Страница 14 из 72
Равикович оказался гинекологом-частником, открывшим дверь только после условного стука и пароля, состоявшего из малоизвестного словосочетания – «гипоксия плода».
Чармена с собою не взяли, да он вовсе и не стремился общаться с человеком с носом, очень похожим на его собственный.
Ксанка недолго шепталась с тайным знатоком по женской части. Равикович пару раз кивнул в знак согласия, а потом с удовольствием растянулся в улыбке, демонстрируя великолепные зубы. У гинеколога имелся знакомец стоматолог, он врачевал на дому дантистову жену, получая взамен великолепный рот.
– Места по вашему профилю, – улыбался дантист, шуруя зеркальцем, – и места по моей специальности – чрезвычайно похожи!
– И частенько они служат одному и тому же! – поддерживал шутку Равикович.
В каком-то году в России назовут такой обмен услугами бартером.
Безусловно, Юлька в своей жизни уже не раз посещала гинеколога. Но случалось это всегда в районной поликлинике, и хоть врачом была женщина, что являлось плюсом для комфорта, но остальное – кресло, обтянутое потертым тысячами женских задниц коричневым дерматином, с облупленной краской рогатками для ног, а самое главное, инструментарием, ужасающим на вид и запредельно холодным, как будто его специально выдерживали в морозильной камере… Все вышеперечисленное было нестерпимо ужасным.
У Равиковича женская медицина оказалась обставлена совсем по-другому. На стенах кабинета – картины, да все вычурные какие-то, абстрактные; диковинные цветы в глиняных горшках, своей пестрой зеленью делающие гинекологический кабинет похожим на место, откуда космонавты выходят на посадку в ракету.
Кресло казалось совершенно новым, и не с кожзаменителем каким-нибудь, а с самой натуральной лайкой.
– Зачем? – искренне не понимала Юлька.
– Не помешает! – тоном, не терпящим отказа, объявила Ксанка.
– Я – здорова!
– Садись!
Равикович не совсем понимал, что происходит, но ко всякого рода ситуациям привык, а потому спокойно ожидал.
– Ну, глупости! – не сдавалась она.
– Ты же изблевалась вся!
– Не сифилис же у меня!
– Там посмотрим!
Равикович поморщился – как профессионал знал, что от сифилиса не тошнит, даже в третьей стадии. По его части могло тошнить лишь от одного.
От слова «сифилис» Юлька немного испугалась, сопротивляться перестала, но застеснялась Равиковича, понимая, что придется сидеть курицей перед незнакомым мужчиной, пока тот будет исследовать врата в ее женское естество. Ладошки непроизвольно сложились внизу живота.
– Я здесь – не мужчина! – улыбнулся Равикович, угадав стандартные стеснения пациентки. – Я – врач! У меня, голуба моя, тридцать лет практики, и, уж поверьте, я видал столько женских прелестей, что предпочел бы быть астрономом и глядеть в телескоп. В космосе всегда что-то меняется, а вот… Там все, как Господь создал!.. Вот там вот, – он указал чистым до розового цвета пальцем на старинную, раскрашенную японскими цветами ширму, – ВОТ там вы можете приготовиться…
Она сдалась, Ксанка ей подмигнула на храбрость и вышла из кабинета.
Руки у Равиковича оказались потрясающими. Это были руки именно врача, а не мужчины – деликатные, старательно обходящие зоны, прикосновения к которым могли бы вызвать неприятные ощущения, а также не прикасались к местам, не имеющим к осмотру никакого отношения.
Инструмент оказался теплым, нагретым под температуру тела так, что она почти не ощутила ввод зеркала, и через пять минут сидела уже совсем расслабленно, отвечая на дежурные вопросы гинеколога.
Она сама удивлялась, что не стесняется совершенно незнакомого мужчины и отвечает ему на самые интимные вопросы запросто. Когда были первые месячные, на какой день наиболее болезненно проходят ныне, когда лишилась девственности, чем болела из общих болезней?.. На все ответила правдиво.
– Вы, Юлия Ильинична, – беременны!
Зародыш, к которому почти вплотную подобралось гинекологическое зеркало, почти кричал от ужаса, хоть ярко-выраженное философское начало в нем пыталось увещевать, что если даже случится аборт, то это лишь мгновение перехода из одного вида сознания в другое, и только. Чего паниковать!.. Все понимал крошечный, но в панику впал очевидную, хотел было пустить яды для защиты, но ужас лишил его даже параллельного сознания.
Ее ошеломило услышанное.
– Тошнит часто? Она кивнула.
– Можете одеваться, – разрешил Равикович.
Она продолжала сидеть, словно парализованная – с открытым ртом, вжимаясь в гинекологическое кресло, будто оно не медицинское, а фамильное, в котором сидели все ее прапрабабушки, которым сообщали, что они брюхаты.
– Аборт предпочитаете? – поинтересовался доктор. Она закрыла рот и составила голые ноги коленка к коленке.
– Или рожать будем ?
– Да, – ответила Юлька.
– Да – аборт или да – рожать?
– Конечно-конечно…
Она скользнула за ширму, в минуту оделась и выскользнула в прихожую, где дымила гигантской «Явой» Ксанка.
– Ну что, подруга, беременна?
– Ага, – ответила Юлька и вдруг улыбнулась во все лицо, да так солнечно, что Ксанка не выдержала и тоже заулыбалась.
– Знаешь хоть от кого?
– Ага.
Потом Равикович сообщил, что беременности уже недель двенадцать плюс минус одна. По женским лицам понял, что об аборте речи идти не может, а потому объявил, что будет горд сопровождать вынашивание ребеночка такой преприятнейшей особы. На прощание гинеколог снабдил Юльку иностранными таблеточками, сообщив, что теперь тошнить не должно. За все хлопоты подпольщик получил от Ксанки конверт, в котором содержалась сиреневая банкнота достоинством в двадцать пять рублей…
Всю обратную дорогу она улыбалась, словно спасенная от смерти.
– И чему тут радоваться ?
Она не отвечала, приоткрыла чуть окошко и подставила свое рыжее лицо ветерку. Зажмурилась от солнышка и дышала жадно…
– Вот дура! – усмехнулась Ксанка, а Чармен согласно кивнул умной головой.
Она весело взбежала на четвертый этаж к своей коммуналке, Ксанка же рассудок не теряла, а потому воспользовалась лифтом.
– От кого? – поинтересовалась, жадно затягиваясь сигаретой, когда они заползли с ногами на тахту.
– Ты не кури, пожалуйста, – попросила она.
– Ага… И не пей! – Сигарету все-таки загасила. – Надеюсь, не от убийцы?
– От него, – призналась Юлька, по-прежнему сияя всем лицом, словно в Новый год. – От целинника!..
– Ужас! – вскинула руками Ксанка. – А если по наследству передастся! – Она попредставляла себе немножечко всякие картинки будущего и еще активнее вскричала: – Ужас!
А для Юльки все стало просто-просто. Она потихонечку спровадила подругу, пообещав, что будет осторожной, что появится в понедельник на работе, будет кушать диетическое и все такое…
А потом она и комнату отдраила до блеска, и белье выстирала; вызвала слесаря и полотера, умолив обоих прийти именно сегодня, а когда все дела были переделаны: пол сиял новой мастикой, вода в ванне сливалась в канализацию водопадом, она приняла душ и долго потом лежала без сна, поглаживая живот, который принадлежал уже не только ей, но и стал географией существа, зародившегося в нем.
Так она первый раз обратилась к зародышу.
«Кто ты? – думала она. – Дочка или сын? »
«Кто-кто! – почему-то злился он. – Мужик я…»
«Наверное, мальчик», – почему-то решила она.
«Догадливая!»
Да, точно мальчик. На отца будет похож… Северцев… Или Криницин?.. Северцев.
Так между ними установился неглагольный контакт. Она его признала сыном, ему же никакого другого выбора не оставалось, как считать ее своей матерью.
Внезапно он почувствовал и узрел, как подбирается к комнате горняк Се-Се и как рыбий глаз знатока водопадов уставился в скважину замка.
Кандидат наук первый раз видел ее абсолютно голой.
Сердце ученого забилось, словно припадочное, живот наполнился расплавленным свинцом, правая нога задергалась в конвульсиях…
Поскольку контакт между родственниками был установлен, зародыш сообщил тревожным SOS, что маньяк-сосед пялится на ее обнаженное тело сквозь замочную скважину.