Испепеляющий ад

Контрразведывательное отделение размещалось на Петровской — улице ресторанной, магазинной, с богатыми особняками. Офицер, который принял там Шорохова, повертел в руках выданное в Ростове разрешение, не очень таясь (признак это был неплохой) заглянул в какие-то списки. То ли что-то в них обнаружил, то ли, напротив, не обнаружил. Хлопнул штемпелем по разрешению.

Слежка была и потом, когда он снова шел по Петровской. Филер держался на предельном расстоянии, но какие-то приметы удалось различить. Невысок, узкоплеч, в сером пиджаке, в галифе, в сапогах, бритый.

Скрывать Шорохову сейчас было нечего. Кроме того, конечно, что он слежку заметил. В этом смысле остановка у театральных афиш была ошибкой. Действовал слишком в лоб.

На той же Петровской он зашел в знакомый по прежним приездам в Таганрог ресторан «Франсуа». В общем зале в дневные часы кормили по ценам общедоступной столовой, и потому было людно. Скользнул за тяжелый занавес из зеленого бархата, за которым начинался коридор с отдельными кабинетами. Путь преградил швейцар:

— Господин приглашен к кому-то в компанию-с?.. Не приглашены-с?.. Тогда пожалуйте в залу-с…

До визита в Земский союз оставалось полтора часа. Шорохову было безразлично в какой обстановке он проведет это время.

В Земский союз Шорохов пришел неудачно. Чиновники выглядели озабоченными, повторяли:

— Да-да… Содействовать господам поставщикам наш первейший долг… Да-да… Ничего иного… Да-да…

У дверей кабинетов стояли часовые. Молоденькие офицеры штабной службы выносили оттуда связки конторских книг. Ревизия. Притом строжайшая. Вручить конверт с заявлением для участия в предстоящих торгах было решительно некому. Ответить, когда начнут заявления принимать, будут ли принимать вообще, тоже никто не мог. Ожидание гибели владело чиновниками.

Привычное требует меньших усилий. Ужинал Шорохов тоже во «Франсуа». Люстры горели ярко. Ненавязчиво звучал оркестрик: скрипка, гитара, труба. По своему обыкновению Шорохов занял место за столиком в углу зала и так, чтобы сидеть лицом к входу. Неудача его не расстроила. Главное произойдет завтра. Но об этом не думалось. Слишком много раз он вертел в голове, что скажут ему, что скажет он… Если все пройдет подобру-поздорову, он станет еще и тайным сотрудником иностранной военной миссии.

Но сами ведь предложили! Для первого хода — удача. Как пренебречь? И опасно, очень опасно. Агент-двойник всегда под ударом не только чужих, но и своих. Неизбежность.

— Вы позволите?

Говоря это, метрдотель подставлял стулья пришедшим с ним господам. Одного из них — в клетчатом пиджаке, в очках с золотой оправой, круглолицего, лет сорока, — Шорохов узнал: Чиликин — издатель-редактор газеты с довольно странным названием: "Черноземная мысль", причем встречались они всего два с половиной месяца тому назад в Козлове, когда этот город в красном тылу внезапно захватил конный корпус генерала Мамонтова. "Черноземная мысль" служила штабу корпуса верой и правдой.

Второму из подошедших явно перевалило за пятьдесят, но выглядел он превосходно. Можно даже сказать, очаровывающе: затянутый в черный глухой сюртук, прямой как стрела, седой. Его бородка, тоже седая, очень плотная, казалась сделанной из фарфора. Сжав тонкие бескровные губы, он смотрел надменно, с прищуром.

Этого человека Шорохов прежде никогда не встречал. Значит что же? Чиликин будет их тут сводить? С какой целью?

Вечная мука агентской работы: любая мелочь — и сразу бесконечные вопросы себе самому.

— Добрый вечер, — Чиликин говорил с ненатуральной оживленностью. — Только в залу вошли, я сказал: "Это он!.."

— Добрый вечер, — Шорохов сдержанно наклонил голову. — Я вас тоже узнал.

— Узнали! Боже мой! — Чиликин указал на своего спутника, — Ликашин. Трофим Тимофеевич. Долгом считаю сообщить: человек выдающийся.

Тот, подтверждая, кивнул. Что подтверждая? Что он выдающийся человек?

— Вы сегодня в Земском союзе его не встречали? А ведь были там, были! — Чиликин залился судорожным смехом. — И Трофим Тимофеевич был!

— Ну что вы, право, — жеманно проворковал в ответ на это Ликашин. — Был. Так и что?.. И дальше буду бывать… Но вообще, мой друг, куда мы попали? Убогий кабак, странные люди, грубость манер… И что-то вы очень бледны, господин донской купец — мне ведь так о вас говорили, — Ликашин требовательно оглядел Шорохова. — Силушка в вас не играет. Болели? Не душевно, надеюсь?

— Болел, — в тон ему ответил Шорохов. — И душевно. У кого сейчас душа не болит?

— Самокритично, — согласился Ликашин. — Но если заказать, то мы — пас.

Шорохов остановил официанта:

— Для этих господ. Попорядочней.

— В один момент, — ответил офицант. — Они-с у нас постоянно-с… Вкусы знаем-с…

"Они у нас постоянно", — Шорохов это отметил.

Когда офицант отошел. Чиликин проговорил:

— А. знаете, господин Шорохов, о чем мы с Трофимом Тимофеевичем по дороге сюда беседовали?

Ликашин поддержал:

— Да-да! Разумеется.

— Вам это будет небезинтересно.

— Вот именно. Да-да!

Была в этой перекличке нарочитость. Значит, встретили они его тут неслучайно. Пришли сюда ради этого.

— Как известно, генерал Мамонтов вывез из похода по красному тылу трофеи.

— Может, и вывез, — безразлично отозвался Шорохов.

Он понял, как ему следует себя с этими господами держать.

— Весь Дон ликует.

— Так и что?

— Но вы при штабе корпуса ехали?

— Ехал. В компании с другими купцами. Желаете, назову: Христофор Нечипоренко, Николай Мануков, Варенцов Фотий.

— Судьба, — Чиликин живо повернулся к Ликашину. — Этого Фотия Варенцова господь тогда не сберег. Случай ужасный. А жаль. Купец был с размахом.

Подошли официанты с подносами. Чиликин и Ликашин склонились над тарелками, судками, тянулись к рюмкам, бокалам:

— Ваше здоровье, Трофим Тимофеевич!

— И ваше… М-м… Очень недурно… Знаете, нашего визави вполне можно понять: к недоступному не тянись. Всякий нормальный росиянин так полагает.

— Невежество, Трофим Тимофеевич.

— Не скажите!

— Все же, бога ради, ответьте. Корпус Мамонтова прошел по красному тылу почти восемьсот верст, законно добыл трофеи. Героем возвратился на Дон. И — приказ Донского атамана: сдать трофеи в Государственный банк с тем, чтобы после освобождения от большевиков местностей, откуда трофеи вывезены, возвратить их прежним собственникам. Но позвольте! Трофеи — награда воину. Это от века!

— Так ведь казус, мой друг. В банках у красных генералом захвачено имущество, юридически лишь на время изъятое у представителей богатых сословий. Что получается? Красные изъяли на время, казаки — насовсем. По нынешним временам не очень хорошо, мой милый.

— Да… Но…

— Вот именно. Мы с полуслова понимаем друг друга… К счастью есть «но», которого атаманский приказ не затрагивает, — Ликашин сопровождал слова плавными жестами. — В этом, позвольте заметить, надежда. Вы знаете, о чем я говорю. Знаете, знаете! По глазам вижу.

— Еще раз ваше здоровье, Трофим Тимофеевич!

— Нет уж, мой друг, теперь ваше…

Удивительная история! На него, Шорохова, эти господа не обращали даже малейшего внимания. Поужи-нать за чужой счет, поговорить при этом о каких-то своих делах было их единственной целью?

От входа в зал послышались крики, звон посуды. Между столиками бежал военный с нагайкой в руке. Швейцары, официанты гнались за ним.

Чиликин вместе со стулом пододвинулся к Шорохову:

— Хотите узнать, что было там после вашего отъезда?

— Где — там?

— В Козлове. Когда вы оттуда уехали. Но прежде вопрос. Вы Николая Николаевича Манукова упомянули. Вы давно его последний раз видели?

— Вчера, — Шорохов произнес это слово тоном самым обыденным, как говорят о чем-то совсем привычном.

Чиликин и Ликашин переглянулись. Шорохов тем же тоном добавил: