Страница 35 из 47
— Без этого нельзя, — повторил он. — Скажи, что любишь, без этого никак нельзя.
Она всегда была осторожна по части обязательств.
— В каком-то смысле, — начала она, — оставя точность в стороне, можно и так выразиться. Но я подобных слов не употребляю. У меня иллюзий нет. Я из тех, кто прозревает суть вещей и упирается взглядом в ничто.
Парень насупился.
— Без этого нельзя. Я сказал, а теперь ты обязана. Ее это почти растрогало.
— Ах ты, бедняжка, — пробормотала она. — Может, оно и лучше, что тебе непонятно. — И она притянула к себе его голову. — Все мы обречены, — сказала она, — но некоторые сорвали повязку с глаз и видят, что смотреть не на что. Это и есть своего рода спасение.
Он растерянно моргал, глядя сквозь бахрому ее волос.
— Это ладно, — он чуть не хныкал, — ну ты меня любишь или не любишь?
— Люблю, — сказала она и прибавила: — В некотором смысле. Но я должна тебе кое-что сообщить. Между нами все должно быть начистоту.
Она приподняла его за подбородок и посмотрела ему в глаза.
— Мне тридцать лет, — сказала она. — И я, между прочим, доктор наук.
Парень смотрел сердито, но не отступался.
— Ну и что, — сказал он. — Мало ли чего в жизни бывает. Ты мне лучше скажи, любишь или не любишь? — Он прижал ее к себе и покрыл ее лицо яростными поцелуями; наконец она сказала:
— Люблю, люблю.
— Вот и ладно,— сказал он, отпустив ее.— Тогда докажи. Она улыбнулась, глядя на смутный, переливчатый пейзаж. Вот она его и соблазнила, и все вышло само собой.
— Как? — спросила она. Все-таки не худо бы его немного попридержать.
Он склонился и прильнул губами к ее уху.
— Покажи, докуда у тебя деревяшка, — прошептал он.
Девушка резко вскрикнула, и лицо ее мгновенно посерело. Просьба была бесстыдная, но не это ее смутило. В детстве ей иной раз бывало стыдно, но образование начисто удалило из ее жизни чувство стыда, как хороший хирург удаляет раковую опухоль. Стыдиться чего-нибудь ей так же не пришло бы в голову, как верить в его Библию. Но протез ей был дорог, как павлину хвост. Никто, кроме нее, протеза не касался. Она берегла его, как другой бережет свою душу, таилась с ним от всех и едва ли не от самой себя.
— Нет, — сказала она.
— Конечно, — проворчал он, отсев от нее. — За молокососа меня считаешь.
— Да нет же, нет! — воскликнула она. — Он кончается у колена. У колена, не выше. Зачем тебе это нужно?
Он посмотрел на нее долгим, пронизывающим взглядом.
— А затем, — сказал он, — что этим ты и особенная. Не то что все.
Она сидела, пристально глядя на него. Ни в ее лице, ни в круглых льдисто-голубых глазах не было никакого волнения, но сердце ее словно остановилось, и перекачивать кровь принялся мозг. Она решила, что впервые в жизни оказалась лицом к лицу с настоящей невинностью. Этот мальчик понял ее инстинктом, который превыше всякой мудрости. И когда через минуту она сипло выдохнула: «Хорошо», она как будто
отдалась ему. Как будто рассталась с собственной жизнью и чудом обрела ее в нем.
Он осторожненько закатал штанину. На протез были надеты белый носок и бурая туфля; он был обтянут грубой материей вроде брезента и кончался уродливым креплением, подстежкой к культе. Парень добрался до подстежки и трепетно выговорил:
— А теперь покажи, как его снимать и надевать.
Она показала ему, как снимать, и снова надела, а потом он снял его сам, держа бережно, как живую ногу.
— Смотри! — сказал он детским, восторженным голосом. — Теперь я тоже умею!
— Пристегни его,— сказала она. И представила себе, как сбежит с ним и как он каждый вечер будет отстегивать протез, а утром снова пристегивать.
— Зачем же,— пробормотал он и поставил протез подальше от нее. — Пусть пока постоит. Мало тебе меня, что ли.
Она тревожно вскрикнула, но он опрокинул ее на спину и снова принялся целовать. Без ноги она чувствовала себя целиком в его власти. Рассудок ее вдруг отказал и занялся чем-то очень ему не свойственным. Выражение ее лица поминутно менялось. Парень то и дело поглядывал назад, на торчащий из соломы протез, и глаза его были, как стальные шипы. Наконец она оттолкнула его и сказала:
— Ну, пристегни обратно.
— Погоди, — сказал он.
Он перегнулся, подтянул свой чемодан и раскрыл его. Обнаружилась голубая в крапинку подкладка и всего две Библии. Он вынул одну из них и откинул обложку. Под обложкой была полая картонка, а в ней — фляжка виски, колода карт и синенькая коробочка с наклейкой. Он разложил все это перед нею, словно приношения на алтаре. Синюю коробочку он сунул ей в руку. Использовать только как превентивное средство от заражения, прочла она и выронила коробочку. Парень отвинчивал крышку фляги. Он с улыбкой кивнул на колоду карт. На рубашке каждой карты была непристойная картинка.
— Хлебни-ка,— сказал он, уступая ей фляжку. Он совал ей фляжку в самый нос, но она не двигалась как завороженная.
Наконец она обрела голос и заговорила почти умоляюще.
— Как же ты, — проговорила она, — вы же соль земли, простые, надежные люди?
Парень вскинул голову. Он словно сообразил, что его не иначе как оскорбляют.
— Ну и что из этого? — сказал он, выпятив губу. — Уж не хуже вашего-то, как ни глянь.
— Отдай мою ногу, — сказала она. Он носком отбросил протез подальше.
— Ладно тебе, давай сперва поразвлечемся, — ласкательно сказал он. — Мы еще толком и не познакомились.
— Отдай мою ногу! — взвизгнула она и рванулась было за протезом, но он легко отпихнул ее.
— Чего это ты вдруг вскинулась? — хмуро спросил он, завинтив фляжку и быстро заложив ее обратно в Библию. — Сама же только что говорила, что ни во что не веришь. Я уж думал, ай да девушка!
Лицо ее побагровело.
— Ты-то христианин! — с присвистом зашипела она. — Именно что христианин — слова с делами никак не сходятся. Да, уж ты настоящий христианин, ты…
Парень злобно поджал губы.
— А по-твоему, как выходит, — сказал он с горделивым негодованием, — прямо я верю в такую дребедень! Подумаешь, Библии продаю — на мякине меня не проведешь, не вчера родился, знаю, что почем!
— Отдай мою ногу! — выкрикнула она.
Он вскочил одним движением, мгновенно запрятал в Библию карты и синюю коробочку, а Библию кинул в чемодан. Она увидела, как он схватил ее протез и как тот сиротливо улегся в чемодане между двух Библий. Он захлопнул крышку, с размаху бросил чемодан в проем и сам полез вслед.
Когда над проемом осталась одна голова, он обернулся и оглядел ее уже без всякого восхищения.
— Везет мне на разные штуковины, — сказал он. — У одной дамочки я тем же манером стеклянный глаз раздобыл. И не думай, что ты меня словишь, меня ведь вовсе и не Пойнтер зовут. Зовут меня всюду по-разному, и долго нигде не задерживаюсь. И чего я тебе еще скажу, Хулга, — пренебрежительно протянул он, — ты уж не строй из себя. Заладила: ничто, ничто — да я сроду ни во что не верю! — И каштановая шляпа нырнула в проем.
Девушка неподвижно сидела на соломе, озаренная пыльным солнечным светом. Потом она обратила перекошенное лицо к воротцам и увидела, как синяя фигурка быстро пробирается через зеленое крапчатое озерцо.
Миссис Хоупвел и миссис Фримен выпалывали дикий лук на дальнем выгоне и видели, как он вынырнул из лесу и пошел к шоссе прямиком через луг.
— Да это не тот ли нудный молодой человек, что упрашивал меня купить Библию,— сказала миссис Хоупвел, при-щурясь. — Должно быть, обходил там негров со своим товаром. Уж такой простак, — сказала она, — но, верно, будь все мы таковы, и на земле жилось бы получше.
Неторопливый взгляд миссис Фримен настиг его перед тем, как он исчез за холмом. Потом она перевела глаза на вонючий луковый росток, который только что выдернула.
— Этакая простота не всем дается, — сказала она. — Мне так нипочем бы не далась.
ПЕРЕМЕЩЕННОЕ ЛИЦО
I
Павлин шел за миссис Шортли вверх по дороге. Медленно выступая друг за другом, они вдвоем составляли целую процессию. Одолев подъем, женщина остановилась и, скрестив руки на груди, застыла на своих исполинских ногах, словно нагромождение гранитных глыб, суживающееся кверху, к двум излучающим ледяной свет голубым точкам, от пронзительного взгляда которых ничто не могло укрыться. Преисполненная неколебимой уверенности в себе, она высилась, точно великанша, — хранительница здешних мест, вышедшая на шум узнать, что стряслось. Не удостаивая вниманием белесое послеполуденное солнце, которое, словно незваный гость, пряталось за зубчатой стеной облаков, она обратила свой взор на ответвлявшийся от шоссе рыжий проселок.