Страница 20 из 72
Гэбэшник ее пользовал, так теперь и чадо свое мнит агрессором!.. Дед был военным– расстреляли!.. Не буду офицером!»
«Может быть, тебя в балетную школу отдать? – представляла Юлька. – Как красиво на сцене Большого театра…»
«В нашей семье только педераста не хватало, – удрученный материнской глупостью, размышлял зародыш. – Кем быть?.. Самое время об этом размышлять, когда созвездию моих клеток уже три месяца! Именно сейчас нужно решить мою профессиональную принадлежность!.. Вот ведь двойственность какая! Обделил Господь Космос разумом, сделав к нему бездарное приложение, которое может мыслить».
Приложением зародыш считал весь мужской род.
Приложение всегда можно отбросить, как ненужную пачку вермишели, приложенную к баночке икры в продуктовом заказе!.. Сие более всего удручало плод. Осознание собственной ненужности не только Космосу, но и, следовательно, Господу делало деление его клеток абсолютно бессмысленным! Он по-прежнему думал о качественно другом сознании, которое бы определяло смысл…
В четыре месяца ее беременности зародыш даже попытался покончить с собой. Волевым усилием заставил свои клетки отказаться от получения кислорода, но хитрый гинеколог Равикович снабдил Юльку пилюлями с активным кислородом.
– Это чтобы гипоксии не было! – пояснил врач. – Чтобы ребеночку воздуха хватало!.. Кого ждем? – поинтересовался.
– Мальчика, – со стопроцентной уверенностью сообщила она.
Глядя на эту рыжую женщину с чистыми глазами, которые, казалось, только что промыли живой водой, Равикович ничуть не сомневался, что у пациентки произойдет особь мужеского пола. У таких Женщин с большой буквы пренатальное общение начинается чуть ли не с момента оплодотворения яйцеклетки. Они наверняка знают пол будущего отпрыска… Будь он помоложе, на пару голов выше, без своей Доры и мальчика Фимы, непременно бы женился на этой русской девочке… Гинеколог пофантазировал, но Дора и Фима были ему чрезвычайно дороги… Как там было написано на воротах Бухенвальда? «Jedem das Seine» Каждому – свое?.. «Пускай мне Дора с Фимой, чем прекрасная Юлия! Это – мое!.. Каждому еврею – по собственной газовой печке!» – почему-то подумал Равикович… Оба его дядьки были утоплены в общественном сортире Майданека. И Рафаил, и Зиновий являлись гениальными сифилидологами. Они первые и единственные в тридцать четвертом году вылечили у пациента вторую стадию сифилиса. Как это было выяснено? Очень просто. Пациент через год пришел к ним на прием, где у него вновь выявили первую стадию люэса…
«Но все-таки – какая прекрасная женщина!» – напоследок подумал Равикович, хотел было не брать с Юльки денег за прием, но, руководствуясь все теми же святыми понятиями Доры и Фимы, опустив глаза, принял десять рублей и поцеловал руку дающей…
Ее беременность протекала абсолютно счастливо. На работе все ладилось, она ела фрукты с рынка и дружила с Ксанкой, женщиной Чармена.
Компания часто собиралась в его квартире – с предметами антиквариата, причем не аж бы лишь бы, а тщательно подобранного, в восточном стиле. На резных, украшенных слоновой костью столиках стояли диковинные кофейники, из которых тоннами хлебала кофе Ксанка, с чудесных серебряных ваз свисали гроздья мясистого винограда, прозрачного в лучах солнца, так что можно было в каждой ягоде косточки посчитать. На стенах, полах, всюду в избытке имелись ковры, где-то украшенные коллекцией холодного оружия, а где-то висели старинные пистолеты.
Ксанка шептала, что из одного Пушкина жизни лишили, а из другого – Лермонтова.
– Что ты?! – всплескивала от исторического ужаса руками Юлька.
– Ага, – подтверждала подруга. – А вон той саблей Грибоедова зарубили!
– Не может быть! – потом спохватывалась, вспоминая истфак МГУ. – Грибоедов… Он же сам…
Ксанка хохотала баском, объясняя Чармену, что беременные женщины частенько глупеют.
Вместе смеялись, но не вместе пили вино. Юльке выжимали сок.
Потом она с восторгом смотрела за тем, как Чармен с Ксанкой целуются. Если бы она была циничной, то наверняка подумала, что так целуется селедка с верблюдом. Но в ее сердце место отводилось только для счастья, а потому они казались ей Тристаном и Изольдой.
Юлька так радовалась за свою подругу, что, когда Чармен сделал паузу между поцелуями, чтобы принести с кухни сочную баранину, она зашептала Ксанке искусительные слова, мол, почему бы и ей не понести в жизнь ребеночка. Чармен такой замечательный, столько мужественности в нем, а потому младенец получится восхитительный!..
Она не скоро заметила, что Ксанка вовсе не внимает ее словам, что радостное состояние духа покинуло душу подруги, а принесший с кухни пахучее мясо Чармен, хоть и продолжает улыбаться, но печальна его восточная улыбка…
Потом они срывали молодыми зубами мясо с бараньих ребрышек, Ксанка поднапилась, и веселое расположение духа вернулось к ней. Чармен хоть и пил много, оставался совершенно трезвым, лишь глаза его становились все более похожими на оливки в тумане.
Позже, когда Юлька выбралась из-за столика, чтобы посетить санузел, так он в этом доме назывался по причине полного совершенства, с биде, с ароматизированными палочками, медленно тлевшими, Чармен догнал ее и прошептал:
– Она не может…
– Что не может? – не поняла Юлька.
– Тихо! – попросил Чармен, приложив к губам палец с красивым кольцом, блеснувшим золотой ящеркой. – У нее не будет детей!
Он более ничего не говорил, прошел в комнату, а Юлька после посещения санузла нашла их вновь целующимися.
Ее организму не требовалось драмы, а потому она решила сильно не расстраиваться, уверенная, что такой человек, как Равикович, непременно поможет… Как это не будет детей!.. Разве такое может быть! Глупость!..
К седьмому месяцу ее живот стал огромен, как курган, в котором запрятаны сокровища, а потому Юльку едва ли не насильно спровадили в декрет. Она почти все время проводила в своей коммунальной комнате, ведя содержательные беседы с будущим сыном.
– Хорошо ли тебе в моих теплых водичках? – игриво интересовалась Юлька.
– Ага, – отвечал плод, сопровождая ответ ударом кулака изнутри. Он обрел конечности, шевелил головой и открывал глаза. – Как я не захлебнулся здесь только! Ничего не видно в твоих околоплодных водах!
– Потерпи, скоро ты родишься, и мы заживем с тобою счастливо!
– Ты не сможешь содержать меня так, как мне бы того хотелось!
– Я постараюсь.
– Мне жениться хочется…
– Уже?!.
– Давно.
– На ком же?
– На тебе.
– Ты же мой сын! Фу-у! Это нельзя!
– Поэтому и хочется!
– Зачем тебе вообще жениться?
– Чтобы пытаться покорить Космос.
– Не понимаю…
– Еще бы…
– Хочешь быть космонавтом?
– Дура!
– Нельзя так про мать!
– Хочу быть ракетой!
– Живое существо не может стать… Хм… Зачем – ракетой?
– Ты все-таки – дура!
Она готова была признать, что дура. Конечно, ребенок должен быть умнее собственной матери, особенно если это мальчик. Ей было чуть обидно, что мальчик такой грубый. Еще не рожден, а ругается. Пашка, тот вовсе не ругался…
– Хочешь стать ракетой, стань ею!
– Первые умные слова.
– Спасибо… Куда ты полетишь?
– У каждого свой Космос.
– Ты ошибаешься. Космос один на всех. Это Юрий Гагарин проверил.
– Вот его-то космос меня меньше всех волнует!
– Он – Герой Советского Союза! Первый человек на Земле, побывавший в космосе!..
– Это – не Космос! Это – дырка! Герой, посетивший дырку!
Она испугалась, что он, не рожденный, уже диссидент! Что дальше?
– Так нельзя, мой дорогой! Он настоящий герой! И Титов!.. И…
– Они были не в космосе.
– Где же?
– В безвоздушном пространстве.
– А где же тогда космос?
– Ты не поймешь.
– Мне кажется, что ты злой мальчик!
– Все равно ты меня любишь.
– Конечно, – с умилением согласилась она. – Ведь ты – мой сыночек.
– Привязанность по родственным связям – ужасна! Я тоже так чувствую, по человеческому шаблону. Вот ты – дура, а я тоже тебя люблю…