Страница 24 из 27
Литкин сел на опоку… Задымил трубкой.
— Я, ребятки, к вам за делом. Тогда вот над вами посмеялись. Все-таки поговорил я с нашими. Как видите, тоже обригадились. Дело серьезное и интересное. От вас кое-что перенимаем, а вы может от нас что… Так и пойдет… Тут дружней надо. Вечером поговорить собираемся. От шишельников тоже придет. Выберите кого-нибудь. Я уж и в комиссию об этом заявил…
Зашел и Балаш:
— Неудача, говорите, получилась? Ну, что ж, беда поправимая. Перелить — и делов-то всего… Э, да что ж вы литники-то по-иному заправляете? Так совсем запоретесь. Дай гладилку, подправить надо.
Протянул было руку, но Хрупов, нагнувшись, хмуро сказал:
— Вали к своей опоке… Обойдемся без помощи.
После работы, когда все мыли руки, подошел к Хрупову
Балаш:
— Поговорить надо с тобой.
— О чем?
— О деле.
— Говори… Я слушаю…
— Разговор длинный… Зайдем ко мне…
— Я занят, сегодня у нас последняя лыжная вылазка.
— Лыжи обождут… И гордиться нечего. Чуждаться старшего товарища негоже. Зайдем-ка! Дело общее..
Пришлось итти.
Мы укладываемся спать. Юрка возвратился со слета «легкой кавалерии». У него возмущенная физиономия и злые, как горячие угли, глаза. Он стоит передо мной и не может сказать слова. Сует свою тетрадку.
ФЕВРАЛЬ, 16
«Бригада литейщиков крепка и упорна, как их отливки. Бригадира вырастили на все сто. Бригадир из бригадиров. Каждый шаг — победа. Орден бы ребятам закатить за такое упрямство. Далеко пойдут».
Записки не плохи. В чем же дело?
— А злишься почему? Узнал сегодняшний провал?
— Не узнал, а увидел. Я столько хвальбы закатил, а он, пьянчуга, а может и враг наш… стоит у Домпросвета и… пачкает кровью афишу и орет на всю улицу — «Я продаюсь… За пару пива меняю всю ударную…»
— Ты, Юрка, сам-то не пьян? Кто кровью пачкает?
— Кто… Ваш бригадир из бригадиров… Иди покупать к нему за рюмку водки бригадирство… Он бригаду и ударничество продает… А вы слепые, как совы. Выдвинули «лучшего»! Недаром сегодня на мель сели.
Молча одеваюсь и лечу к Домпросвету.
На пустой улице, у полотняной афиши стоит Хрупов и бьет ее головой… Осыпаются белила. Он плюется и бормочет.
Хватаю его за шиворот и дергаю на себя.
— Ты что делаешь?
— В… Веди в милицию, Мне все одно… Я жулик… рецидив…
Я его безжалостно трясу.
— В… вой… ста… а… ал..
Хрупов смотрит мне в лицо… Г лаза испуганно расширяются… Он с силой дергается, падает на ледяную панель и ползком удирает.
Догоняю.
— Ты почему пьян? Пьян почему?
— У Балаша… — Он подымает окровавленную руку и бьет ею в свою грудь. — Я прохвост… продажная шкура, был у Балаша…
Тащу эту бессмысленную тушу в общежитие. Забинтовываю порезанную руку.
— Гром… отпусти меня домой…
— Засохни… До утра никуда не уйдешь. Утром на работу. С пьяным не хочу разговаривать. Вот тебе табуретки — ложись спать.
Хрупов покорно снимает тужурку, кладет на поставленные в ряд табуретки и укладывается.
Я также возмущен и ничего не понимаю, как и Юрка. Мы потеряли чутье. Он же, по нашему мнению — лучший из литейщиков.
Потушен свет.
Тишина.
А мне не спится, хоть руки кусай… На Хрупова падает через окно свет уличного фонаря. Он лежат темным непонятным и враждебным комом. Лежит без движения…
Где-то из незакрепленного крана в раковину падает вода… пульк… кап… кап… пульк… Звуки идут по коридору, просачиваются в комнату… Кап… кап… пульк… Точно в череп гвоздь вбивают… «кап!.. кап!.. пульк!..
Хрупов поворачивается, под ним трещат табуретки… Слышно глухое падение тела… Напрягаю глаза… Темнота. Вставать не хочется.
Мое одеяло царапают чьи-то руки.
— Гром… чш… ш… я… я… не пьян… я все…
Хрупов грузно садится на койку и дышит в самое ухо.
— Я не хотел к Балашу… Он мне одну малюсенькую стопочку… Говорит: слабая, пей, не обижай… Я не хочу пить… Я с батькой не пью… Он умаслил… Только две стопки… а потом они сами начали в меня входить… Смешно. Комод как утка топчется, а Балаш на каждое ухо…
Хрупов совсем навалился на меня.
— «Работа, сам понимаешь, выгодная. Два с полтиной штука. Надо с умом работать, чтоб расценку не сшибить. Я так: — сформую штук шесть, парочке земельки подмажу. Мол, работа трудная, всегда брак. А ваше дурачье по 30 штук закатывает. Этак и до целкового расценку можно догнать…»
Хрупов мнет мою подушку.
Я не хочу два с полтиной… не хочу больше водки, а он пихает стопку и усами мочит уши: «Вмазывай к литникам земельку, чтоб ее по форме разносило. А когда от «сосунов» твоих заказ отберут, я попрошу, чтоб тебя на пару со мной работать поставили на сдельщину… понял?..» — Зачем портить? Только’ сволочь портит… а он все свое: «Э-э… Чудила… Наше дело маленькое, заработать чтобы… Работа хорошая — мешок с монетой. Брось дурь-то!» По комнате топтался комод… Я разбил руку и все безделушки на комоде… А потом помню, от тебя бежал… Гром, я хочу домой… Пусти домой…
ФЕВРАЛЬ, 18
1. У литейщиков последняя отливка удачна. Двадцать восемь батарей из тридцати отформованных. Бригадира перевыбрали. Хрупов наш парень… Просто в поганые руки на один вечер попал. Дело Балаша передано в фабком…
2. Толковали с НШУ о фабзавуче: он загнул насчет коммуны. Говорит: «У нас есть начало. Я отпущу 500 рублей, устраивайтесь. Сделайте все общежитие коммуной».
— Ну, Чеби, держись, все на твою шею. Растратишь или ляпнут — я здесь не при чем. За всем не уследишь.
ФЕВРАЛЬ, 21
В общежитии запись в коммуну. Записалось 38 человек. 39-ый — «агитпоп жестяный». Она от мамаши переезжает в общежитие.
Остальные не хотят. Гонят со списком. Шмоту даже по уху смазали. Кустарями-одиночками хотят киснуть. И пусть тухнут со своими сундучками.
ФЕВРАЛЬ, 22
У Шмота обнаружены признаки стихоплетства. На бумажках черновики:
А вот это пришлось декламировать для всех:
— Ты ведь парень складный,