Ангелы не плачут

Она снова его поцеловала и подняла воротник его куртки.

— Ты мой талисман, дядя Степа. Большой, добрый талисман. Я буду тебя беречь.

— Всегда? — лукаво улыбнулся он.

— По возможности. Во всяком случае, я постараюсь. А вон и наш родной госпиталь.

— Я сам дойду, — сказал Степан. — Ты езжай домой.

— Ладно, завтра увидимся, — вздохнула она. — Пока, дядя Степа. Спасибо за вечер.

— Не за что. Станет скучно, зовите.

Отойдя немного, она оглянулась ему вслед.

Сожалений не было. Как и не было грусти. Человек, уходивший от нее чуть покачивающейся походкой, оставался с ней. Оставался в ее сердце.

12

ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО

— Оксана! Погоди!

Она обернулась и увидела Юру. По всей видимости, он уже давно ее караулил у дома.

— А, это ты, Юрочка, — улыбнулась она. — Меня ждешь?

— Да, я хотел поговорить с тобой.

— Поговорить? — Оксана вздохнула. — Если ты по поводу Гали, то все наши с тобой разговоры ничем тебе не помогут.

— Ксана, я прошу! — умоляюще воскликнул он.

— Господи, тебя и впрямь допекло. Ну пошли. Поговорим. Не посреди же улицы ты мне собираешься голову морочить.

Они вместе поднялись в ее квартиру. Квартирка Оксаны, доставшаяся ей от матери, уехавшей жить за границу, была по-женски уютна, но шипевший в туалете бачок явно указывал, что не было здесь мужской руки.

— Ты снова переставила мебель, — заметил он, входя в комнату.

— В жизни хоть что-то иногда полезно менять. Кофе, чай? Или что-нибудь покрепче?

— От кофе не откажусь.

Оксана устало пошла на кухню и включила кофеварку. Потом мимолетно проскользнула в ванную и привела себя в порядок. «Так, на всякий случай, — подумала она, разглядывая себя в зеркале. — Хотя этот случай, видно, не про меня. Сохнет, бедняга, по Галке. Господи, было бы по ком! И что он в ней нашел?»

Хищные мысли искривили уголки рта беззлобным женским презрением.

Оксана сама себя сейчас не понимала. Никогда серенькой подруге Галке не завидовала. И с Юркой ее познакомила только для того, чтобы потешиться ее отчаянным смущением. А вот поди ж ты. Юрика потянуло к ней, словно кота к валерьянке. И самое отвратительное, что Галка и слышать о нем ничего не хотела. Состроила из себя недотрогу, наговорила разных умных глупостей и отвернулась. А этот сразу завелся, как волчок. Вертится целыми днями у госпиталя, канючит что-то по телефону. Глаза, вон, как угольки. Потрепанный весь какой-то. Словно приворожила она его чем-то. Извелся мужик. Сам на себя не похож. Дошел до того, что даже замуж предлагал, как говорила Галя. Замуж! Это Юрик-то! Утонченный, думающий только о себе любимом и о своей свободе, черт бы его побрал!

Оксана прикатила из кухни тележку с кофейным прибором, успев при этом переодеться в свободный халат, как бы невзначай распахивавшийся при каждом ее шаге.

— Без сахара и молока, как ты любишь, — сказала она, наливая ему в чашку ароматный кофе.

— Спасибо. Приятно, что ты помнишь такие мелочи, — слабо улыбнулся он.

— Это для вас, мужчин, это мелочи. А женщина может помнить о них всю жизнь. Мы так устроены — помнить о больших и маленьких мужских слабостях. Так нам легче с вами управляться.

— Ты говоришь о нас, как о собаках, — усмехнулся Юра.

— А вы и есть собачки. Кто-то из женщин заводит себе дурно пахнущую дворнягу, кто-то комнатного песика, кто-то сторожевого цербера, а кто-то декоративного изнеженного кобеля, — ответила она со скрытой горечью, усаживаясь напротив него.

— Забавно. И к какому разряду ты причислила бы меня?

— Напрашиваешься на комплимент? — лукаво прищурилась Оксана.

— Нет. В принципе, мне безразлично, что ты обо мне думаешь.

— А что думает Галя, тебе тоже безразлично?

— Галя? — насторожился он.

— Да, Галя.

— Она что-то говорила обо мне?

— Говорить о тебе она считает для тебя слишком большой честью. Так, упоминала мельком. Глядя на вас обоих, я уже начинаю жалеть, что познакомила вас.

Чуть согнувшись, он запустил руки в свою шевелюру и горестно покачивался.

Через секунду Оксана поняла, что он плачет.

Она немедленно пересела к нему, взяла его лицо в свои ладони.

— Юра, хороший мой, ты что? Что ты?

— Я не могу без нее... — всхлипывал он. — Не могу! Ни есть, ни спать, ни думать не могу! Куда не иду, везде ее разглядеть пытаюсь! И так ноет все внутри... Ее лицо, руки, слова вспоминаю. Каждый жест в памяти выискиваю...

— Дурачок! Господи, какой дурачок. — Она страстно начала целовать его мокрое от слез лицо. — Было бы по ком с ума сходить! Пичужка невзрачная хвостиком перед тобой вильнула, а ты и растаял. Миленький ты мой... Ну, не надо. Жизнь-то на ней не кончится. Как придет, так и уйдет. Что толку мечтами жить, сказкой выдуманной? Нет этого ничего. Сами себя накручиваем, а потом обзываем это красивым словом «любовь». Ты же уже не мальчик шестнадцатилетний. Понимать сам должен. Глупенький! Не сошелся же на ней свет клином!

Ощущая жаркое нетерпение, подогреваемое вспыхнувшей жалостью и нежностью к плачущему мужчине, Оксана обняла его, прижала к себе, словно маленького, осторожно расстегнула рубашку. А он, казалось, ничего этого не замечал.

— Она не хочет со мной говорить, не хочет видеть... Почему? Что я такого сделал? Она же меня даже не знает! Неужели у меня вид такой, что обо мне сразу можно подумать плохо?

— Никто о тебе плохо не думает! — уверяла она его, целуя все настойчивей. — Ты лучше всех. Мой мальчик... Ну, что на тебя нашло? Галя не стоит ни твоих мыслей, ни переживаний. Зажатая собственными комплексами дурочка, которая ничего о жизни не знает. Просидела со своей бабкой в четырех стенах весь век. Такая зануда, что просто скулы сводит. А ты ведь живой, веселый...

Ее ласки становились все настойчивее.

— Что ты делаешь? — изумленно очнулся Юра.

— Ничего особенного... Все хорошо. Успокойся. Ляг...

— Не надо, Ксана.

— Что не надо, дорогой? — спросила она, срывая с него рубашку и обхватывая губами его сосок.

— Вот этого не надо.

— Почему?

— Я не хочу...

Она закрыла его губы своими губами.

— Ксана, я серьезно!

— Что такое, милый? Что?

— Ничего. Просто не хочу. Ты ее подруга...

Оксана отстранилась и выдохнула:

— Боже, какая же я дура! Конечно. Я соблазняю воздыхателя своей лучшей подруги. Очнись, Тристан! Твоя Изольда вытирает о тебя ноги. Она не желает тебя видеть! Что ты пресмыкаешься перед ней, тряпка? Что ты слезы льешь, как красна девица? Вот, блин, мужики пошли! Через одного сопли надо вытирать!

— Замолчи, — проговорил он зло.

— А что такое? Что, разве я не права? Хлюпики вы все хреновы!

— Замолчи, я сказал.

— Хлюпики и есть! — торжествующе повторила Оксана. — Кого ни возьми. Мнетесь, жметесь, слюни пускаете. Любовь они ищут... Понапридумали себе всяких красивых историй, а потом мечутся. Золотко, да мне смотреть на тебя противно! Ты же не мужик! Одни сопли!

Он неожиданно бросился к ней, привлек к себе и встряхнул.

— Что ты несешь, дура?! На себя посмотри! Таким, как ты, только бы загрести под себя побольше, нацепить что поярче и прожить как можно слаще! Все высматриваете глазками похотливыми, оцениваете, ищете, кого бы побогаче захомутать. Что такие, как вы, понимаете в любви?

— Может быть... Может быть, я ничего не понимаю, — с горячностью зашептала Оксана. — Но почему ты считаешь, что она другая? Что в ней особенного? Чем она лучше меня?

— Чем она лучше тебя? Чтобы чувствовать себя счастливой, ей не нужны такие, как я. Это не она в нас, а мы в ней нуждаемся. Потому что мы давно привыкли не любить, а перепихиваться. Мы не радуемся даже тому, что у нас есть. Мы не видим ничего и никого, кроме себя! И ты такая же, как я, как все мы! Что тебе было от меня надо? Перепихнуться? — Он сорвал с нее трусики. — Нет проблем, крошка! Бери то, что хочешь, пожалуйста... — Она сама призывно раздвинула ноги и застонала, когда он вошел в нее. — Бери! Бери! Бери! Мне не жалко. Этого добра у меня навалом. А тебе, как видно, ничего другого и не надо... Вам всем, кроме денег и секса, ничего не надо! Вот почему она лучше тебя!