Страница 7 из 11
Действительно, Рыбчинский несколько походил на Брониславского, но пан Казимир раздраженно спросил Вукса:
— Владек, а на кой черт весь этот Голливуд?
— Ложный след, пан майор…
— Для кого?
— Ну… — начал было Вукс, но майор резко оборвал его:
— Чушь! Не забывай, нам сейчас не до игры с подставными. Дай бог, самим унести ноги. Меланюка взять и допросить надо! Это правильно. Потом все здесь уничтожим, а нам и других дел хватит.
Летчики переглянулись между собой и первый пилот сказал:
— Пан майор, нам оставаться у вас в отряде?
— Вам?.. — Пан Казимир секунду раздумывал, потом повернулся к Мышлаевскому и приказал: — Поручик, отправьте радиограмму в Лондон: «Ждем самолет».
— А как же Брониславский? — недоуменно спросил бортинженер.
— У меня есть все записи, чертежи и разработки, так что с пустыми руками не полетите, и потом, вы там нужнее…
Пан Казимир поднялся из-за стола и, словно проверяя каждого, строгим взглядом окинул стоявших вокруг него офицеров…
Одноэтажную местечковую больничку окружал густой сад. Здание было добротное, явно царских времен, и заведовал ею такой же старый, еще земский врач. Пока санитары на носилках выносили Малевича и укладывали его в тарантас, подогнанный к самому крыльцу, доктор внимательно следил за тем, как обихаживают больного и, только убедившись, что все сделано как надо, повернулся к стоявшему тут же Лечицкому.
— Ну вот, батенька мой, получите…
Полковник, остро посверкивавший стеклышками пенсне, сделал шаг вперед и неуловимым жестом вложил в докторский карман сложенную вдвое кредитку.
— Спасибо, милейший, что подлатали моего кучера. Привычка, знаете, не люблю ничего менять, а он у меня еще с той войны…
— Понимаю, понимаю… — Врач поклонился. — Но теперь беспокоиться не о чем. Наш больной уже пошел на поправку, неделька-другая покоя, и все будет в порядке. Только вы уж не пускайте лошадей вскачь…
— А почему я должен их гнать? — удивился Лечицкий.
— Ну как же… — дружески улыбнулся врач. — Вам, я слышал, новые власти отцовскую усадьбу возвратили, не так ли?
— Да, тут неподалеку, — подтвердил Лечицкий и, сняв пенсне, протер уголки глаз. — Только это не отцовская, а дедушкина усадьба. Вы знаете, я там совсем маленьким жил…
— Ну, вот и будете торопиться…
— Нет, нет, не извольте беспокоиться, — пенсне возвратилось на переносицу и снова хищно сверкнуло. — Я столько ждал, что теперь спешить не буду просто из принципа.
Лечицкий церемонно приподнял свое «борсалино», попрощался с доктором, проверил, как санитары устроили Малевича, и, взобравшись на сиденье, тронул упряжку. Выехав из больничного сада, он свернул на обсаженный деревьями тракт и, когда отдохнувшие кони сами пошли рысью, отпустил вожжи.
Теперь молча лежавший на спине Малевич видел, как медленно проплывают нависающие над головой ветки деревьев, как покачивается в такт дорожным ухабам спина в брезентовом пыльнике, и неожиданно для себя самого окликнул:
— Господин полковник…
Лечицкий слегка придержал коней и обернулся.
— А-а-а, оклемался, унтер? Как себя чувствуешь?
— Нормально…
— Вот и чудненько! — Лечицкий снял пенсне и хитро прищурился. — Ну, говори, гусь лапчатый, боишься, да?
— Нет, не боюсь… — Малевич сердито поджал губы.
— И правильно, унтер! — веселая дурашливость Лечицкого сразу пропала. — Нечего нам с тобой, унтер, больше делить. А что было, так то быльем поросло… Или, может, ты иначе считаешь?
— Не знаю…
— И то верно! Откуда тебе знать? Да и зачем знать?
Лечицкий подстегнул лошадей. В разговоре возникла пауза, и только выждав какое-то время, Малевич спросил:
— А вы… Как же?
— Я? Я, брат, в родной дом еду… Вот так-то!
— Выслужились, значит, у немцев? — сморщившись, Малевич попробовал повернуться на здоровый бок.
— Не совсем так… — Лечицкий встряхнул вожжами. — Я ведь не сразу эмигрантом стал. В «спецах» у вас тоже послужить пришлось. Ну а уж потом, когда разглядел, какой «пролетарский рай» вы строить собрались, за границу махнул. Не на Соловки ж ехать…
— Во-во… И я о том! Немцы, они усадьбы даром не раздают… И я ж слышал, вас унтер герром бароном назвал.
— Запомнил… Выходит, не совсем без памяти был. Что, думаешь немец? А оно, что Епанчины, что Лечицкие — немцы одинаковые… Но поскольку в родословных ты полный профан, поясню. Бабушка моя — урожденная баронесса Грецингер, и Розенберги нам и правда соседи были. Вот я знакомством старым и воспользовался… А раз бумага у меня, и там написано, что я потомок герра барона, значит, все «альзо орднунг».
Малевич скептически скривился.
— Ну да, а баронское-то поместье зажилили…
— Зажилили, скупердяи, это точно! — Лечицкий расхохотался и внезапно спросил: — Ну а ты как, унтер?
— А я в тюрьме сидел.
— И что, выпустили? — Лечицкий недоверчиво сощурился.
— Сами вырвались… Как наши Кресы в 39-м заняли.
— Подожди, подожди…Ты что, выходит, в Польше сидел?
— Выходит так…
— Последний раз мы с тобой встречались в восемнадцатом… — вслух начал рассуждать Лечицкий. — Ты при чинах, значит, служил… И как же ты в польской-то тюрьме выслужился?
— А я в 20-м на польском фронте был. Под Каменкой ранили. Худо стало, в общем, застрял… А потом пилсудчики выследили и, ясное дело, в каталажку. За все про все пожизненно дали…
— М-да… — пожевал губами Лечицкий. — Врешь, конечно, но и так все ясно. В нелегалах ходил, мировую революцию вперед двигал. Додвигался, дурак… В лесную-то водомоину как попал?
— В водомоину?.. — Малевич наморщил лоб, силясь понять, о чем речь, и лишь потом пояснил: — А-а-а… Сначала как могли отбивались, потом — окружение. Месяц выходили сводным отрядом и напоролись в лесу на немцев. Признаться, неразбериха началась… Вот там меня и зацепило. В очередной раз…
— А чего ж солдатики твои своего комиссара бросили?
— Думаете нарочно?
— Есть такая мыслишка…
— Все могло быть… Но я вроде как сам еще шел. Не помню…
Малевич прикрыл глаза, помолчал и только потом спросил:
— Господин полковник, вы меня долго везти будете?
Явно отвлекшись на что-то свое, «герр барон» какое-то время молчал и только потом ответил:
— Долгонько… Тем более врач наказал не торопиться. Ты если устал, спи. Надо будет, я тебя разбужу.
Сидевший все время вполоборота Лечицкий снова повернулся спиной к Малевичу, и, плавно покачиваясь, тарантас покатил дальше по затененной дороге…
Превосходный «Цейс» позволял видеть многое, и, несмотря на быстро сгущавшиеся сумерки, пан Казимир неотрывно разглядывал добротные хуторные постройки. Отсюда, с опушки, хорошо просматривались и хозяйские постройки, и на удивление чистый двор.
Богатый хутор, принадлежавший Гнату (тому самому мужику, которого таинственный «пан Меланюк» отправил разыскивать самолет, упавший два года назад), был, в общем-то, надежной гарантией. Конечно, пан Казимир не очень-то доверял Гнатовым заверениям, но, поддавшись на уговоры Вукса, майор рискнул…
Сумерки наконец взяли свое, и постройки как бы растворились во тьме. Майор спрятал бесполезный бинокль и, поднимаясь с земли, на всякий случай уточнил у дежурившего здесь с утра Вукса:
— Хозяин с хутора никуда не отлучался?
— Никто не отлучался. — Вукс тоже встал и начал отряхиваться.
Но сомнения все еще мучили пана Казимира, и он спросил:
— А Гнат наш хуторной часом не соврал, что Меланюк этот сам-один к нему заезжает?
— Нет. Я ему втолковал, если что не так, — спалим. Уяснил…
— Уяснил-объяснил, а все может быть… — пробормотал майор.
— Так мы ж с Рыбчинским подстраховываем… — Вукс недоуменно пожал плечами и вдруг задал вопрос: — Пан майор, как вы считаете, самолет из Лондона будет?
— Не знаю, Владек… Я лично не надеюсь, но если прилетит, посажу на него летчиков. Они, как я понял, свой выбор сделали.