Страница 17 из 21
— Босс, давайте сегодня я постреляю, — предложил Рейби. — По понедельникам вы всегда еле шевелитесь. Коли вы навернетесь на склоне, то распугаете всех птичек, ненароком пальнув.
Старый Дадли хотел добраться до выводка. Уж четырех-то куропаток он подстрелит как пить дать.
— Никуда они не денутся, — пробормотал он.
Он вскинул ружье и подался вперед всем телом. А потом вдруг поскользнулся и упал навзничь. Ружье выстрелило, и вспугнутые куропатки брызнули в воздух.
— Каких красавцев упустили, — вздохнул Рейби.
— Ничего, найдем другой выводок,— сказал Старый Дадли. — Ну-ка, помоги мне выбраться из этой чертовой ямы.
Он подстрелил бы штук пять куропаток, если бы не упал. Он сбил бы птиц на лету, словно установленные на заборе жестянки. Старый Дадли поднес одну руку к уху, а другую вытянул вперед. Он сбил бы их, точно глиняных голубей. Бах! Он резко развернулся, заслышав скрип подошв на лестнице,— все еще держа в руках воображаемое ружье. Навстречу поднимался негр из соседней квартиры, растянув в удивленной улыбке аккуратно подстриженные усики. У Старого Дадли отвалилась челюсть. Уголки губ у негра подрагивали, словно он с трудом сдерживал смех. Старый Дадли оцепенел. Он таращился на четкую линию крахмального белого воротничка, обнимавшего темную шею.
— На кого охотимся? — спросил негр голосом, в котором слышался простодушный смех черномазых и одновременно легкая издевка белых.
Старый Дадли почувствовал себя малым ребенком с водяным пистолетиком в руке. Он стоял разинув рот, не в силах пошевелить языком. Колени у него подогнулись, ступни заскользили, и он проехал вниз по трем ступенькам и грузно уселся на задницу.
— Ты поосторожней, — сказал негр. — Так ведь и зашибиться недолго.
И он протянул руку, чтобы помочь Старому Дадли встать. У него была узкая ладонь и длинные пальцы с аккуратно подстриженными чистыми ногтями, вроде даже подпиленными. Старый Дадли сидел на ступеньке, свесив руки между коленей. Негр подхватил его под локоть и попытался поднять.
— Ух! — выдохнул он.— Ты тяжелый. Ну-ка помоги мне. Старый Дадли подался вперед и с трудом встал. Негр держал его под локоть.
— Я все равно иду наверх, — сказал он. — Так что провожу тебя.
Старый Дадли затравленно огляделся по сторонам. Ступеньки сливались у него перед глазами в сплошную массу.
Он шел по лестнице с негром. Негр останавливался на каждой ступеньке и терпеливо ждал.
— Значит, старик, ты охотник? — говорил негр. — Дайка вспомнить. Однажды я охотился на оленя. Кажется, мы пользовались «додсоном» тридцать восьмого калибра. А ты чем пользуешься?
Старый Дадли тупо пялился на блестящие коричневые туфли.
— Я пользуюсь ружьем, — промямлил он.
— Я предпочитаю не охотиться, а просто пострелять забавы ради, — говорил негр. — Никогда не испытывал желания убивать. Жалко истреблять животных. Но я бы с удовольствием коллекционировал оружие, будь у меня время и деньги.
Он останавливался на каждой ступеньке и ждал, когда Старый Дадли взберется на нее. Он рассуждал об огнестрельном оружии и системах винтовок. Они добрались до лестничной площадки. Негр двинулся по коридору, поддерживая Старого Дадли под локоть. Наверное, со стороны казалось, будто они идут под ручку.
Они подошли к двери Старого Дадли.
— Ты вообще здешний? — спросил негр.
Старый Дадли помотал головой, уставившись на дверь. Он еще ни разу не взглянул на негра. За все время, пока они поднимались по лестнице, он ни разу не взглянул на него.
— Что ж,— сказал негр,— это мировой город, надо только к нему привыкнуть.
Он похлопал Старого Дадли по спине и зашел в свою квартиру. А Старый Дадли зашел в свою. Боль, гнездившаяся в горле, теперь разлилась по всему лицу и вытекала из глаз.
Он прошаркал к своему креслу у окна и упал в него. При мысли о негре спазмы сдавливали горло со страшной силой — чертов негр похлопал его по спине и назвал «стариком»! Его, который знал, что подобная фамильярность недопустима. Его, который приехал из приличного города. Из приличного города. Из города, где ничего подобного не могло произойти. Он испытывал странное давление в глазницах. Казалось, глазные яблоки распухают и через минуту просто вылезут из орбит. Он попал в западню здесь, где черномазые могут развязно называть тебя стариком. Нет, он вырвется из западни. Вырвется. Старый Дадли откинул голову на спинку кресла, чтобы вытянуть слишком толстую шею.
На него смотрел мужчина. В окне напротив торчал мужчина и смотрел прямо на него. Мужчина видел, как он плачет. Там, где полагалось стоять герани, торчал мужчина в нижнем белье и смотрел, как он плачет, и ждал, когда он наконец задохнется от спазма в горле. Старый Дадли посмотрел на него. Там должна была стоять герань. Герань, а никакой не мужик в подштанниках.
— Где герань? — прерывисто выдавил он.
— Чего ты плачешь? — спросил мужчина. — Я в жизни не видел, чтобы мужик так плакал.
— Где герань? — прохрипел Старый Дадли.— Здесь должна стоять герань, а не ты.
— Это мое окно, — сказал мужчина. — Я имею полное право стоять здесь, если мне захочется.
— Где она? — взвизгнул Старый Дадли. Он еще мог выталкивать из себя слова.
— Свалилась с карниза, если тебя это касается, — сказал мужчина.
Старый Дадли с трудом поднялся с кресла и глянул вниз через подоконник. С высоты шестого этажа он увидел на тротуаре черепки цветочного горшка, темное пятно рассыпавшейся земли и что-то розовое, перетянутое бумажным зеленым бантиком. Шестью этажами ниже. Герань упала с шестого этажа.
Старый Дадли посмотрел на мужчину, который жевал резинку и ждал, когда он задохнется от спазма в горле.
— Нельзя было ставить горшок так близко к краю, — прохрипел он. — Почему ты не сходишь за ней?
— А почему бы тебе не сходить, папаша?
Старый Дадли уставился на мужчину, который торчал в окне, где полагалось стоять герани.
Он сходит. Он сходит и подберет цветок. Он поставит герань на свой собственный подоконник и будет смотреть на нее с утра до вечера, коли пожелает. Старый Дадли отвернулся от окна и вышел из комнаты. Он медленно прошагал по беговой дорожке коридора и добрался до лестницы. Она походила на зияющий провал в полу. На бездонный колодец. А ведь он совсем недавно поднимался по ней, чуть позади негра. И черномазый помог ему встать на ноги, и поддерживал под локоть, и шел по ступенькам рядом, и рассказывал, что однажды охотился на оленя, и видел, как «старик» целился из воображаемого ружья, а потом сидел на ступеньке, словно беспомощное малое дитя. Он был в начищенных до блеска коричневых туфлях и с трудом сдерживал смех, и вся эта история действительно смеху подобна. Вероятно, на каждой ступеньке здесь будут стоять черномазые в начищенных туфлях и серых носках в черную крапинку, с трудом сдерживающие смех. Лестница вела вниз и вниз. Нет, он не опустится настолько низко, чтобы негры фамильярно хлопали его по спине. Старый Дадли вернулся в свою комнату, к своему окну и посмотрел на герань на тротуаре.
Мужчина сидел на подоконнике, где обычно стояла герань.
— Что-то я не вижу, чтобы ты подобрал цветок, — сказал он.
Старый Дадли тупо уставился на него.
— Я тебя давно заприметил, — сказал мужчина. — Каждый день сидишь в своем старом кресле и пялишься в мое окно. Чем я занимаюсь в своей квартире, мое личное дело, ясно? Мне не нравится, когда за мной следят.
Герань валялась на тротуаре у дома, корнями вверх.
— Я никогда не предупреждаю дважды, — бросил мужчина и отошел от окна.
ПАРИКМАХЕР
Либералам в Дилтоне приходится туго.
После первичных выборов кандидата от демократической партии Рейбер поменял парикмахера. Тремя неделями раньше парикмахер спросил его, пока брил:
— За кого вы собираетесь голосовать?
— За Дармона, — ответил Рейбер.
— Вы любите ниггеров?
Рейбер так и подскочил в кресле. Он не ожидал столь грубого вопроса.