Обратная сторона смерти

Но так, собственно, и было – за прошедшие недели Татьяна превратилась для работников отеля, где проживали пациенты клиники или их родственники и друзья, в старую знакомую, фрау Журавски.

Писательница обвела взглядом холл и как-то вдруг поняла, что настала пора возвращаться домой, на родину, в Москву. В квартиру, в которой побывал неизвестный. Конечно, оказавшись снова в России, она бы могла снять номер в любом, самом роскошном, отеле столицы. Или даже купить новую квартиру или новый особняк. Или, в конце концов, принять решение остаться в Австрии или в любой другой стране – денег для осуществления подобных планов у нее было предостаточно.

Да, могла бы… Для того, чтобы забыть то кошмарное, нереальное чувство, охватившее ее после обнаружения угрожающей надписи, после прочтения которой у нее случилась истерика, перешедшая в нервный припадок. Она даже толком и не помнила, как сумела добраться до телефона и попросить своего психотерапевта, Льва Николаевича, о помощи. Потому что к кому еще она могла обратиться?

Не в полицию же, в самом деле, звонить?

Хотя, конечно, она думала и об этом. У нее имелись влиятельные друзья в силовых структурах. Не составило бы труда нанять и целое детективное агентство. Но ведь тогда бы пришлось рассказывать обо всем, что предшествовало вторжению неизвестного этакого сталкера, забравшегося на чужую, запретную для него территорию. А также о том, что за его появлением и несовершенным им преступлением скрывается, по всей видимости, ее муж Игорь.

О, с каким бы удовольствием желтые газеты подхватили эту новость! Благо выдумывать ничего и не потребовалось бы. Как же, известная писательница становится жертвой неверного алчного супруга…

Этого нужно было избежать любой ценой – потому что история, в отличие от прочих, распространявшихся как о ней самой, так и коллегах по цеху, была настоящая. А реальность, как понимала Татьяна, далеко превзошла по своей жестокости и непредсказуемости фантазию любого самого гениального автора.

Она не хотела выносить сор из избы, хотя предполагала, что издательство было бы не прочь устроить шум в прессе в преддверии появления нового, долгожданного, романа Татьяны Журавской. Поэтому и в издательстве ничего не сказала, поставив лишь в известность, что улетает на отдых за границу. От нее требовалось предоставить готовый роман, а тот еще не был готов. Почти законченный роман находился на жестком диске ноутбука, а тот покоился сейчас в сейфе, в московской квартире.

Татьяна не взяла его с собой – думать о работе, находясь в Австрии, она не могла и не хотела. Прихватила только крошечную флешку, на которой находилась копия текста, вот и все.

Но дело было даже не в том, что, находясь на отдыхе, детективщица никогда не работала. Точнее, никогда не сочиняла и не правила написанное. Разве что перечитывала и делала пометки. В данный момент она была не на отдыхе, а на лечении, однако об этом никто в Москве не подозревал. Тем более что по официальной версии ей положено было бы находиться сейчас где-то в Тоскане. В действительности же писательница оказалась намного севернее, в Австрии, в земле Форальберг.

В издательстве ее считали особой надменной, непредсказуемой и эксцентричной. И правда, мадам Журавская могла, например, позволить себе уехать в неизвестном направлении. Все ждали ее нового романа, но именно в этом и заключалась проблема…

Она так испугалась визита незнакомца не только потому, что тот проник в квартиру, бывшую ее домом, ее крепостью. И не из-за того, что проник этот незнакомец явно с преступными намерениями.

У нее случилась истерика, и она страстно пожелала оказаться как можно дальше от Москвы, потому что и события в квартире, и, что ужаснее, надпись на зеркале были знакомыми для нее событиями.

Знакомыми – неверное слово. Эти события она сама и выдумала! В романе, что лежал недописанным в сейфе столичной квартиры, маньяк, убивавший молодых женщин и вырезавший им внутренние органы, чтобы приготовить изысканный ужин для своей больной мамочки, оставлял в квартирах своих жертв точно такую надпись – «Я еще вернусь» – во время первого визита. А во время второго, заканчивавшегося смертью несчастных обреченных девушек, зачастую безуспешно пытавшихся бежать, спрятаться от ужасной участи, иную: «Я вернулся».

Я еще вернусь… Именно эту фразу адресовал ей неизвестный субъект. В совпадения Татьяна не верила. В случайности тоже.

И это не были ни совпадение, ни случайность. Субъект, которого она для краткости окрестила маньяком, знал содержание ее нового романа !

Мысль простая и элегантная, даже сама собой разумеющаяся. Однако писательнице понадобилось некоторое время, чтобы прийти к данному умозаключению. Потому что до него в голову лезли уж совершенно экзотичные или даже просто паранормальные объяснения.

А так все стало на свои места – маньяк знал, какую именно фразу надо начертать на зеркальной стене ее ванной комнаты. Точно так же поступал и маньяк в ее новом романе, причем делал это кровью своих предыдущих жертв, которую предусмотрительно таскал с собой в особом флаконе.

Перед отлетом за границу Татьяна отдала образцы жидкости, при помощи которой была нанесена угрожающая надпись, в лабораторию. Когда по Интернету пришел ответ, она уже находилась в клинике. Вообще-то во время курса лечения в Интернет она не заглядывала, газет не читала, наслаждалась природой и отвлекалась от тревожных мыслей разговорами с лечащим врачом. И только вчера вспомнила о том, что лаборатория наверняка уже сдала свое заключение. Вышла в Сеть – и обнаружила послание.

Всего несколько строчек, изменивших все. Потому что лаборатория пришла к однозначному выводу: субстанция является человеческой кровью третьей группы, резус-фактор отрицательный. Дополнительный генетический анализ показал, что кровь – женская.

Это и стало сигналом к решению, что пора возвращаться в Москву. Потому что вечно оставаться в Австрии Татьяна хоть и могла, но не хотела. Не хотела вовсе не из-за возможной ностальгии.

Нет, она боялась того, кто преследовал ее. Потому что этот человек – черная тень, сталкер, маньяк – добрался и до уютной клиники «Хексенмоор» у подножия Альп. В чем Татьяна убедилась, вернувшись однажды в свои апартаменты после очередного сеанса у профессора Шахта.

Тот, как выяснилось, прекрасно владел русским языком – его бабка, оказывается, бежала из России после революции, – что открывало для врача и его клиники отличные перспективы: к нему обращались нувориши из Восточной Европы. Профессор внешне походил на своего московского коллегу, Льва Николаевича. Говорил он по-русски свободно, но с легким грассирующим акцентом.

Герр Шахт не был знаком с медицинской картой Журавской, однако во время первого же сеанса воскликнул:

– Татьяна Валерьевна, я же вижу, вас что-то угнетает!

Человек он был проницательный, поэтому сразу заметил – пациентка находится на грани нервного срыва. И причина ее состояния – не только в творческом кризисе и измене мужа. Скорее, в чем-то ином.

Татьяна рассказала ему о том, что случилось с ней в московской квартире, и профессор тотчас порекомендовал обратиться в полицию. Но Татьяна, считавшая себя здесь, в Австрии, в безопасности, отвергла его идею, тогда она еще ничего не знала ни о результатах анализа крови, ни о том, что ее ожидает через пару недель.

– И все же, мы еще не добрались до причины! – сказал ей профессор после очередного сеанса. – Вы ведь хотите мне что-то сказать, Татьяна Валерьевна?

Наверное, она уж слишком резко поднялась тогда с кушетки и слишком поспешно заявила:

– Нет!

Герр Шахт не настаивал. Профессор вообще никогда ни на чем не настаивал, ждал. И в итоге пациент раскрывал перед ним душу. Но только не писательница Журавская, которая упорно держала свою тайну при себе.

– Смею надеяться, что смог помочь вам, Татьяна Валерьевна, хотя бы частично. Однако основную работу предстоит проделать моему московскому коллеге…