Берег загадок

Остановившись возле стола, на котором лежали недостроенные модели самолетов, Довран рассматривал, новенькие, оклеенные папиросной бумагой крылья, а сам думал: «Надо открыть все клетки и выпустить зверей на волю». Зайцы, всевозможные птицы, черепахи, уж, лисица с огненно-рыжим хвостом вызывали жалость у Доврана. И совсем он сник, когда вдруг увидел на плече у шагающего по лагерю мужчины трех убитых фазанов. Мужчина был в косматом тельпеке, за спиной у него висело двухствольное ружье, а с плеча свешивались вытянутые шеи убитых птиц. Сник Довран еще и потому, что никто из ребят не возмутился, а все удивленно вскрикнули и обступили охотника, разглядывая его добычу.

— Дядя Абдулла! Дядя Абдулла! — неслось отовсюду.

— Ох, какие красивые птицы! Прямо загляденье!

— Дядя Абдулла, где вы их подстрелили?!

Доврану «делалось больно от такого восторга. Он попятился, постоял под деревом и зашагал к реке.

— Довран, подожди! — услышал он вслед Генкин голос.

— Постой, куда ты?! — закричал и Бяшим. Они помчались следом за ним и догнали у самых камышей.

— Ты чего убежал? — обиженно спросил Генка. — Пока мы рассматривали добычу — ты уже скрылся.

— И не пообедал даже, — удивился Бяшим. — Сейчас обед начнется. Покушаешь, — потом мы тебя проводим.

Довран плохо понимал, о чем ему говорят его новые друзья. Глаза Доврана пылали от возмущения. Едва дослушав ребят, он выпалил:

— Змей, говорите, не убивай! А сами фазанов убиваете! Разве фазаны хуже змей! Эх, вы!

— Да это же наш завхоз — Абдулла. Он охотник, ему разрешается, — сказал Генка и сам тоже засомневался...— А во-обще-то, конечно, ты прав. Никого нельзя убивать. И никому, — тверже выговорил, подумав.

— Тоже мне сказанул, — скептически усмехнулся Бяшим.— Да Абдулла только и стреляет из своего ружья. Каждый день — то фазанов, то джейрана несет, а мы едим убитую дичь.

Генка растерянно посмотрел на Доврана: прости, мол, мы тоже виноваты, но что поделаешь. Довран отвел глаза. — Ладно, я пойду. Отец меня давно наверное ищет.

— Приходи завтра, — попросил Генка.

— Прямо утречком приходи, вместе будем делать модель, — сказал Бяшим.

Довран ничего не ответил — скрылся в камышах. Над головой у него зашелестели серебристые метелки...

Два дня Довран не отходил от своего двора — поливал бахчу. Арбузы и дыни, бакенщика росли на ровной поляне, в низине. Эта полянка метра на два возвышалась над берегом реки. На самом краю, берега стоял старый насос с гофрированной кишкой. Обычно отец и сын качали воду, подавая ее наверх, вместе, но когда был занят- отец, Довран и один справлялся с насосом. С помощью насоса Довран наполнял ведра, а потом носил их домой. Вода отстаивалась и делалась совсем чистой, только на дне ведер желтела тина. Воду приходилось носить Доврану почти каждый день. Что касается арбузов и дынь — отец и сын поливали их редко. Отец беспрестанно повторял: «Запомни, сынок, богарные, неполивные арбузы и дыни сладкие, Как мед. А если дашь им много воды, то они и будут кормить тебя не соком, а водой!» Тем не менее бахчу все же приходилось поливать. Случалось это, когда слишком долго не было дождя, а листья арбузов и дынь начинали подгорать на солнце. Отец и сын брались за рычаги насоса, начинали качать воду, вода растекалась по грядкам, и растения оживали. В этом году как раз с самой зимы не было дождей. Была уже середина июня, вот-вот уже созреет урожай, а что-то не похоже, чтобы арбузы и дыни налились соком. Вечером отец сказал сыну:

— Чует мое сердце — будет в этом году засуха. Ты давай-ка полей бахчи на всякий случай.

Вот и возился Довран на другой день, после того как побывал у пионеров, с насосом. Полил все, как полагается, а еще через день занялся замешиванием глины — надо было обмазать крышу сарая, в котором жили овцы и коза. Зимой крыша сарая протекала, и животные дрогли от сырости. Лег пять собирались отец с сыном починить крышу, и вот наконец-то Довран сам вызвался это сделать. Отец не стал перечить: что ни говори, а подрос парень, вполне может выполнять мужскую работу.

Довран выкопал возле двора яму, залил ее водой и занялся приготовлением самана — мелкой соломы, похожей на мякину. Вся и разница, что мякина остается после помола зерна, а самая мальчик приготовлял сам. Он нарвал прямо возле двора в саксаульнике высохшей травы и изрубил ее топором на чурбаке. Потом в яму с водой набросал глины и посыпал сверху саманом. Проделав все это, Довран залез в яму и начал месить глину. Он ходил, утопая по самые колени в глине, и топтал ее, чтобы она как следует смешалась с саманом. Довран делал дело и тихонько напевал песню. Изредка он вылезал из ямы и заглядывал в хижину — не проснулся ли отец? Отец крепко спал на кошме. Пришел он с реки поздно ночью — проспит до самого обеда. Отец лежал в трусах и майке. Одежда его валялась возле кошмы. Довран, заглянув в хижину, обратил внимание, что брюки отцовские слишком уж грязны, да и рубаха давно уже не белая, а серая. Топча ногами глину, Довран вспомнил мать: когда она была жива — отец всегда ходил чистым, да и в хижине не было грязно. А сейчас столько пыли намело, даже посуда вся в пыли. Довран подумал: после того как он обмажет крышу, обязательно наведет чистоту в хижине. Надо вытрясти кошмы, подмести пол, вымыть всю посуду, ложки и вилки. Думая об этом, Довран так ушел в свои мысли, что не заметил как ко двору подошли его новые друзья. Он месил глину, а они стояли за дувалом и смотрели на его нелегкое занятие, Генка один раз тихонько свистнул, чтобы отвлечь Доврана от дела, но мальчик не услышал свиста. Тогда Генка заложил два пальца в рот и свистнул еще раз, как следует. Довран встрепенулся, однако снизу из ямы он никого не увидел — пришлось вылезти из нее.

— Здорово! — бойко выкрикнул Генка, залезая на дувал. — Что это ты делаешь?

— Здравствуй, Довранчик, — ласково улыбнулся и Бяшим, тоже забираясь на дувал. — У, оказывается ты вон чем занят, — недовольно протянул он. — А я тебя жду... Все время ждал — думал придешь.

— Ай, некогда мне туда-сюда ходить, — не очень дружелюбно отозвался Довран, однако долг вежливости обязывал его встретить гостей как подобает хозяину, и он вышел к ребятам.

— Ты хоть ноги-то вымой, — сказал Бяшим, недовольно косясь на его залитые жидкой глиной ноги. — Делаешь такую работу, которую и взрослому осилить трудно, — добавил он с жалостью.— Что — разве твой отец не может сам замесить глину?

— Может — не может — твое какое дело! — рассердился Довран.— Я сам захотел обмазать крышу. Отец тут не виноват.

— Ладно, Довран, не сердись, — сказал Генка. — Бяшим вообще белоручка. Он умеет работать только ложкой и вилкой, лопата ему не по плечу,

Довран и Генка засмеялись, а Бяшим насупился.

— В общем так, Довран, — сказал торжественно Генка, увлекая Доврана к берегу реки. — Мы сегодня ночью выпустили из клеток на свободу всех наших птиц и зверушек. Сорока с вороной улетели, зайцы убежали, лисенок тоже...

— Уж тоже уполз,— подсказал Бяшим. — Только коршун остался. У него простреляно крыло. Когда его выпустили он, вместо того, чтобы подняться в небо, налетел на завхозовскую кошку и начал ее клевать.

— Значит, отпустили всех! — обрадовался Довран. — Вах, да вы же молодцы!

— Только никому ни слова, — предупредил Генка. — Командир «синих» рвет и мечет — ищет виновника, да и вожатые всполошились. Говорят — это хулиганский поступок. «Синие» подозревают, что это сделал ты, Довран. Но ты не обращай внимания — живи себе спокойно. Меня, Бяшима и Аннагозель они тоже подозревают. В общем-то, они мыслят логично и правильно, но это еще не значит, что мы должны сознаваться.

— Больше всех завхоз Абдулла кричит, — уточнил Бяшим. — Он же лису поймал и коршуна подстрелил, и зайчишек он из норы вытащил, а зайчиху пристрелил.

— Вах-ов! — испуганно вздохнул Довран. — Пока не поздно, вам надо убежать из интерната. Давайте, я спрячу вас — никто не найдет.

Ребята засмеялись наивности Доврана и еще горячее принялись рассказывать. Особенно старался Генка.