Страница 18 из 18
— Ничего не слышу, это шумит ветер…
— Голос… слышишь?
— Ты бредишь, Гай!
Он лег и заснул тяжелым сном.
Юлия сидела у изголовья. Она не любила мужа, но жалела его. Он был стар, ему нужна спокойная жизнь, отдых.
Избранный седьмой раз консулом, он стоял на форуме и беседовал с народом. Его медвежьи глаза блуждали по лицам людей, пытаясь проникнуть в душу каждого, но плебеи радостно приветствовали старого героя-надежду новой счастливой жизни. Он успокоился и веселый возвратился домой.
А в день нового года, в январские календы, вступил в должность консула. Лицо его было сурово, и он подозрительно смотрел на народ, валивший по улицам.
Вдруг глаза его остановились на невзрачном человеке в одежде вольноотпущенника. Растолкав толпу, Марий бросился к нему и схватил его за плечо.
— Злодей, я тебя искал! — дико захохотал он. — Вот сторонник Суллы, переодевшийся, чтобы вредить народу!
Плебс безмолвствовал. Убить в этот день человека означало навлечь на республику новые бедствия.
— Что же вы молчите, квириты? Неужели враг отечества достоин жизни?
— Смерть ему, смерть! — закричало несколько голосов, но суеверная толпа продолжала хранить молчание.
— Это один из тех, кто распространял ложные слухи о возвращении Суллы, — продолжал Марий. — Рыжий пес воюет еще в Греции, и пусть боги пошлют ему смерть на чужой земле и Фурии растерзают его проклятое тело!
И, обратившись к Цинне, спросил:
— Какой смерти достоит злодей-соглядатай?
— Придумай сам, — сухо ответил суеверный Цинна.
Марий решил:
— Сбросить с Тарпейской скалы.
Раздраженный нерешительностью плебса и вождей, он возвратился домой и во время обеда поссорился из-за пустяка с Юлией, а сына обозвал развратником за любовные похождения.
Всю ночь он не спал. Светильни горели, разгоняя мрак, которого он теперь не выносил.
Бессонница стала ужасом. С вечера он приказывал приносить в кубикулюм амфору с вином и ночью пил, чтобы скорее заснуть. Это вошло в привычку.
По утрам он отправлялся к Цинне. Прежде всего ему хотелось обеспечить городской и деревенский плебс, сделать его существование безбедным, создать когорты вольноотпущенников. Он обсуждал с друзьями, какие законы следует провести в первую очередь и как поступать с чужестранными купцами, ежедневно прибывавшими в Рим.
Однажды, во время споров, чей-то голос вымолвил за его спиною:
— А знаешь, Сулла бьет Митридата! Пирей и Афинынакануне сдачи.
Марий нахмурился, встал и, сославшись на болезнь, ушел домой.
«А ведь эту войну мог выиграть я, герой Югуртинского похода, победитель кимбров и тевтонов! И всё — славу, богатство, триумф — отнял у меня он! О, как я ненавижу и проклинаю его!»
В этот день он слег.
Большой, толстый, с лихорадочно блестевшими глазами, он лежал на ложе и поминутно просил пить. Юлия подносила холодную воду из источника Эгерии, и он, сделав глоток, отстранял чашу. А на ночь требовал вина, разбавленного горячей водою.
Александрийские врачи, греки и иудеи, осматривая его, покачивали головами. Одни говорили, что у него застарелая простуда, другие — что больное сердце, а иные утверждали, что походы, битвы и лагерная жизнь подорвали его здоровье.
— Он прожил семьдесят лет — разве это мало? Он добился славы, могущества, богатства, был семь раз консулом, женился на красавице… Чего еще человеку нужно?
Накануне смерти начался бред. Потный, взъерошенный, Марий вскакивал с криком:
— Воины! Полчища Митридата не страшны для римлян! Вперед! Два легиона в засаду, остальным…
Он делал различные телодвижения, как в строю, отдавал приказания. И вдруг из его глотки вырвался военный клич.
Вскочил.
Его схватили и уложили. Он затих. И лежал неподвижно, шепча обрывки слов.
Цинна, Карбон, Серторий и Марий Младший прислушивались к его бормотанию, и никто не понимал, что хотел сказать старик.
Он умер внезапно, — захрипел, вздрогнул, голова запрокинулась.
Вожди плебса молча стояли над телом консула, старшего товарища и популяра, посвятившего остаток своей жизни борьбе с ненавистными сословиями.
11
Слова неизвестного поэта.