Страница 19 из 39
— Господин мой, я мечтаю о тихой, спокойной жизни…
Он не ответил. Надев тогу, направился к двери. Тукция вскочила, заломила руки.
— Уходишь? — ухватила его за тогу. — Не хочешь меня? Так зачем же ты пришел?
Патриций обернулся к ней с угрожающим движением, глаза его потемнели от гнева:
— Не кричи! Слышишь? Замолчи, дерзкая простибула! Или хочешь, чтобы я ударил тебя?
Она отпустила тогу и молча смотрела на него.
— Нет у меня никого в Риме, — с отчаянием вымол вила она, — только ты, господин! Когда я увидела тебя на Делийском мосту, сердце взыграло в моей груди, и я сказала себе: «Вот идет мой владыка, мой единственный, любимый». И я радовалась, так радовалась… А ты уходишь… О, побудь со мной еще, заклинаю тебя богами! Иначе не будет тебе удачи в походах и битвах!..
Побледнев, патриций вернулся. Он был суеверен, и мысль о несчастьи потрясла его.
Тукция помогла ему снять тогу, тунику и обувь. А потом бросилась на ложе, протянув к нему руки.
XXV
Назначение Мария было страшным ударом для Метелла, но неприятное известие смягчалось пожалованием ему прозвища Нумидийского. Метелл знал, что он заслужил это трудом и победами, но было обидно, что Марий, которого он выдвигал все время и которому покровительствовал, осмелился очернить его в глазах народного собрания.
«Итак он безбожно лгал, уверяя меня, что оклеветан, — думал он, быстро шагая по шатру, — а ведь он меня одурачил, вырыв мне яму и предательски столкнув в нее. О, если б я его не отпустил в Рим, ничего бы не случилось!»
Он приказал рабам укладывать вещи, передал начальствование над легионами легату Рутилию Руфу и, уезжая, сказал:
— Слушай, Публий! Придет этот мохнатый плебей — сдашь ему легионы.
Марий не замедлил прибыть во главе волунтариев и союзнической конницы, которую сумел склонить на свою сторону обещанием гражданских прав.
Начались сражения с гетулами, взятие городов, бесцельные походы. Римские легионы находились в кольце неприятеля. И не успевали они пробиться, как враг окружал их вновь. Лишь теперь понял Марий всю ответственность, взятую на себя, и оценил плодотворную деятельность Метелл а. Он опасался поражения легионов: враг нападал неожиданно, римское войско несло большие потери.
Нумидийский перебежчики доносили, что Югурта и Бокх стягивают все силы — медлить было нельзя, иначе? разгром римлян стал бы неминуемым.
Марий был мрачен, неразговорчив — видел, что обещание, данное в народных комициях, взять в плен Югурту едва ли выполнимо, и сожалел, что тщеславие завело его так далеко.
Он ходил перед шатром, ударяя себя прутом по калигам, и ворчал.
Подошел Сулла.
— Дозволь, вождь, отбросить неприятеля. Я пойду на него с одним легионом и несколькими турмами всадников…
— Не шути! — раздраженно крикнул Марий. — Ты, не бывавший в боях, хочешь отбросить войска двух царей?
— Вождь, доверься мне!
— Твое хвастовство переходит в наглость, квестор! Но если ты этого хочешь, помни: постигнет неудача — пойдешь под суд!
Бокх лично начальствовал над мавританской конницей. Он наступал на правом, Югурта на левом фланге. В центре неприятельских войск находились боевые слоны, возбужденные пойлом из смеси вина и рисового отвара.
Отрядив когорту, которой он приказал зайти в тыл слонам и стремительно ударить по ним, Сулла разделил легион на две части: большую послал против Бокха, а меньшую — против Югурты.
Сначала легионарии подались было под бешеным напором нумидийской пехоты и конницы, но когда Сулла схватил знамя с серебряным орлом и бросил в гущу неприятеля, — воины поспешно возвратились. Начался жестокий бой. Несколько раз знамя переходило из рук в руки; воины дрались с невероятным мужеством, потому что потерять знамя в бою считалось величайшим позором. Легионарии гибли, на помощь прибывали новые отряды, и римлянам удалось наконец отбить серебряного орла.
А Сулла во главе всадников двинулся в тыл неприятельской коннице. Он ударил неожиданно. Войско Бокха дрогнуло и отступило в беспорядке. Не давая ему оправиться, Сулла бросился опять, смял передние ряды и обратил их в бегство. Он перерезал путь мчавшемуся Бокху и закричал, подъезжая к нему с занесенным мечом:
— Царь, защищайся!
— Мир, мир! — ответил Бокх, узнав Суллу и удержи вая коня, рвавшегося вперед. — Неужели Люций Корнелий Сулла нанесет удар царю Бокху?
— В поле я не знаю Бокха, передо мною — враг!
— А я тебя всюду считаю другом, потому что люблю и дружески к тебе расположен.
— Если ты действительно друг, — понизил голос Сулла, — выдай мне Югурту…
— Югурту? Тестя?..
— Хорош тесть, злоумышляющий против зятя! Разве ты не знаешь, что он мечтает свергнуть тебя с престола и разделить твое царство между своими сыновьями? По этому ты должен выдать Югурту. А не хочешь — пеняй на себя. Римские боги безжалостны к врагам сената и квиритов…
— Я тебя люблю и уважаю, Люций Корнелий, ты оказал моим послам услуги в Риме и был с радостью принят при моем дворе в качестве посла сената… Но выдать…
— Выдай Югурту и получишь часть Нумидии… Выдашь?..
— Я подумаю.
Думай и приезжай сегодня же с ответом к воротам римского лагеря. Возьми с собой сына. С ним я от правлюсь к тебе за Югуртой…
Через час два человека спешились у ворот римского лагеря.
— Кто такие?! — закричал часовой.
Но Сулла, ожидавший царя, вышел из ворот с непокрытой головою, — волосы отливали смуглым золотом на солнце.
Они беседовали шепотом. И когда разговор их кончился, Бокх, оставив царевича в римском лагере, сел на коня и исчез в отдалении. А Сулла отправился к Марию.
— Что скажешь? — спросил консул, знавший уже о поражении Югурты и Бокха и завидовавший Сулле: «Не бывал на войне, а уже разбил врага. Это хорошо. Но если он одержит еще две-три победы, в Риме завопят: «Консул бездарен!»
— Вождь, дозволь мне ехать в лагерь противника!
— Зачем?
— Я хочу захватить Югурту. Марий пожал плечами.
— Ты безрассуден, квестор, но ты не ребенок и сам знаешь, какая опасность грозит тебе! Что ж, поезжай, но если погибнешь — не обвиняй меня в Аиде, не говори, что виною твоей смерти был Марий!
— В Аид я не собираюсь, но если мне суждено умереть, меня не спасет даже отъезд в Рим…
На другой день Сулла выехал с царевичем и несколькими всадниками. Его бесстрашие и настойчивость поразили Мария.
Нахмурившись, консул смотрел на облако пыли, вздымаемое лошадьми, и зависть обуревала его мятежную душу. Он желал от всего сердца, чтобы квестор не вернулся, потому что возвращение его с пленным Югуртой возвысило бы Суллу.
XXVI
Узнав о приезде римлян, Югурта, хитрый и крайне подозрительный, тотчас же стал собираться тайком в путь, приказав сыновьям зашить драгоценные камни и часть золота в одежду, а остальное золото везти открыто. Сам же он зашил все свои ценности в барашковую шапку, надеясь в случае погони откупиться.
В сопровождении сыновей и отряда нумидийских конников он выехал из дворца, откуда расходились три дороги: одна — ко дворцу Бокха, другая — к ближайшему городу, а третья, узенькая, как тропинка, бежала, извиваясь, в горы. Он выбрал последнюю и помчался впереди всех. За ним ехали сыновья, а сзади следовал отряд.
Уже светало, и красные лучи, как кровью, обагряли вершины гор.
Лошади бежали быстро. Вдруг низкорослый жеребец Югурты навострил уши и заржал. Выхватив меч, царь приказал людям быть наготове и замедлил шаг лошади.
Утесы остались позади. Впереди подымалась круча. Беглецы ехали гуськом, поминутно озираясь.
— Засада! — крикнул Югурта, указывая обнаженным мечом на кустарник, из которого вынырнула одна, за ней другая и третья лошадиные головы.
— Мы окружены! — воскликнули сыновья. Спереди, снизу и справа с воем мчались на них мавританские наездники.