Страница 11 из 19
И вдруг! Перед самым поворотом на Ленинградское шоссе молоковоз, огненно-красный, как зловещий призрак, ударил в бок багажника. Нашу машину понесло через дорогу на большой скорости. Передние колеса перепрыгнули через глубокий кювет, а задние осели.
Больше всех пострадала Эмма Евгеньевна. Правая нога в нескольких местах оказалась сломана, а левая рука, которой она ухватилась за поручень, оторвалась и держалась только на коже. Мы перенесли Эмму Евгеньевну в связную машину и помчались в Москву. Еще в машине мне удалось дозвониться до Андрея Демьянова, дежурившего в приемной Министра обороны. Попросил встретить нас в красногорском госпитале. Был воскресный день, многие хирурги уехали на дачу, но к нашему прибытию их всех собрали в хирургической.
И началась операция. Первая, через три дня – вторая. Телефон не умолкал, нам спешили выразить сочувствие. Позвонил и Валентин Иванович Варенников. Он предложил мне положить на гипсовую руку Эммы Евгеньевны гвоздику… И так было каждый день, пока Эмма Евгеньевна сама не подняла упавшую на пол гвоздику…
* * *
Колонна остановилась. Полковник из охраны предложил мне, не вылезая из машины, накинуть плащ-палатку, дескать, крестьяне глазастые, любопытные, уж они-то опознают Язова. Я ответил, что мне в машине не холодно, а что касается любознательных, во всяком случае мне не стыдно, что меня везут арестованного в Кашин.
– Откуда вам известно, куда вас везут? – взметнулись брови полковника.
– Посмотрите на указатель, на нем написано «На Кашин» Об этом городке, как и о древней Тверской земле, я кое-что знал. Например, что вдова Михаила Святого, князя Тверского, Анна после его убийства в Золотой Орде удалилась в Кашинский монастырь. В Кашине княжил один из сыновей Анны. В монастыре Анна прожила почти 30 лет, намного пережив своего недруга – князя Владимирского, больше известного как московский князь Иван Калита.
Перед въездом в город возвышался обелиск со славянской вязью: «1289 год». Обратил я внимание и на старинные, из красного кирпича лабазы, около которых стояли длинные очереди, визитные карточки эпохи Горбачева. Остряки шутили: «Это люди обсуждают новое мышление Горбачева!»
Вдруг на высоком берегу незнакомой мне речушки показалась церквушка, чуть поодаль стоял монастырь. В этом святом месте и располагалась тюрьма. Со скрипом отворились тяжелые створки ворот, и уже не ласковым лаем поприветствовали правительственный кортеж Степанкова местные волкодавы.
Машины въехали на грязный тюремный двор, мне же предложили пройти в одноэтажное здание. Обыскивали тщательно, долго вертели в руках фуражку, прощупали все швы на кителе, выписали квитанцию на форму, отдельно на часы и на зажим для галстука. Взамен мне выдали широченные зековские брюки и куртку с нашивкой на рукавах: «ЗМИ». Не знаю, что это обозначало, но было ясно, что отныне я зек.
В моей комнате – две металлические кровати, металлический стол, в углу – чаша «генуя» – вот и все удобства. Чуть позже охранник принесет тощий матрас, рваные застиранные простыни, тонкое дерюжное одеяло.
Окно в камере было разбито, тюремный пейзаж заключала рамка из толстой металлической решетки. Вот и первая весточка, кто-то о себе оставил бесценные сведения: «Пенза – Николай», «Тверь – Иван», «Петр – Кострома», «Фомич из Орла». Я еще подумал, что за решетку угодили русские города, не стыдно будет подписать и Язово! А вот и неожиданная встреча: на стене среди оборванных наклеек «огоньковский» портрет Новодворской с роскошными нарисованными вахмистерскими усами Буденного. Валерия Ильинична выглядела как заправская надзирательница за славянами. Она денно и нощно бдила…
Иуда-глазок в двери постоянно открыт – он тоже бдит. Закрывается глазок лишь на секунду, когда по коридору мимо камеры ведут заключенного. Первая ночь в кашинской тюрьме показалась вечностью. Тяжелы и беспросветны мысли зека. Все счастливое рушится грудой обломков, сплошные утраты.
Утром 24 августа в камеру завели человека с большущим черным мешком. Наголо остриженный, он приветливо улыбнулся еще на пороге: «Юрий! Механик из Минска».
Говорил он не умолкая, к тому же оказался зятем Петра Мироновича Машерова. Первое, что я подумал: подсадная «кряква», психолог-оперативник.
Хорошо придумали с «зятем» Машерова. Любому захочется узнать, как убрали Петра Мироновича. Циркулировали слухи, мол, ниточка вела в Кремль. Хотя и нет доказательств справедливости этой версии, но именно Машеров разрешил опубликовать антисионистскую книгу В.Бегуна в Минске. В Москве публицисту отказали буквально все издательства, даже «Политиздат», который увлекался этой темой. А если учесть, что сам Андропов возглавил компанию по борьбе с «русистами», писателями славянофильского крыла, эта версия не лишена исторической правды, более того, сегодня она обрастает новыми подробностями. Вызывает удивление и то факт, что проводить в последний путь Машерова поехал Минск М. Зимянин, хотя он и не был членом Политбюро, а это явное нарушение протокола, который обитателями Кремля тщательно соблюдался. Так что есть над чем поразмыслить…
Ну что же, послушаем твою версию, утеночек «подсадной». Когда у тебя, «зятек», началась командировка? Как только вертухай запустил в камеру? Открой профессиональную тайну: день «заезда» в камеру и «выхода» на волю в твоей конторе оплачивают за одни сутки, как и мастерам сцены? Будучи командующим Центральной группой войск в Чехословакии осенью 1980 года, мне довелось отправлять из Карловых Вар супругу Петра Мироновича, поэтому я знал кое-какие подробности о гибели Машерова.
Юрий обстоятельно обрисовал мне детали последней поездки Петра Мироновича. Бронированный «ЗИЛ» вдруг посчитали неисправным и Машерову предложили «Чайку». Ехали по Московскому шоссе с приличной скоростью, по осевой линии, до Жодино оставалось 14 километров. Навстречу шел «МАЗ», водитель, заметив кортеж из трех машин, затормозил. Но за «МАЗом» шел самосвал, он и протаранил «Чайку». Удар был настолько сильным, что Петр Миронович, его охранник майор В. Чесноков и водитель Е. Зайцев погибли мгновенно.
Я заметил сокамернику, что почти при таких же обстоятельствах погибли Председатель Президиума Верховного Совета Белорусской ССР и командующий армией ПВО, дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант А. Беда. Что это было? Цепь нелепых случайностей или определенная закономерность? Не будем забывать: не спокойно было в Кремле, постоянно шла подковерная борьба за выживание. Политические «селекционеры» не дремали, они все чаще задумывались над своим будущим, понимали: Брежнев не вечен, и кадры подбирали себе под стать…
* * *
А в новые времена мне больше всего запомнился траурный митинг, когда хоронили Кричевского и его компанию. Конечно, было жалко ребят, они были пешками в политической игре сильных мира сего. Чаще всех на митингах слышался голос Елены Боннэр, оперативная кличка – Лиса. Она сравнивала путчистов с фашистами. Думаю, Елена Георгиевна догадывалась: идет соревнование, кто больше грязи выльет на «путчистов». Ораторы спешили пролезть в самые высшие эшелоны власти.
Не скрою, к Елене Георгиевне я относился более терпимо, чем к другим демократическим пассионариям, все-таки она была фронтовичкой, разделяла невзгоды с академиком Сахаровым.
Андрей Дмитриевич Сахаров воевал со всеми, и нет ничего удивительного в том, что и с Сахаровым воевали все и продолжают воевать и поныне, при этом аргументы выбирают в споре с академиком самые сокрушительные, убойной силы. «Академик Сахаров, – пишет один из казахских политологов, – испытывал водородную бомбу на родине Абая и Ауэзова, великих казахских писателей». Но на это обстоятельство Андрей Дмитриевич даже не обратил внимания. Не дрогнул! И я хочу спросить межрегионалов: как бы они отнеслись к Сахарову, если бы он взорвал водородную бомбу на родине Шагала, Гроссмана, в окрестностях дачных владений Ростроповича? Да мало ли где можно было взорвать бомбу?! Полистайте справочник Союза писателей и – взрывайте, испытывайте! Почему сия доля выпала родине Абая и Ауэзова? Разве академик не располагал данными о последствиях взрыва атомной бомбы в Хиросиме и Нагасаки? Ведь многим интеллектуалам хорошо известно, что когда президент Трумэн принял решение сбросить одну из атомных бомб и на древнюю столиц японцев – Киото, то бывший посол США в Японии встал на колени перед президентом США, умоляя его помиловать древнюю столицу. И тогда Трумэн на атомную казнь пригласил Нагасаки. Прекрасный сюжет для фрески в стенах ООН: коленопреклоненный посол уговаривает своего президента помиловать народ.