Страница 111 из 123
Нетерпеливо потянулся к переговорной трубе.
— Открылся огонь маяка?
— Не видно маяка! — прозвучал голос из медного раструба.
Минуты шли, как часы. Что-то дрогнуло в лице Курнакова. Он хрустнул пальцами, не отводя глаз от циферблата.
— Штурман, на мостик! — сердито прохрипела труба.
Курнаков толкнул дверь рубки. Игнатьев следовал за ним.
— Ну, штурман, что же ваше счисление, где Скумкам? — резко спросил Сливин.
Впереди была сплошная, чуть поредевшая предрассветная мгла. Курнаков всматривался в эту мглу, заслонив ладонью глаза от слепящих дождевых струй.
Борт взлетал и опускался, вздымаемый крутыми волнами. Усиливался береговой ветер. «Как трудно сейчас буксировать док в океане, чтобы не лопнули напрягающиеся тросы…» — подумал Игнатьев.
— Нет, не открывается маяк, — сказал сквозь ветер недоуменно Чижов. — Мы уж и так тут сигнальщиков атакуем.
— А вы не атакуйте сигнальщиков, а старайтесь раньше их заметить огонь, — откликнулся невозмутимый, как всегда, Потапов.
Сливин подошел совсем близко к Курнакову.
— Может быть, не включен маячный огонь, штурман?
— Должен быть включен! Не было предупреждения мореплавателям. Белый затмевающийся огонь при входе в фарватер… Должен быть включен…
— А может быть, в счислении ошибка, Семен Ильич? Учитывали все поправки на дрейф?
— Не мог я просчитаться! — сказал Курнаков с силой и почувствовал, как заколотилось рывками сердце, похолодели пальцы. А если и вправду не заметил ошибки в счислении? Взял всю ответственность на себя и вот — допустил ошибку!.. Он снова проверял в уме все поправки и расчеты.
— Не могла просчитаться штурманская часть, Николай Александрович, — уверенно повторил он.
Замигал впереди красный отчетливый свет — клотик «Пингвина».
— С «Пингвина» запрашивают, — докладывал Жуков. — «Не вижу маячного огня, продолжать ли заданный курс?»
— Вижу белый затмевающийся огонь! — прозвучал из темноты голос Михайлова.
Все подались вперед. И точно: далеко-далеко справа возникло белое световое пятно. Заблестел, равномерно вспыхивая и затмеваясь, долгожданный свет маяка.
— На двенадцать минут просчитался-таки, штурман, — вполголоса сказал Сливин над ухом Курнакова. В его голосе слышались легкий упрек и в то же время огромное облегчение. — Сколько градусов поворот, говорите?
— Поворот тридцать два градуса, иметь курс шестьдесят семь градусов…
Курнаков снова пеленговал маячный огонь.
— Время поворота вышло!
Он продолжал — до боли в глазах — всматриваться в далекий свет. Да, несомненно, это белый затмевающийся огонь… Маяк, установленный на зюйд-вестовой оконечности острова Скумкам… И в то же время… Почему он открылся так поздно?
«В обычных условиях следовало бы отдать якоря, дождаться утра, чтобы уточнить свое место, — мелькнула мысль. — Но здесь не станешь на якорь, на этих океанских огромных глубинах…»
— Сигнальщик, передать на «Пингвин»: «Курс шестьдесят семь градусов!» — приказал Сливин.
Курнаков вошел медленно в рубку. Просчет на двенадцать минут… Возможно, Игнатьев на своей вахте, увлекшись стишками, не учел величину дрейфа, а он не заметил ошибки?.. Да, вот и объяснение… Младший штурман не учел дрейфа от встречного ветра, а он вовремя не исправил ошибку…
Курнаков глядел на часы, на репитеры гирокомпаса и лага. Не хотелось поднимать глаз на тихо вошедшего, остановившегося у штурманского стола лейтенанта. Все-таки мельком взглянул и увидел, с каким недоумением всматривается Игнатьев в серо-желтую гладь навигационной карты.
Особенно раздражал сейчас Курнакова светлый чуб, падающий на глаза лейтенанта. Расстроенный, Игнатьев забыл даже заправить волосы под фуражку.
— Да, прокладку вести — это вам не стишки писать, — почти невольно сказал Курнаков.
Игнатьев вспыхнул, повернулся к нему. Но Курнаков думал уже о другом. Все же что-то смущало его в этом так поздно открывшемся маячном огне.
Курнаков всмотрелся в красные вспышки над цифрами глубин эхолота. Рванулся к переговорной трубе.
— На мостике!
Его голос перехватило, он даже поднес руку к горлу, но огромным усилием воли овладел собой.
— На мостике! Резко уменьшаются глубины. Идем к опасности!
Еще раз взглянув в эхолот, бросился на мостик.
— Полный назад! — услышал он команду Сливина.
Звякнул машинный телеграф.
— Сигнальщики, передать на «Пингвин»: «Полный назад!»
Все последующее слилось в вихрь вытесняющих друг друга впечатлений.
По-прежнему работали под палубой машины, но стал тише свист ветра в снастях. Рванулись из-за кормы вспененные волны. И в то же время резкий толчок, как удар электрического тока, потряс мостик.
— Что там на юте? — крикнул Сливин. Пробежал по мостику, перегнулся через поручни.
По палубе, по металлическим ступеням трапов звучал топот многих ног. Сразу усилилась качка. Ледокол переваливался с борта на борт. Выбежавший из штурманской рубки Игнатьев ухватился за кронштейн.
— Лопнули буксиры! — раздался голос из темноты. — Боцман Птицын задет тросом!
Из-за кормы, где жидко блестели огни дока, торопливо мигал прожектор.
— Семафор с дока! — громко, возбужденно читал Жуков. — Порваны оба буксира. Стоим на месте. Коснулись грунта.
— Включить большой прожектор! — скомандовал Сливин. — Оба якоря к отдаче изготовить!
Шипя, вспыхнул над мостиком прожектор. Вогнутые зеркала бросили в темноту ослепительно яркий свет. Световой столб скользнул по воде, в его лучах ясно возникли ртутные полосы летящего косо дождя. Сзади взлетел из темноты ответный прожекторный луч. Он сиял с одной из доковых башен, стало видно, как бьются беловерхие волны в понтоны и по широкой палубе бегут фигурки людей.
— По местам стоять, на якорь становиться! — гремел голос капитана Потапова.
— Отдать левый якорь!
И немного спустя:
— Отдать правый якорь!
— Капитан, штурман, заместитель по политчасти — ко мне! — прозвучал голос Сливина, перекрывший грохот якорных цепей.
Прожекторный луч мчался над мостиком в темноту. Дождь стекал тонкими струйками с лаковых козырьков фуражек. Капитан первого ранга вынул папиросу — и забыл закурить, комкал мундштук в мокрых пальцах. Но зычный голос начальника экспедиции был полон уверенности и силы — таким голосом отдавал он приказы в военные дни, под дулами фашистских батарей.
— Капитан! — командовал Сливин. — Лишь уточню обстановку — снимем док с мели, отведем на глубокое место. Ваша задача — в кратчайший срок завести новые буксиры.
— Будет исполнено. — Залитое дождевыми струями лицо Потапова не казалось больше меланхоличным, возбужденно горели глаза.
— Штурман! — повернулся Сливин к Курнакову. — Определите глубины вокруг. Дайте мне место поблизости — достаточной глубины для постановки дока на якорь. Когда снимем док с мели — все время будете докладывать лично мне изменения глубин.
— Есть! — сказал отрывисто Курнаков.
— Ефим Авдеевич! — взглянул Сливин на Андросова, только что взбежавшего на мостик. — Мобилизуйте весь личный состав — во главе с коммунистами и комсомольцами — на мгновенное выполнение приказов. Выясните, что с Птицыным.
— Боцман Птицын руководит выборкой порванных тросов, — доложил Андросов. Вода часто капала с козырька его фуражки, он хотел вытереть пальцами козырек, но ледокол шатнуло, Андросов ухватился за поручни. — Я только что говорил с Птицыным.
— Докладывали здесь, что он задет тросом…
— Птицын был на корме, когда лопнули буксиры. Он упал, но сейчас снова на ногах, отказался пойти в лазарет…
Курнаков прошел в штурманскую рубку. Вдруг почувствовал себя очень усталым, сказались долгие часы напряженной вахты. Смотрел будто во сне, как Игнатьев и Чижов склоняются над навигационной картой.
— Если недостаточно учли дрейф, хоть на градус допустили просчет в счислении, — говорил Чижов, — это, товарищ лейтенант, — он прикинул на бумажке, — через шестьдесят миль дает уже отклонение на милю, даже при нашем ходе… Вот и получается — у семи нянек дитя без глазу…