Орлы капитана Людова

— Боится? — переспросил Людов. Расстегнул верхний крючок шинели, снял шапку, не найдя, куда повесить, надел снова.

Ему все еще было нехорошо. Голова продолжала кружиться, и пол будто покачивался под ногами. Он сильнее постучал в дверь. Из комнаты не доносилось ни звука.

— Боятся его и помощник и матрос… — начал Молотков и тут же понизил голос: — Если бы вы видели, товарищи офицеры, какая грубая скотина этот капитан!

Приезжие слушали молча.

— Да, грубая, бесцеремонная скотина, — вполголоса, но с жаром продолжал Молотков. — Как он третирует негра матроса, кричит на него! Вчера отпустил я им по сто граммов медицинского спирта, так он потребовал еще, словно у себя дома. И видите, не церемонится ни с кем.

— А где сейчас помощник капитана? — спросил Людов.

— Наверное, в кубрике, где же ему быть? Тихий, деликатный человек, стыдится своего командира.

— Будьте любезны, пригласите его сюда, — сказал Людов.

Он в третий раз, еще громче, постучался в дверь. Не получив ответа, стал расхаживать взад и вперед, разминаясь, смешно поднимая ноги в широких флотских брюках, в непривычных для флотского взгляда калошах. Дивавин отошел, меланхолически присел на подоконник. Встал, поднял свой чемоданчик:

— В таком случае взгляну пока на другого пациента.

— Есть, взгляните на другого пациента, — рассеянно откликнулся Людов.

Он остался один. В коридоре горела лампочка. Людов повернул выключатель, нахлынула темнота. Стала видна неширокая щель под дверью. Значит, в комнате есть свет. Людов пригнулся к замочной скважине. Щелкнул выключателем снова.

Открылась наружная дверь, в коридор шагнул американский моряк.

Он был среднего роста, в подбитом коричневым мехом комбинезоне из шерстяной непромокаемой ткани. Чернели редкие волосы, зачесанные над высоким с пролысинами лбом.

— Хау ду ю ду, сэр. Жалею, что пришлось вас побеспокоить, — сказал Людов. Говорил по-английски уверенно, бегло, без той старательной медлительности, с которой объясняются нетвердо знающие чужой язык.

— Хау ду ю ду, — ответил американец. Шагнул вперед, твердым пожатием стиснул протянутую руку.

— Джошуа Нортон, первый помощник капитана «Бьюти оф Чикаго». Простите, капитан Элиот ждал наших представителей…

— Ваши представители извещены. Но они, кажется, предпочитают встретиться с капитаном в Мурманске, — сказал Людов. — Мистер Нортон, я прислан командующим Северным флотом, чтобы срочно поговорить с капитаном Элиотом.

— Ай-ай, сэр, — откликнулся американец. (Людов знал: на американском и английском флотах это восклицание соответствует нашему «Есть».) — Чем могу быть вам полезным?

— Капитан Элиот не отвечает на стук. Помогите нам его разбудить.

— Да, он не отвечает на стук? — Нортон криво улыбнулся. — Это меня не удивляет.

Губы американца обиженно дрогнули, скосились глаза, но в голосе были снисходительные нотки.

— Капитан — человек со странностями. Вы слышали, он выгнал меня ночью из комнаты? Да, попросту выгнал, прежде чем запереться на ключ.

— Разбудите его, — отрывисто сказал Людов. — У меня к нему срочное дело.

Нортон стоял неподвижно. Людов слегка улыбнулся.

— Обещаю вам принять на себя гнев капитана Элиота.

— Ай-ай, сэр! — повторил американец. Подошел к двери вплотную, на Людова пахнуло запахом табака и сырой кожи.

— Мистер кэптин! Мистер Элиот, сэр! — неожиданно громко закричал Нортон, загрохотав кулаком по двери. — К вам прибыли по срочному делу!

За дверью стояла полная тишина. Американец многозначительно потряс головой, обернул к Людову хмурое лицо.

— Да, это так, — горестно сказал Нортон. — Боюсь, капитан не в состоянии сейчас беседовать с вами.

Он пригнулся к замочной скважине, распрямился.

— Когда капитан Элиот беседует с бутылкой, ему не нужны другие собеседники. А сейчас он сидит за столом и бутылка с ним рядом. — Он доверительно подмигнул карим, насмешливым глазом. — Дело в том, что у него был в чемодане ром, так сказать, неприкосновенный запас. Я вижу этот ром на столе.

— Но вы не увидели другого, — негромко сказал Людов. — Рядом с вашим капитаном лежит револьвер, а на его виске кровь.

— Револьвер? Кровь? — как эхо повторил Нортон. Его лицо приняло испуганное выражение.

Людов обернулся к Молоткову.

— Товарищ лейтенант, есть запасной ключ от этой двери?

— Никак нет. — Лейтенант был очень взволнован. — Запор старый, ключ потерян уже давно. А замки здесь хорошие, не стандартные. Были случаи, пробовали мы открывать эту дверь другими ключами…

— Все же попытайтесь еще раз, — сказал Людов. Молотков вынул из кармана связку, торопливо вставлял в скважину один ключ за другим. Замок не отпирался.

— Дернуло же меня оставить ему ключ! — с досадой сказал лейтенант, пряча связку в карман. — Что же делать, товарищ политрук? Постучать снова?

— Боюсь, что стучаться бесполезно, — сказал Людов. — Придется выломать дверь,

— Выломать дверь?

Молотков нагнулся к замочной скважине сам.

— Не теряйте времени, лейтенант! — сказал Людов. Сказал повелительно-четко, голосом, которым отдавал приказы в бою.

— Помогите нам, мистер Нортон! — Так же повелительно сказал командир разведчиков по-английски.

Молотков и Нортон навалились на дверь.

Замок не поддавался.

Они толкнули изо всех сил. Раздался металлический треск, хруст ломаемого дерева. Дверь в комнату распахнулась.

Из комнаты веяло табачным застоявшимся дымом и сладковатым запахом спирта.

Капитан «Бьюти оф Чикаго» сидел вполоборота к двери, навалившись грудью на стол. Темнела бутылка с лаковой этикеткой, стоял стакан с остатками рома. Еще две бутылки виднелись на полу, около стула.

Людов шагнул ближе.

Пальцы безжизненной, с выпуклыми венами руки сжимали крупнокалиберный кольт. Рядом лежал на столе дверной ключ. Седовато-бурые волосы капитана Элиота свешивались на лоб, почти касались обрывка бумаги, пригвожденного к столу острием финского ножа.

Все молчали. Только Нортон издал какой-то невнятный звук. На его лице было выражение и отвращения, и сочувствия, и душевной боли.

— Покончил с собой. И видите, предсмертную записку оставил… Впрочем, нет, печатный текст, — почти шепотом сказал Молотков.

— Предсмертная записка? — Людов, вытянувшись, смотрел через плечо мертвеца. — Да, это предсмертная записка, вы правы.

Он бегло прочел по-английски:

— «I have laboured in vain, i have spent, my strength for nought and in vain, yet surely my judgement is with the Lord». Это значит, товарищи: «Я работал напрасно, растратил силы впустую и зря. Теперь суд надо мной в руках божьих».

— Что-то религиозное? — спросил Молотков.

— Насколько я понимаю, это слова из Библии, — сказал Людов. — А вот и сама Библия, откуда вырван листок.

Рядом с чемоданом, у койки на полу, лежал томик в кожаном переплете, раскрытый на порванной странице.

— Прости ему бог, он осквернил священную книгу! — с глубокой горечью, тихо сказал Нортон.

Людов обвел комнату пристальным взглядом.

Белели простыни смятых, незаправленных коек, возле коек стояли два чемодана.

Людов прошел к окну, отодвинул хрусткую черную бумагу, проверил, задвинуты ли шпингалеты. Шпингалеты были задвинуты крепко, оконная рама проклеена полосами пожелтевшей от времени бумаги.

— Были заперты и дверь и окно, — сказал Людов, как бы думая вслух. Он подошел к столу, несколько мгновений смотрел на записку, пригвожденную ножом, на лежащий около револьвера ключ. Взглянул на помощника капитана «Бьюти оф Чикаго»:

— Приношу вам свои соболезнования, мистер Нортон, сэр! Самоубийство мистера Элиота очень прискорбное событие, очень! Конечно, он был в глубоком расстройстве после гибели своего корабля. И к тому же пристрастие, о котором вы говорили…

Людов сделал выразительный жест в сторону бутылок. Нортон стоял, слегка опустив голову, молитвенно сложив перед собой руки.

— Для нас это особенно прискорбно потому, — продолжал, помолчав, Людов, — что командующий приказал срочно уточнить с мистером Элиотом подробности гибели вашего судна, взять координаты аварии… Теперь, когда ответственность за корабль переходит на вас, как на первого помощника, будьте любезны, передайте мне судовой журнал и карты похода.