Гегемон

Рестораны. Скажите, вы поехали бы в ресторан, если до него десять километров, очередь – еще километр? Что? Э, нет, я говорю не о московском «Арагви», я говорю об ресторане в Кутаиси. Почему? В рабочем поселке, в городском рабочем поселке, где я живу и мои друзья-автомобилестроители, совсем недавно был один ресторан. А вот в центре города, поближе к проспекту Руставели, располагалось десять ресторанов. В десять раз больше, да? Ну, теперь этого нет… Не понимаете почему? Очень легко помочь… Теперь в центральный ресторан не пойдет продавщица трикотажного отдела магазина номер два гражданка Нателла Кикнадзе: она из Кутаиси уехала. Нателлы Кикнадзе нет в ресторане – нет, значит, ее трех подруг; нет в ресторане трех подруг Нателлы Кикнадзе – это, значит, нет и их девяти подруг. Нет девяти подруг трех подруг Кикнадзе, некому в ресторане сидеть. Его берут… Что берут, спросили вы? Ресторан берут, в рабочий поселок переносят. Хорошо! Это уже другой ресторан: песни в нем другие поются, официанты другие работают, разговоры другие ведутся. В такой ресторан хорошо пройтись с товарищем. Посидеть, попеть народные песни, поговорить душа в душу. Хорошо, но… дома, с друзьями, самыми лучшими друзьями… лучше!

Любимый тост. Что вам сказать? Да… С хорошими друзьями, с теми, кто тебе – друг, товарищ, брат, с ними дома хорошо сидеть за бокалом вина, за тремя каплями солнечного коньяка… Аля-ля! Когда такая компания собирается, я, бывает, свой любимый тост произношу… Какой тост? По-грузински так звучит: «Гуамарджос мшвидобас!» Примерно, по-русски это значит: «Да здравствует свобода!» О какой свободе я говорю? О той самой, которая – осознанная необходимость. Аля-ля! В сети партийного просвещения я иногда сам бы себе мог поставить четыре с минусом. Да. Свобода – это осознанная необходимость. Послушайте, разве свободен тот НЕЧЕЛОВЕК, у которого на дереве яблоко само выросло, а он маленькому сыну говорит: «Не сорви». Он – раб. Раб денег, раб вещей, раб соседей. Почему соседей? Потому, что НЕЧЕЛОВЕК больше всего дрожит перед мнением соседа. По-русски хорошо говорится: «А что скажет княгиня Марья Алексеевна?» Это, кажется, из Грибоедова… Хорошо, не буду прибедняться – читал «Горе от. ума». Многие страницы наизусть помню… «Гуамарджос мшвидобас!..» Эти слова хорошо звучат за домашним столом, когда их произносит рабочий человек. Кто может быть свободней на этой земле, чем он? Нет свободнее человека! Я делаю автомобили для других – свобода. Я помогаю людям быть лучше – свобода; мы боремся за коммунистическое будущее – высшая свобода. Как у вас говорится: «Все за одного, один за всех». Вот она, высшая свобода человеческого духа… Гуамарджос мшвидобас!.. Жить и бороться, жить и любить людей, жить и помогать ближнему, жить и думать – свобода. Такая свобода, как птица в воздухе…

Научно-техническая революция. Хотите знать, что такое не свобода? Те-ле-ви-зор. Прихожу домой, ужинаю, собираюсь взять в руки книгу – не могу, понимаешь. Сын Годерзи говорит: «Папа, начинается хоккей. Играют наши и чехи». Я от книжной полки отхожу, понимаете ли, я ту книгу, которую по своему выбору прочесть хотел, видите ли, на полке оставляю. Я с глупым лицом сажусь к телевизору, начинаю смотреть, как люди стараются друг друга с ног сбить и какую-то, понимаете ли, шайбу-майбу между ног у вратаря пробросить. Зачем? Почему? Сам не знаю… Не свободен я от телевизора… А после хоккея дочь Лали говорит: «Папа, сейчас будет фигурное катание». Опять ту книгу, которую по собственной СВОБОДЕ ВЫБОРА ПРОЧЕСТЬ ХОТЕЛ, НА СТЕЛЛАЖЕ ОСТАВЛЯЮ. Смотрю: красивые девушки катаются на коньках. Одна катается, вторая катается, пятнадцатая катается. Лали сзади меня сидит; ей десять лет, она рот открыла, она шепчет: «Ой, сейчас она у-падет!» Я дочку слушаю, думаю, зачем ей надо, чтобы девушка падала, и на жену Медею смотрю – она меня, понимаете ли, не видит, она тоже рот открыла, тоже на девушек смотрит, тоже шепчет: «Ой, сейчас она у-па-дет!» А я не знаю теперь: боятся Лали и Медея за красивых девушек или хотят, чтобы она упали? У меня голова кругом идет, понимаете ли… Те-ле-ви-зор. Он меня не столько свободы лишил, свободы нужную книгу почитать; он меня лишил возможности заниматься спортом… Вы-то знаете, что после работы на конвейере человек должен спортом заниматься? Почему? Потому, что на конвейере он не нагружается физически на все сто процентов. У человека на конвейере, понимаете ли, всего несколько групп мышц работает. Те-ле-ви-зор. Пока моя семья за ним сидит, мы не свободны от него, телевизора, но свободны от спорта. Двадцать два человека на зеленом поле в футбол играют, а я, мой сын Годерзи, сидим как дураки. У нас только одна мышца работает – на том месте, которым сидим. По телевизору фигурное катание показывают – дочка Лали пропустила занятие кружка художественной гимнастики… Давно хочу свободным от телевизора стать, каждый вечер думаю: «Книгу по своему выбору почитаю, или по любой улице погуляю, или к хорошему другу пойду, или с женой на улицу выйду, багдадские небеса посмотрю. Какие звезды на них? Я давно не видел их, звезды…» А жена Медея говорит: «Слушай, Борис, посиди с нами дома, посиди с нами у телевизора, а то нам без тебя скучно. Мы, говорит, тебя целый день не видели». Я отвечаю: «Медея, выключи телевизор». Она отвечает: «Выключить телевизор? Борис, сейчас баскетбол начинается…» Массовая культура! Это хорошо, массовая культура, когда каждый человек образование получил, библиотеку домашнюю купил, любую книгу по своему ВЫБОРУ из своей библиотеки взять может. Вот когда это хорошо, а в любом другом случае – катастрофа. Можно из дома с женой выйти, но багдадские небеса не увидеть. Почему? Медея на часы смотрит, говорит: «Борис, в кино опаздываем!» – «Какое кино, пошли на небеса смотреть, вспомнить, какие звезды над головой!» Медея отвечает: «Какие звезды, Борис? Мы идем смотреть кино про шпионов». – «Про каких шпионов?» – спрашиваю. Она отвечает: «Про разных шпионов». Идем в кино, сидим полтора часа, учимся, как за человеком шпионить, как предавать, как замки в перчатках открывать. А мне другому учиться надо – как человеком быть… Научно-техническая революция – она хороша, когда революция, а не… у телевизора сидеть. Научно-техническая революция нам помогает в десять раз больше «Колхид» выпускать, а я уставать буду, если вместо спорта у телевизора всегда сидеть стану… Мне старик говорил: «Я в горах живу, – один живу, у меня день – вашему году равен. Ты, Борис, – говорит, – за один день больше проживешь, чем я за год в горах. Я утром проснулся, на солнце посмотрел, холодной водой умылся, лепешку съел, сижу думаю, до обеда сижу… Ты за это время… Ой, сколько за это время ты дел переделаешь, – Борис! На работу едешь, машина тебя везет, люди разговаривают, смеются, радио песни поет. На работу приехал, ой, что начинается. Кругом народ, кругом говорят, машины твои тоже говорят, станки твои тоже кричат, твой завод гудит, земли под тобой, Борис, нет… Ты до обеда мои полгода проживешь, Борис». Этот же старик, поверите ли, мне говорил: «Врачи собираются человеческую жизнь продлить. Ой, что, Борис, начнется… Нас, стариков, и так сейчас больше, чем молодых, а особенно на Кавказе. А если я двести лет жить буду, а день у меня – твой год, Борис, то сколько же я лет, проживу? Сто лет – это 36 500 дней. 36 500 дней это 36 500 лет! Я, – говорит, – так долго жить не хочу, мне скучно будет. Мне и сейчас скучно от завтрака до обеда сидеть и думать. Полгода только сидеть и думать – голова может на части разлететься…» Поверьте, я, Борис Вашакидзе, тоже чувствую – голова на части разлетается, когда представляю, что такое научно-техническая революция. В одну руку нельзя три арбуза взять, а четыре… Я с ума сошел, Борис Вашакидзе!

Володя из Днепропетровска. Дружба народов… Мне апрель дружбу народов открыл. Помните? Двенадцатого апреля 1961 года, когда Юрий Гагарин в космос поднялся, мы поехали по маршруту Ингури ГЭС – Братская ГЭС. Ехали через много братских союзных и автономных республик, через много городов, и везде оставались друзья. Пенза – Куйбышев – Сталинград – Омск – Челябинск – Кемерово – Тайга – Красноярск. В Братск приехали – сотни разноязычных друзей за собой оставили… В городе Днепропетровске живет мой друг Володя Петренко. Хороший, настоящий друг! Такой друг, который из Кутаиси в Днепропетровск повел двухсоттысячную «Колхиду» – ему, только ему это дело доверить можно… Приехал он на завод, пожимает мне руку, говорит: «Слушай, Борис, в Кутаиси овощи подешевели…» Вы помните: обещал я рассказать, почему овощи дешевле стали в Кутаиси? Почему? Потому, что нет Асатиани – это раз. Потому, что есть колхозник, который теперь, когда нет Асатиани, в Кутаиси приехал, овощи дешевые рабочему продал… Сейчас картошку возят рабочим по домам – на каждый квартал есть машина. Не только картошку возят, но и лук, капусту, салаты… На завод во время обеденного перерыва привозят кур, яйца, сыр-сулгун и рыбу… Соленая рыба – она жителю южной части нашей страны просто необходима. Соль! Она нужна человеку, когда жарко – ему от соленой рыбы легче бывает… Килограмм рыбы – шестьдесят пять копеек, а в рыбине – пять-шесть килограммов. Двадцать четвертого апреля – опять апрель – продали 3800 килограммов рыбы. Мало! Еще просим, еще… Я все это Володе из Днепропетровска рассказываю, он слушает, улыбается, радуется, потом говорит: «Знаешь, рыба – это не самое главное, дружище! Главное вот что: еду я на предыдущей „Колхиде“ в родной Днепропетровск, у меня на голове кепка, похожая на аэродром, такие кепки спекулянты-грузины носят, которых ты, Борис, НЕЧЕЛОВЕКАМИ называешь… Меня от Кутаиси до Днепропетровска ни разу не остановили, не спросили: „Кацо, что продаешь?“ Вот что главное, Борис. Это, дружище, всего важнее…» Аля-ля! Радостнее я стал, счастливее я сделался, как совсем молодой козленок… Потом Володя из Днепропетровска такое мне сказал, такое мне сказал… «Иду, – говорит, – по Кутаиси в три часа ночи со знакомой девушкой – ни один пьяный человек не пристает к ней. Почему?» – спрашивает. Отвечаю: «Выгнали Асатиани, еще другого Асатиани в тюрьму посадили, а… Нателла Кикнадзе убежала. Ты, Володя, когда в Днепропетровск поедешь, если Нателлу Кикнадзе случайно увидишь, скажи: „Борис еще живой. Дом его на месте. Пепел ветер не разнес…“ Ты, Володя, на „Колхиде“ мимо Нателлы Кикнадзе осторожно поезжай, она очень толстая, ты ее крылом „Колхиды“ не ударь, не надо…»