Страница 4 из 54
– Девяносто восемь! – заорал весь полк. – Девяносто девять! – пронеслось эхо над близлежащими деревнями. – Сто-о-о!!!
Душко продолжал висеть на перекладине, не разжимая рук.
– Еще сотню? – предложил Грозный.
– Может?!! – восхитился Валентин Сергеевич, весь облитый слезами, но тотчас приказал отчетливо: – Отставить!
– Отставить! – повторил полковник Грозный.
– Отставить! – заверещал майор.
Душко расцепил пальцы и спокойно спрыгнул на землю. Он не потирал рук, дабы привести кровообращение в норму, не кряхтел, а просто встал по стойке смирно и преданно смотрел в самое лицо генерала. Конечно же, он третью сотню не потянул бы, от силы еще раз двадцать, но никто никогда и не просил такого подвига, хотя все генералы, перебывавшие на этом зрелище, оставались уверенными, что Душко может и полтыщи!
Генерал Валентин Сергеевич сомлел окончательно. Он подошел к Душко, обнял его, ощутил ядреный запах солдатского пота, высокопарно подумал – пусть эту трудовую влагу впитает шинель моя, – и сказал:
– Молодец, сынок!
Затем генерал, стараясь чеканить шаг, отдавая честь, прошел перед полком, остановился по центру строя и произнес:
– Солдатушки!.. Ребятушки!..
У него в голове промчались кадры из старых фильмов о Кутузове и Суворове, чувства обуревали его, такие же высокие, как и у великих полководцев, и Валентин Сергеевич продолжил:
– Поклон вам низкий за службу таковую, верную! – Снял с головы каракуль с кокардой и поклонился в пояс.
Полк тоже хотел было поклониться, но цыкнул майор, и солдаты прокричали по уставу:
– Служим России!
Уже вечером, наевшись пельменей, лежа в кровати с Евой Мирославовной, генерал мучился так, будто у него вместо протеза полный рот больных зубов. Перед закрытыми глазами проносились события сегодняшнего дня, особенно, как плакал он перед полком, как с Кутузовым себя сравнивал, как потом, уже приватно, обнимал Грозного, благодарил за верное понимание военной службы… Так защемило в душе у генерала, что он выскочил из кровати и, до смерти напугав супругу, заорал:
– Рахмиля! Рахмиля!!!
И когда сонная толстая таджичка, прислуга с проживанием, вплыла на порог спальни, хлопая черными глазами Шахерезады, он истерически закричал:
– Шинель!.. Шинель!!!
– Что шинель?! – заголосила от ужаса Ева Мирославовна.
– Чистить! – криком приказывал генерал. – Чистить ночью!.. Воняет!.. Воняет!!!
Рахмиля пожала полными плечами и поплыла в гардеробную.
Наконец, силы как духовные, так и физические, оставили полководца, он опрокинулся на подушки и заснул убитым.
А с Душко случилось следующее. На смотре, перед самым дембелем, где должны были присутствовать целых пять генералов, из них один по фамилии Грозный, старший сержант Душко вдруг отказался исполнять свой фирменный номер.
– Плохо себя чувствуешь? – поинтересовался майор.
– Да нет…
– Тогда что же?
– Не хочу, – попросту объяснил Душко.
Слово за слово: «Я тебе приказываю», «Я не исполню», «Сгниешь на губе», «Плевать!»…
Так старший сержант Душко был разжалован в рядовые, отпахал на нарядах лишних два месяца, а затем, демобилизовавшись, приехал в Москву к своему товарищу Хренину, который уже записался в милицию со званием, которое носил в армии: младший сержант. Душко тоже произвели в менты, в звании рядового постовой службы, таким образом, получилось, что товарищ, всю жизнь подчинявшийся Душко, теперь главенствовал над ним, хоть и одной шпалой.
Уже значительно позже, расчищая бомжатники, по-маленькому рэкетируя бабулек, торгующих у метро всякой зеленью и овощами, снимая сливки с кавказцев без регистрации, Душко вдруг вспоминал армию и все в толк не мог взять – чего он тогда на плацу заартачился. Был бы сейчас старшим сержантом, и в зарплате бы выиграл, и самолюбие бы не ущемлялось приказаниями Хренина… Сколько ни думал мент, а ответа все не находил…
4
Сейчас, в милицейской форме, находясь в центре Москвы, слегка переругиваясь с Хрениным и оглядывая подозрительную личность с окровавленной башкой, Душко уже наперед знал, что будет дальше. А оттого на сердце становилось тоскливее.
– Кровищи-то сколько! – смаковал Хренин. – В голову, что ли, выстрелили?
– Ага, – ухмыльнулся Душко. – Из гаубицы.
– Я все-таки рапорт на тебя напишу, – пригрозил младший сержант. – Несмотря на то, что земляк ты мой.
– Пиши-пиши…
– И напишу!
– Пошел ты! Давай лучше поглядим, что с мужиком.
Они неторопливо, слегка вразвалочку, направились к бульварной скамейке, на которой истекал кровью лысый. Он уже не пищал на луну, а просто, сжав бесцветные губы, вперял свои глаза в никуда, в какое-то одному ему ведомое пространство.
Постовые подошли ближе, и Хренин с восторгом проговорил:
– Так у него уха нет!
– Нет, – согласился Душко.
– Я думал, ему в башку выстрелили, сейчас завалится… А гражданину просто ухо оттяпали! Первый раз безухого вижу!
Менты подошли к скамье сзади и уставились на затылок лысого – мощный, с толстыми складками кожи на шее.
– Может он, как этот, Гоген? – предположил Хренин, взял мужика за плечо и спросил: – Живой, мужик?
– Ван Гог, – уточнил Душко, сам удивляясь, откуда у него это знание.
Хренин не расслышал товарища, ощутив, как плечо лысого дрогнуло под его пальцами. Младшему сержанту вдруг стало не по себе: он почувствовал, что у безухого плечо словно из камня вытесано.
– Безухов, – отдернул руку Хренин.
– Чего? – не понял Душко.
– Пьер Безухов, – уточнил младший сержант. – В школе проходили.
Душко засмеялся. Засмеялся от того, что они, два товарища с детства, два тупоголовых мента, сейчас произнесли три имени, принадлежащих высокому искусству, и слышало бы этот диалог начальство ихнее, оно бы вряд ли поддержало сие веселье, обматерило бы начальство постовых за то, что умных из себя строят. А они на самом деле только эти три имени на двоих и знают.
– Что случилось, мужик? – отсмеялся Душко.
Лысый даже не шелохнулся в ответ.
– Оглох? – продолжил рядовой и вдруг отчего-то насторожился.
– Во-во, – подтвердил ощущение товарища Хренин. – У него мышцы, как из бетона.
– А у меня автомат, – противопоставил Душко. – Мужик! – прикрикнул он.
Но лысый продолжал сидеть, как вкопанный.
– Да, он, действительно, оглох! – уверенно произнес Хренин, удивляясь, чего это он струхнул маленько. – Мы «скорую» должны вызвать!
Младший сержант поднес ко рту рацию и принялся вызывать «восьмого», сообщая, что на бульвар необходима «скорая», пострадавшему отрезали ухо, сильное кровотечение.
– Какой бульвар? – проскрипела рация.
Хренин огляделся, кивнул вопросительно Душко, тот пожал плечами.
– За «Пушкинским» кинотеатром, – нашелся мент.
– Страстной, лимита! – сообщила рация. – Пол?
– Чей?
– Пострадавшего, – со вздохом уточнил «восьмой». – Твой я знаю, или поменял? Ха-ха!..
– Мужской, – с обидой почмокал по рации Хренин.
– Лет сколько?
Старший сержант быстро обошел лавку и поглядел на пострадавшего.
– На вид тридцать пять – сорок.
– Ждите, – приказала рация. – И протокол не забудьте правильно составить! Чтобы доктора расписались!
– Есть, – вяло отозвался Хренин и отключился от общения.
Он походил взад-вперед, казалось, забыв про лысого, а потом произнес сакраментальное:
– Москвичи поганые!
Душко с удовольствием подлил масла в огонь:
– Лимита, она и есть лимита! Правильно тебе сказали!
– А ты-то кто?! – вытаращил глаза Хренин. – Самая последняя лимита! Я-то хоть предпоследняя, а ты рядовой привокзальный ментяра! И всю жизнь тебе рядовым быть!
– Чего это?
– А того, что я на тебя рапорт напишу!
– У меня автомат, – опять предупредил Душко.
Он не заметил, как побледнел Хренин, как глаза его налились кровью, как заколотило мелким ознобом тело младшего сержанта. Душко в этот момент отвлекся на девушку, выбегающую из бутика. Она показалась ему прекрасной и свежей, как ананасовый сок за девять долларов в отеле «Мэриот», куда он зашел как-то в штатском и попробовал из высокого стакана при нем выдавленный нектар.