Страница 54 из 69
— Мне не хотелось оставаться с ним наедине, — тихо сказала девушка, — я все время боюсь, что он собирается что-нибудь сказать или сделать… — Минуту она колебалась, потом, быстро оглянувшись на хребет, за которым только что скрылся канадец, закончила: — Что-нибудь странное, шокирующее, страшное…
Она замолчала.
— Вы — и страх, Джоан! — воскликнул я с неподдельным удивлением. — Это проливает новый свет на ваш взбалмошный характер. Я-то думал, что на свете нет человека, способного вас испугать. — Тут только до меня дошло, что она говорила серьезно, ища защиты и помощи, и тут же отказался от насмешливого тона: — Думаю, Джоан, что его чувства очень сильны. Вы ему очень нравитесь.
— Знаю, но ничего не могу с собой сделать, — прошептала она, чтобы ее голос не разнесся в тишине, — в нем есть что-то такое, от чего у меня дрожь по коже, я почти боюсь его.
— Но он же не виноват, бедный, что такой хрупкий и бледный как смерть, — осторожно усмехнулся я, пытаясь защитить ни в чем не повинного представителя своего пола.
— Нет, я не об этом, — быстро ответила девушка, — я о том, что чувствую в связи с ним, о чем-то в его душе, о чем он и сам вряд ли знает, но оно может выплеснуться, если мы часто будем вместе. Я чувствую, как сильно это меня притягивает, бередит нечто неведомое, глубоко во мне спрятанное, и в то же время пугает.
— Думаю, все его мысли только о вас, — сказал я. — Согласитесь, он симпатичный и…
— Да-да, — нетерпеливо прервала Джоан, — с ним я могу быть самой собой, такой, какая я есть. Он тактичный и необыкновенно чистый. Но есть что-то еще, что… — Она опять замолчала и прислушалась, затем близко подошла ко мне в темноте и прошептала: — Знаете, мистер Хаббард, иногда моя интуиция предостерегает меня слишком явно, чтобы ее игнорировать. Да-да, не надо мне снова напоминать, что интуицию легко перепутать с фантазией. Я это знаю. Но мне также известно: в душе этого человека есть нечто, находящее отклик в глубинах моей души. И сейчас это меня пугает, потому что я не могу понять, что это, лишь чувствую: однажды он сделает нечто такое, что до самых оснований потрясет мою жизнь.
Она слегка усмехнулась странности своих слов. Я повернулся, чтобы внимательнее посмотреть на нее, но было слишком темно, и мне не удалось толком разглядеть ее лица. В ее голосе звучала напряженность подавленной страсти, что для меня явилось полной неожиданностью.
— Глупости, Джоан, — сказал я строго, — вы достаточно хорошо его знаете. Он занимается у вашего отца уже много месяцев.
— То было в Лондоне, а здесь все по-другому. Жизнь в таком месте сметает все ограничения той неестественной жизни, которую мы ведем дома. Я знаю, знаю, что говорю. Здесь я чувствую, как вся оживаю — скованность исчезает, от нее не остается и следа. Вы-то уж должны понимать, что я имею в виду!
— Конечно, — кивнул я, не желая, однако, провоцировать ее на дальнейшие размышления в том же духе, — но успокойтесь, Джоан, эти тревожные ощущения ненадолго. Сегодня вы просто переутомились, как и все мы. Несколько дней на этом воздухе — и вы забудете все свои страхи.
Помолчав немного — я опасался, что, если опять скажу что-то невпопад и буду обращаться с ней, как с ребенком, она замкнется и перестанет со мной делиться, — я добавил:
— Может быть, дело в том, что вы его жалеете, потому что он вас любит, но одновременно, как полное сил, здоровое животное отталкивает слабого и робкого, так и вы не принимаете его. Если бы Сангри был с вами дерзок и смел, схватил вас за горло и прокричал, что силой заставит вас полюбить его, тогда вы не испытывали бы страха. Вы бы точно знали, как с ним совладать. Ну как? Я угадал?
Джоан не ответила, и, взяв ее за руну, я почувствовал, что эна холодна и слегка дрожит.
— Я же вовсе не любви боюсь, — быстро проговорила девушка, услышав, как плеснуло весло, — меня ужасает нечто в самой его душе. Ужасает и… и привлекает. В городе я едва замечала его присутствие, но стоило нам приехать сюда, как на меня стал накатывать этот ужас. Никогда в жизни мне не было так страшно. Сангри кажется здесь таким… таким
реальным.
— Джоан!
— Не беспокойтесь, — усмехнулась девушка, — я не наделаю глупостей, просто хотелось рассказать вам о своих чувствах, а то вдруг понадобится ваша помощь. Когда интуиция подсказывает мне что-то столь ясно, я никогда не ошибаюсь, только не знаю пока, в чем тут дело.
— В любом случае вам надо продержаться месяц, — сказал я как можно более будничным тоном, поскольку ее поведение удивило меня и вызвало слабое чувство тревоги. — Сангри, как вы знаете, здесь всего на месяц. Кроме того, вы сами столь странное существо, что должны проявлять понимание по отношению к другим странным существам, — закончил я неуклюже и выдавил смешок.
Джоан внезапно сжала мою руну.
— Как бы там ни было, я рада, что рассказала вам, — прошептала она чуть слышно, так как каноэ тихо, как привидение, уже скользило к нашим ногам. — Хорошо, что вы здесь, — добавила она, когда мы спускались к воде.
Я попросил Сангри пересесть на нос, а сам занял место рулевого, поместив девушку между нами, так, чтобы на фоне моря и звезд они оба были мне видны. К интуиции некоторых людей — обычно это женщины и дети — я всегда относился с большим вниманием, которого, как часто показывал мой опыт, она заслуживает; и до сих пор в моей памяти живы те противоречивые чувства, которые пробудили во мне слова девушки. В конце концов это ее состояние в какой-то мере объяснялось тем, что Джоан устала — сказались тяготы многодневного путешествия, — и суровый безлюдный пейзаж вызвал такую реакцию, а может быть, она пережила нечто сходное со мной, увидев членов группы в новом свете, причем в отношении канадца, которого она плохо знала, эта переоценка оказалась наиболее значительной. Но в то же время я вполне допускал, что она инстинктивно ощутила некую неуловимую связь между его Я и своим собственным — некое свойство, на которое раньше не обращала внимания, потому что в условиях городской обыденной жизни оно подавлялось и было незаметным. Единственное, что с трудом поддавалось объяснению, — это страх, о котором говорила девушка, но я надеялся, что он исчезнет сам собой в атмосфере здоровой лагерной жизни и физической активности.
В полной тишине мы совершили плавание вокруг острова. Красота была такая, что говорить не хотелось. Деревья толпились у берегов, чтобы приветствовать нас. Они с замечательным достоинством склоняли перед нами свои прекрасные темные кроны, забыв на мгновение, что в их кудрях запутались звезды. На фоне неба на западе, где все еще медлило с расставанием золото заката, вырисовывалась неровная, в бахроме лесов и зазубринах скал, линия горизонта; от этой картины, как от иной симфонической темы, щемило сердце, и чувство прекрасного дрожью пронзало душу. Острова стелились над водой, подобно низким облакам, — казалось, они хотели слиться с опустившейся на землю ночью. Вкрадчивый плеск весла перемежался шелестом волн на прибрежном песке. И вот, как всегда внезапно, круг замкнулся — мы опять у входа в лагуну…
Его преподобие пробудился от сна и что-то напевал себе под нос; пока мы преодолевали последние пятьдесят ярдов закрытой водной глади, нас сопровождал звук его голоса — он был приятен, в нем слышалось что-то уютное и домашнее. Среди деревьев мы видели проблески костра и тень человека, подбрасывавшего в огонь дрова.
— А вот и вы! — приветствовал нас Мэлони. — Это хорошо! Устанавливали удочки для ночного клева, а? Замечательно! А твоя матушка, Джоан, все еще крепко спит.
Его радостный смех разнесся над водой; прелат ничуть не беспокоился из-за нашего отсутствия: того, кто привык путешествовать, не так легко напугать.
— Теперь запомните, — продолжал он, выслушав у костра короткую повесть о нашем путешествии и в четвертый раз ответив на вопрос миссис Мэлони о том, где в точности ее палатка и смотрит ли она дверью на восток или на юг, — завтрак будем готовить по очереди, а один из мужчин будет всегда вставать на восходе, чтобы с первыми лучами солнца разжечь костер. Хаббард, бросаю монетку — что завтра делаете вы, а что я!