Маска Владигора

Дружинники Любавы нашли пещеры для жилья неподалеку от места, где обитали двое мужчин и три женщины: братья, Кудруна, Любава и Путислава. Всем им предстояло коротать время у костров, покуда не кончится снегопад и они не спустятся в долину, чтобы начать движение к Ладору. Зверья повсюду было много, и люди не голодали. Тяжелее приходилось лошадям, потому что единственным кормом для них была пожухлая трава, которую дружинники откапывали из-под снега.

Владигор и Велигор часто уходили вдвоем в уединенное место и рассказывали друг другу случаи из своей жизни, этих рассказов у каждого имелось в запасе столько, что, казалось обоим, не хватит и зимы, чтобы все их выслушать. Велигор порой краснел и отворачивался, чтобы скрыть смущение, потому что внезапно вспоминал о своем желании убить Владигора, причем сделать его смерть долгой и мучительной. Но помнил он и о чувстве жалости, которым проникся некогда, увидев обезображенного победителя состязаний. Велигор поведал брату о том, как поднял с земли его личину, как пошел с нею к чародею Острогу, ученику Веденея, и как тот сразу же признал в письменах, начертанных на ее внутренней стороне, работу колдуна Краса, советника Грунлафа.

— Так вот кто испортил мое лицо! — с горечью воскликнул Владигор. — А я ему так доверял! Я же покинул Ладор, оставив на его попечение Кудруну и Любаву!

— И теперь Ладор в руках борейцев! — подхватил Велигор. — Знаешь, мнится мне, что и ты, и я, полюбив Кудруну, тоже стали жертвами чар Краса. Он тебе показывал ее изображение на деревянной доске?

— Ну да! Я помню, что был поражен ее красотою…

Велигор помолчал. Он по-прежнему любил Кудруну, но теперь она не могла ему принадлежать, потому что отбирать жену у брата, по мысли Велигора, было бы таким бесчестным делом, равное которому по мерзости трудно и сыскать.

— Скажу еще, — продолжал Велигор, — что этот чародей Острог сказал мне так: спасешь душу брата единокровного, если, лук натянув, выстрелишь прямо в его сердце.

Владигор расхохотался:

— Вот уж загнул этот твой Острог! Ну давай стреляй, попробуй! Может, и впрямь душа моя, от тела отделившись, расстанется с моим уродством!

Смутился Велигор. Не стоило, подумал он, вздор этот пересказывать. О другом заговорил. Сказал, что если и примут его в Ладоре люди за князя своего, то будет он править вместе с Владигором — во всем будет слушаться советов брата.

И обнялись братья тепло и дружески, доверяя один другому, как самим себе.

Любава с Кудруной тоже жили дружно, совсем не так, как в Ладоре, когда сестра Владигора подозревала невестку в том, что она лишь ради того, чтобы завладеть властью в Синегорье, согласилась выйти замуж за урода. Теперь же, когда узнала она, что девушка отправилась на поиски супруга, когда поведал ей Владигор и о том, как возвращала ему Кудруна человеческий облик в лесной избушке, как не побоялась уехать вместе с ним в горы, готовая здесь, в пещере, жить сколь угодно долго, поняла Любава силу ее любви, искренней и чистой. И часто целовала она Кудруне руки, благодаря за эту любовь.

А Путислава не переставала любить Велигора, хоть и догадывалась, что он все еще более чем неравнодушен к жене своего брата. Но знала она также, что никогда не попытается Велигор оспорить право Владигора на Кудруну, а поэтому надежда теплилась в ее сердце. Надеялась она, что когда-нибудь Велигор излечится от страсти к дочери Грунлафа и тогда…

У Путиславы имелось средство, способное еще сильнее отдалить Велигора от Владигора и Кудруны. Часто вспоминал князь синегорский своего учителя Белуна, вздыхал при этом, говоря:

— Вот если бы я смог разыскать своего учителя! Он обязательно снял бы с меня чары Краса. Но Белун, я знаю, сейчас находится в другом Пространстве и во Времени другом. Надо ждать… А Путислава, слыша эти речи, думала: «Вот если бы Владигор вновь стал красивым! Тогда Кудруна полюбила бы его даже сильнее, чем любит сейчас. И тогда влюбленный, до сих пор влюбленный Велигор окончательно отказался бы от каких бы то ни было попыток вызвать в ней ответное чувство!»

Вспоминала Путислава то, что говорил ей Белун: «Лишь тогда вернет Владигор прежнее свое лицо, когда в изображение его, на камне высеченное, двое выстрелят из самострела. Один человек братом должен быть его единокровным, другой же больше жизни должен его любить, ибо смертью своей спасет Владигора!»

«Но кто же любит его больше жизни своей? — рассуждала Путислава. — Может быть, Кудруна? Или Любава? Могу ли я передать им слова Белуна, ведь таким образом я поставлю их перед выбором: умереть или видеть мужа, брата всю жизнь уродом!»

Долго молчала Путислава, не решаясь поведать о своем разговоре с чародеем, но однажды, когда Владигора не было в пещере — охотился в горах, — сказала вдруг Путислава так, чтобы слышали ее Любава, Кудруна и Велигор:

— А ведь средство есть, как князю Владигору прежнее лицо вернуть…

Все повернулись к ней. Думали, что продолжит, объяснит, но она молчала.

— Ну говори же, говори, что за средство? — нетерпеливо воскликнула Любава.

— Кудесника Белуна, наставника князя Владигора, повстречала я в лесу недавно…

И слово в слово передала она все то, что говорил ей чародей Белун, не забыв упомянуть и о заклинании, но покуда не произнесла его, хоть и помнила его прекрасно.

— Да ведь то же самое мне и чародей Острог в Пустене сказал: «Спасешь душу брата, если из лука прямо в сердце его выстрелишь!» Тогда не уразумел я смысл слов этих, бредом показались мне они, но вот ведь и Белун, к которому я шел, то же говорит!

Женщины молчали. Каждая понимала, что первое условие возвращения Владигору прежнего лица нетрудно выполнить — Велигор был его единокровным братом… Но кто из них двоих, сестра или жена, любит урода столь сильно, что сможет ради него пожертвовать жизнью?.. И вот Кудруна сказала:

— Мне жизни своей не жаль, если это поможет Владигору обрести лицо. Пусть он будет счастлив…

Любава недобро рассмеялась:

— Он будет счастлив, потеряв тебя? Да он и дня не сможет прожить, если узнает, какой ценой ему вернули былую внешность! Нет уж, я люблю его не меньше, чем ты, и выстрелю в его каменное изображение, и рука моя не дрогнет! Не только ради брата я так поступлю, но и для блага Синегорья!

Кудруна печально покачала головой:

— Нет, золовка, не настолько сильно ты любишь брата своего, чтобы могло сбыться предсказание Белуна. Не ты ли отказалась признать в уроде Владигора? Если бы сумела сердце его согреть тогда, пожалеть, защитить от гнева толпы, так не ушел бы он из Ладора! Я буду стрелять! Знаю к тому же, что излечится он от страсти ко мне, как только умру я. Не меня любил он, а чары Краса, изображение мое бездушное, изготовленное при помощи крови моей.

— Хорошо, невестушка моя. Если спор у нас такой зашел, то пусть суд Божий нас с тобой рассудит. Жребий бросим! Пусть Велигор заготовит две лучинки — одну короткую, другую подлиннее. Тот, кто вытащит короткую, пусть знает — жизнь его укоротится скоро. Ну, согласна?

Поначалу не хотела Кудруна соглашаться. Чувствовала всем существом своим, что выстрел Любавы, если достанется ей короткая лучинка, безрезультатным будет. Но настаивала на жребии Любава, и кивнула наконец Кудруна:

— Ну будь по-твоему. Готовь лучинки, Велигор.

Велигор, следивший за спором женщин с большим волнением и в глубине души надеявшийся на то, что Любава сумеет убедить Кудруну, до сих пор им любимую, с камнем на сердце пошел ломать лучины. Когда протягивал он свою руку женщинам, в которой два куска лучины зажаты были так, что снаружи виднелись концы одинаковой длины, то молился Мокоши, покровительнице женщин, чтобы короткая лучина Любаве досталась.

— Кто тащит? — спросил он угрюмо.

— Ты тащи, Любава! — молвила Кудруна. — Ты жребий бросить предложила, тебе и тащить лучину.

Смело Любава протянула руку, не ведала она страха смерти, ибо судьба Ладора зависела сейчас от нее, и вытащила длинную лучинку. Велигор раскрыл ладонь, на которой осталась лучинка, длина которой вмещала сейчас судьбу Кудруны, без памяти любившей своего супруга. С победным видом взяла Кудруна короткую лучинку, Любаве показала: