Страница 68 из 69
И папуаска в ответ задорно выпятила свой голый живот-шоколадку.
А потом Hiprotomus отыскал девушку с рыжими волосами, рыжей грудью и в умилении зашептал:
– А это моя мама! Это моя Ида! Это Инна Ильинична Молокова, Государыня Российская, от нее мой путь! От нее я весь!.. Мамочка моя, родная!.. Ой! – осекся Hiprotomus, разглядывая крохотную бутылочку-пузырек, в которой плавала, шевеля крылышками, жучиха. – Кто это?.. Ах, неужели!..
– А это кто? – спросил я, показывая на незнакомую женщину, шевелящуюся в жидкости, как рыболовная снасть.
– Это – Соня, – ответил Прохор Поддонный. – Наша поселковая почтальонша…
И тут я увидел ее… Я увидел мою Зою. Она находилась в бутылке спиной ко мне, с поднятыми над головой руками, и над смыканием ее розовых ягодиц, среди ямочек, я различил бледный шрам.
И тут я заплакал в голос. Я заплакал и завыл по моей ушедшей любви, по ее неиссякающей силе, по памяти и боли, оставшейся открытой раной в душе, и по невероятному желанию вновь чувствовать чудо с прежней силой.
– Выпустите ее! – закричал я. – Выпустите!!! Я хочу обнять ее! Поцеловать в самые губы!..
– Немедленно! – поддержал Hiprotomus и заметался в шишке ураганом. – Негодяй!.. Выпустите всех!!!
– Кому сказали, выпусти! – рычал Бычков, еще сильнее сжимая в объятиях бутылку с Асей. – Рры-ы-ы!.. Ася!..
Прохор Поддонный перестал улыбаться и сказал с грустью:
– Не могу.
– Почему? – спросили мы хором.
– Вы все равно не поймете, – отмахнулся пленник. – Я их любил. Всех!..
И тут я догадался. Наконец я понял, что человек, сидящий перед нами, рыболов Владимир Викторович, на самом деле тот самый циркач, финн Ракьевяре, укравший мою Зою и отрезавший ей хвост! Это – Эдерато, похитивший у Бычкова Асю, его единственную светлую искру! Это – Эль Калем, унесший в свою страну Инну Ильиничну Молокову, мать Аджип Сандала! Это – старый француз-следователь, забравший хохотушку Бертран, сумеречную Полин и молодость рыжей Иды!.. И, наконец, это Прохор Поддонный, объявивший войну моей Родине и уничтоживший тысячи прекрасных любовен на русской земле!..
И он вновь заговорил – многоликий и многострадальный:
– Я не могу достать их оттуда. Это не просто бутылки. Своим стеклом, своим нутром они объединяют все измерения мироздания и создают единое пространство, в которое можно что-либо поместить, но достать уже оттуда невозможно никогда!
– Врешь, гнида! – не выдержал Бычков и щелкнул затвором автомата.
– Помещенные в эти сосуды принадлежат всем измерениям и временам Вселенной! – продолжил пленник. – Они находятся и в прошлом, и в будущем, в параллельном исчислении и параллельных исчислениях, в великих их множествах, и их жизни проистекают по касательной к нашим! Хотите – верьте, хотите – нет!
Он замолчал на мгновение, а потом сказал:
– Я не могу их вернуть! Я самое несчастное существо! Я придумал это пространство, я придумал, как поместить в него женщину, но как вернуть ее оттуда, знает только один Бог…
– Стреляю! – не выдержал мой товарищ.
– Подожди! – остановил я движение автомата. – Он не врет!
– То есть как?!.
– Он говорит правду!
– Не понимаю! – замотал головой Бычков. – Какие такие измерения?..
– Тебе и не нужно понимать! Просто поверь мне!
В ответ он лишь развел руками.
– Ну, хорошо… Значит, их нельзя оттуда достать?
– Нельзя, – подтвердил я.
– А что же делать?
– Мне кажется, что их надо отпустить, – сказал я.
– Куда? – совсем не понял Бычков.
И тогда я передернул затвор, выдохнул трусость и нажал на спусковой крючок…
Бутылки обрушивались лопнувшим стеклом, выливаясь на каменный пол мерцающей жидкостью.
– А-а-а-а-а! – закричал в ужасе Бычков, когда очередь угодила в бутылку с толстой Асей.
– А-а-а-а-а! – вопил Hiprotomus, глядя, как обрушиваются тысячами осколков его любови, превращаясь в водопады остывшей страсти. Бертран, Полин, Ида, Настузя – все растворились невидимым облаком. – А-а-а-а!..
А он сидел молча, мертвенно бледный, закрывая лицо ладонями, и лишь вздрагивал спиной от каждого выстрела.
И только тогда, когда последнее стекло отзвенело по полу, когда последняя капля истекла сквозь щели, когда в углу остались лишь пустые сосуды, я опустил пистолет и закричал в подмогу:
– А-а-а-а-а!!!
– А где же?.. – обалдело разглядывал пол Бычков. – Куда они делись?.. Что это?..
– Они в другом измерении, – ответил я осипшим голосом. – Их больше здесь не будет!..
– Значит, и Аси больше не будет?
– Нет, – покачал я головой.
– Никогда?
– Значит, я ее зря искал!..
– Ты ее нашел…
Бычков умел брать себя в руки. Он стоял несколько минут молча, красный лицом и обмякший телом, а потом сказал серьезно:
– Я его сейчас убивать буду!
– Я – за! – согласился Hiprotomus.
– Мы его не убьем! – произнес я тихо.
– То есть как?!! – уставился на меня Бычков.
– Никакой пощады! – вскричал жук.
– Для него слишком просто умереть!.. Раздевайтесь! – приказал я пленнику.
– Зачем? – удивился тот.
– Дайте-ка мне вашу эбеновую палочку и раздевайтесь!
– Пожалуйста!
Он пожал плечами, кинул мне под ноги палочку и принялся расстегивать ворот рубахи, обнажая мощную грудь.
– Все же я не понимаю, зачем раздеваться нужно?
– Быстрее! – поторопил я.
Пока пленник снимал штаны, я ловил на себе недоуменные взгляды Бычкова, но ничего не объяснял, стиснув зубы.
– Догола раздеваться?
– Ага, – подтвердил я.
Он стоял, слегка расставив ноги, в своей естественной наготе, а передо мною проносились видения, как он пытался насиловать мою последнюю любовь, единственный смысл моей жизни, который он чуть было не оплодотворил своим злым семенем, и гнев рвался из моей души, стремясь своим острием отсечь подлое его оружие…
– Принеси мне пустую бутыль! – попросил я Бычкова, и когда тот потащил за горловину огромную емкость, он, совершенно обнаженный, понял, что я задумал.
И тогда он бросился на меня с отчаянием раненого медведя, шарахая по мне здоровенными кулаками, пытаясь достать когтями до глаз, а я защищался, вспоминая утраченные навыки, и управлял своими ногами с ловкостью кошки…
Он рухнул на пол от удара прикладом. Бычков отер о куртку кровь с автомата и процедил сквозь зубы:
– Сука!.. Я думал, он тебе горло перегрызет!..
И я взмахнул палочкой!.. И в то же мгновение иссяк в пространстве свет и замерцало что-то на дне пустой бутыли. И вдруг заволокло стеклянную пустоту мутной жидкостью, и забурлила она, словно подогретая, и когда развеялась мутность, когда унялись пузыри, в бутыли, головой книзу, медленно оседая на дно, хватал ртом все измерения Прохор Поддонный, финн Ракьевяре, Эдерато, Эль Калем и рыбак Владимир Викторович! Руки его бились о стеклянную стенку, а на правой, на безымянном пальце, сверкало бриллиантовыми глазами кольцо со змейкой!..
– Вот здорово! – похвалил Бычков. – Вот это да!
– Браво! – оценил Hiprotomus.
– А теперь что делать?
– Лед на реке не сошел еще?
– Да еще с недельку подержится в этих краях!
– Вот мы его и в прорубь!..
Во дворе дома мы отыскали санки и, водрузив на них бутыль, покатили груз к реке.
Рассветало, и мы поспешали, дабы какой-нибудь случайный прохожий не увидел нашего странного шествия.
Бутыль не хотела сразу тонуть, и мы еще некоторое время созерцали, как она ворочается в черной холодной воде, пока наконец сосуд не перевернулся горлом ко дну и не потянулся в бездну, прощаясь с нами белым пятном своего пленника.
– Вот кто-то джинна достанет! – усмехнулся Бычков.
– Ты весь в крови! – оглядел я товарища.
– Да и ты тоже! – почему-то обрадовался он. – Не возвращаться же такими в поселок! Вот река, вот вода!
Мы разделись до пояса и, охая и ахая, отмывались студеной водой от событий минувших, от ран, нас мучивших.
И тут вдруг я увидел ее краем глаза!.. Она сидела на льдине с хищно открытым клювом и беснующимся в нем язычком!..