Страница 44 из 78
— Пойдем! — сказал Шило.
— Куда?
— Там узнаешь, — и ткнул жестким пальцем Петрова под ребро.
— Ну пошли.
Через некоторое время они оказались в подвале под черной лестницей, стены которого освещал огарок свечи, высветляя лица еще троих десятиклассников.
— Ну что? — спросил один из них, самый высокий.
— Ничего, — ответил Митя.
— Ты с Жанкой терся? — спросил второй, со сбитым набок носом.
— Ну я.
— Так значит, ты — вдовец! — заключил третий, маленький, но широкий в плечах. Говорили, что у него разряд по самбо.
— Это чего такое — вдовец? — поинтересовался Петров.
— А это когда жена у мужика умирает, — хохотнул Шило.
— Чего ржешь, обдрипыш! — рыкнул самбист. — У пацана горе!
— А я что, — испугался Шило. — Я — ничего!
— Где? — спросил самбист.
— Сейчас, — ответил долговязый и исчез из свечного света.
Бить, что ли, будут, размышлял Митя. Этот длинный, поди, в темноте сзади заходит…
Он не боялся, знал, что может тихо психануть и покалечить кого-нибудь, а потому лишь сжал пальцы в кулаки.
Но долговязый вновь вынырнул в свечные всполохи, а в его руках Петров разглядел две пузатые бутылки, называемые фугасами.
Тот, что со сбитым носом, взял одну из бутылей и ловко вскрыл ее, так что та чмокнула. Появились стаканы, и красноватая жидкость полилась в них, равняясь на половине емкостей.
— Пей! — пододвинул стакан самбист.
— Что это? — поинтересовался Митя.
— Не все ли тебе равно! На помин души! Так полагается!
— Пей-пей! — поддержали остальные.
И Митя взял стакан двумя пальцами и опрокинул в себя сладковатую жидкость, которая через несколько секунд загорячила желудок, а голову привела в состояние невесомости.
— Вот он, аромат! — прошептал Митя.
— Чего? — переспросил самбист.
— А-а-а! — закричал Митя во все горло. — Я нашел его!
Десятиклассников тут же след простыл. Они сыпанули из подвала, словно раскатившийся горох, а Петров все продолжал орать:
— Я наше-е-ел!.. Жанна-а!
Через несколько минут в подвале оказались физрук и учитель по военной подготовке. Они вдвоем скрутили пьяного подростка и отнесли в палату, где связали его простынями, а он все продолжал устало шептать: «Я нашел!»
После того, как подросток заснул, учителя спустились в подвал и обнаружили там две бутылки, одну из них початую, они вынесли их на свет и прочитали на этикетках: «портвейн „Агдам"“.
С этого момента жизнь Мити Петрова резко изменилась. В ней появился четкий смысл. Портвейн «Агдам» мощно и непреодолимо потянул подростка к себе, словно магнит иголку.
Однако вожделенная жидкость стоила денег, которых у Петрова не было, но которые он научился добывать в младших классах, вытрясая мальцов на переменах.
— Подпрыгни! — просил он какого-нибудь мальчишку.
Глупыш покорно подпрыгивал, и Митя по металлическому звуку определял, есть ли в карманах пацана монетки. Если мелочь позвякивала, то Петров растягивал губы в улыбке, а потом разводил добродушно руками:
— Что это там у нас?
— Где? — переспрашивал мальчишка.
— В наших карманах.
— Деньги, — недоуменно говорил тот.
— Я — сирота, — объявлял Митя. — У меня нет мамы и папы.
— А куда же ты уезжаешь на субботу и воскресенье?
— Я езжу их искать.
— А-а…
— Но для этого мне нужны деньги.
— А у меня мало денег.
— А мне много и не нужно. Давай.
И малыши покорно отдавали свои монетки. Но однажды взъерошенный второклассник, потный от беготни по коридору, вдруг удивленно возразил:
— Но мне они самому необходимы!
— Зачем?
Митя начал злиться.
— Нам сказали взять с собой на кино и мороженое!
— Тебе что, мороженое дороже, чем мои родители? — злобно зашептал Петров. Он понял, что, если мальчишка не отдаст деньги, он его ударит сильно в нос, отчего эта вздернутая штучка наверняка сломается и зальет белый воротничок кровью. — В кино хочешь?
— Я бы тебе дал деньги, — не сдавался мальчишка. — Но ты же врешь про родителей. Они у тебя есть. Я их видел, когда они приезжали на родительское собрание. Мужик лысый и мать с рыжими волосами.
— Дашь или не дашь?
— Не могу.
И тогда Митя его ударил. Саданул со всей силы под дых. Второклассник рухнул на натертый мастикой пол и потерял сознание.
Петров не испугался, наклонился над жертвой и вытащил из кармана брюк мелочь. В основном денежки были медного цвета, но попались и два гривенника. Он быстро ушел с места преступления и стал искать самби-ста с его компанией.
Он отыскал их там же под лестницей и предложил складчину.
— А орать не будешь? — поинтересовался Шило.
— Зуб даю!
— Сгоняешь?
— Ему не дадут! — покачал головой высокий. — Ты, Шило, и сгоняешь!
Шило недовольно заворчал, что вечно ему приходится бегать до магазина, но себя успокаивал тем, что выглядит всех старше, а оттого и отпускают ему товар крепо-стью в восемнадцать градусов.
В этот день компания распила три фугаса и, покуривая по кругу папиросу, кемарила потихонечку, дожидаясь ужина.
А потом, на ужине, объявили, что кто-то из старших классов избил второклассника, разорвав мальчику селезенку.
— Пусть лучше гад сам признается! — возвестил физрук. — А то, когда найдем, ноги вырву!
У Мити Петрова, пьяненького и счастливого, случился порыв прекрасного настроения, и он, не дожевав свекольной котлеты, с кровавыми губами, поднялся из-за стола и возвестил:
— Ну я ему двинул!
— Кретин, — шепнул самбист долговязому.
— Нас привяжет к делу — кастрируем, — отозвался высокий.
Между тем физрук приблизился к сознавшемуся Мите, некоторое время смотрел ему прямо в глаза, а затем резко схватил подростка за руку и вывернул ее за спину, так что Петров взвыл от боли и сплюнул жеваную свеклу прямо на ботинок учителя.
— Ах ты гаденыш!
Физрук загибал руку все выше и выше.
— Мальчишку покалечил за сорок копеек!
Через пять секунд вся школа-интернат услышала сухой треск. Это сломалась в плече рука Мити Петрова.
Лицо Петрова побелело, но он не потерял сознания, а лишь тихо сказал:
— Вы мне руку сломали!
Физрук отпрянул, покраснел и, стирая пот с лица, стал оправдываться, что это случайно вышло, что просто силы не рассчитал.
— Вы мне руку сломали, — повторил Митя. — И будете отвечать по закону.
— Он же пьяный! — защищался учитель, взывая к директору школы и завучу.
— Но я несовершеннолетний, и вы не имеете права ломать мне руку…
Физрука отстранили от работы, а с загипсованным Петровым принялась разбираться милиция. Второкласснику вырезали селезенку, и кто-то должен был за это ответить.
— Ты избил Мышкина? — допрашивал Митю следователь.
— А кто такой Мышкин? — поинтересовался Митя.
— Издеваешься? — спросил следователь и зевнул, так как работал вторую смену.
— Да я правда не знаю, кто такой Мышкин! Может быть, это второклассник, у которого я деньги взял?
— Мальчишка неделю в реанимации пролежал!
— Я силы не рассчитал!..
— Будь тебе лет на пять побольше, я бы тебя сам принял!
Следователь показал большие руки, которые сжал в кулаки, похожие на деревянные биты для бейсбола.
— Если бы да кабы… — сдерзил Митя и тоже зевнул.
Следователь испытал раздражение и понял, что с этим подростком о морали нечего разговаривать, его необходимо карать, а потому отпустил Петрова к родителям, а сам стал заканчивать дело о нанесении тяжких телесных повреждений.
Петрова приговорили к трем годам условно и предложили родителям непосредственно нести надзор за трудным подростком.
Прокурор предварительно поговорил с Иваном Сергеевичем, пугая того черной формой.
— Вы отец…
— Да-да, — согласился Иван Сергеевич и протер платком матовую в веснушках лысину.
— Теряете ребенка, — с грустью в голосе объявил прокурор.
— Ах ты!.. — всплеснул руками муж Кати, а сам подумал о том, что был бы счастлив утерять гаденыша, а лучше всего узнать, что Митьку засадили в самый далекий лагерь страны, а еще лучше всего расстреляли, наплевав на возраст.