебя всю!!!
Здесь Лизбет улыбнулась, взяла трепыхающегося сына на руки и отнесла на кровать в свою спальню, где долго гладила прыщавое чадо по ушибленной, икающей голове и рассказывала про своего отца, его деда: то, что было, и то, чего не было, а лишь казалось…
После Королевского пансиона Лизбет предстояло учиться в колледже имени Ее Величества.
На встрече с представителем королевы девушка категорически отказалась от продолжения учебы, чем поставила сэра Рейна в весьма затруднительное положение.
Она не объясняла своего решения, но, несмотря на все уговоры, решительно отказывалась даже обсуждать тему предстоящей учебы.
Так Лизбет попала в Букингемский дворец во второй раз.
Королева пристально смотрела на свою подопечную и думала о том, как бывает зла природа — такой некрасивой девушку сделать! Здесь никакие косметологи, никакие бриллианты и сапфиры не помогут!
— Что же вы, милая, учиться отказываетесь? — поинтересовалась королева и встряхнула кудряшками.
— Не вижу смысла, — честно призналась девушка.
Елизавета сделала удивленное лицо.
— Насколько мне известно, я богата? — спросила девушка.
— Богата я, — уточнила Ее Величество. — Но вы не бедны, это правда.
— Я не красавица и блистать на светских раутах не собираюсь.
— Как же вы выйдете замуж? — подняла брови Королева. — Если у вас ни красоты нет, ни ума?..
— Образование и ум вещи разные, как мне представляется.
Елизавету начинала раздражать эта некрасивая девушка, но она привыкла терпеть все, а в столь тонком деле, как определение судьбы подопечной, тем более следовало проявить выдержку.
— Замуж с деньгами выйти не трудно, — продолжала девица. — Но нет у меня и к этому стремления!
— Чего же вы хотите?
— Позвольте мне, Ваше Величество, жить самостоятельно. Мне скоро восемнадцать, и я способна обойтись без чьей-либо опеки.
«Груба!» — все более раздражалась королева.
— Что ж, живите! — разрешила Елизавета вслух. — Я распоряжусь, чтобы все имущество было переведено на вас. Управляйтесь как знаете! Кстати, вам принадлежат часть порта и доки.
Лизбет сделала на прощание книксен.
Королева вспомнила, как несколько лет назад уже видела эту комическую картину, только сейчас не понимала, что значит сие опускание тяжелого зада к великолепному паркету: уважение или изощренную иронию? Ее Величество так и не сделала на этот счет никакого вывода, а потому протянула Лизбет на прощание руку. Девушка пожала ее, отчего Елизавета чуть не вскрикнула.
«Слониха! — подумала на прощание королева. — Мужланка!..»
Девушку отвезли в родительский дом, который за время отсутствия Лизбет превратился в мрачное сооружение, заросшее какими-то сорными побегами.
Она прошла сквозь тяжелые двери и сквозь многолетнюю пыль вдруг учуяла запах матери. Ей тотчас представилось, что наверху, на втором этаже, в гостиной, собралась ее семья. И все ждут только ее, чтобы начать пить чай.
— Мамочка! — прошептала девушка, и на глаза ее явились слезы.
— Что? — спросил сопровождающий.
— Я ничего не говорила, — обернулась Лизбет уже с сухими глазами. — Спасибо за помощь.
— Завтра вам доставят банковские документы, бумаги на дом и на собственность. Все дела в полном порядке!
— Благодарю вас.
— Благодарите королеву!
Она осталась одна и до глубокой ночи бродила по многочисленным комнатам, отыскивая запахи — то вновь матери, то брата, то отца… Их было совсем по чуть-чуть. Особенно отцовского…
Выбрала для жизни именно его комнату…
А через неделю она наняла себе женщину, в обязанности которой входило следить за домом и порядком в нем. Сама же Лизбет явилась в порт и отыскала свой причал. Она пришла к управляющему и попросила взять ее на работу.
Управляющий, глотнув из большой чашки чая с молоком, ответил, что порт — царство мужское, где бабам делать нечего!
Лизбет присела к столу управляющего и, вперившись тому прямо в глаза, сообщила, что причал принадлежит ей, урожденной Ипсвич, единственной оставшейся в роду. Если господин управляющий возьмет ее в порт простой работницей и не разгласит тайну, то и она не оставит его внакладе, сохранит за ним место с надбавкой жалованья.
Чай, отбеленный молоком, свободно стекал по подбородку портового чиновника.
— Кем же вы, мэм, э-э, желаете трудиться? — приходил в себя управляющий.
— Какие есть вакансии?
— Бухгалтером… Вернее, его помощником…
— Это не подойдет, так как у меня не имеется специального образования.
Управляющий развел руками.
— Для женского пола более работы нет. Никакой…
— А для мужского?
— А мужчины здесь все грубые и все докеры.
— Что такое докер?
— Грузчик.
— Подходит, — кивнула Лизбет. — Выйду на работу завтра, и не смейте меня отговаривать!
Уходя из конторы, Лизбет вдруг вспомнила, как читала в пансионе Толстого и Достоевского, силясь понять, что представляют собой мужчины. «Увидим», — подумала она, улыбаясь…
Управляющий глядел вслед своей хозяйке и дивился широкости ее спины и мощи ягодиц. Еще он отчаянно трусил, что ситуация может выйти из-под контроля и он лишится места, к которому привык, как к родному.
В портовом магазине Лизбет купила докерскую робу и грубые перчатки, какие видела у управляющего в кабинете.
На следующий день, в семь утра, она поднималась на борт французского судна «Аквариус». Здесь же находился управляющий и еще мужиков тридцать: все как на подбор — здоровенные, бородатые и пахучие, как кислый овечий сыр.
— Вот, — представил управляющий. — Баба…