Маска Владигора

— Велигор, ты перенесешься через эту реку, на крыльях перелетишь!

Велигор рассмеялся. Он услышал в словах Путиславы, которая, он знал, уже успела до самозабвения его полюбить, лишь желание подбодрить его.

— Нет, не смейся, не смейся, ведь у тебя же есть одно крыло. Застрели лебедя, из его перьев смастери крыло и для левой руки, оттолкнись от берега и — полети.

— Ты что, рехнулась? — разозлился Велигор. — Разве эти крылья удержат меня?

— А ты попробуй. Я знаю, Стрибог поможет тебе, ведь ты делаешь правое дело. Попробуй, Велигор!

…В лесу, на небольшом тихом озере, Велигор застрелил двух лебедей. Их нежное мясо вполне годилось в пищу, которой хватило бы на несколько дней, но ему нужны были лишь перья птиц.

Основу для крыла Велигор сделал из ивы, сплел прутья так, как плетут корзины, только не очень плотно. В лесу отыскал дерево с клейким, густым соком. Много лет назад ведунья, что подобрала его на дороге, научила мальчика отыскивать такие деревья, и потом, когда Велигор стал делать луки, сок, добытый из них, позволял склеивать деревянные пластины лука столь прочно, что даже осетровый клей не мог сравниться с этим соком.

Нацедив его в берестяную корчажку — сам сделал, — стал наклеивать на ивовую основу лебединые перья. Старался сделать крыло похожим на лебединое, где перышки одно к одному ложатся ровно. Все наклеил наконец, дал крылу просохнуть. Были уж заготовлены и ремешки, чтобы крыло надеть на руку. И все это время Путислава не отходила от него, следила за каждым движением милого ей человека.

Оставшись в одних портах, даже без рубахи, не говоря уже о сапогах, Велигор пошел к обрыву. Путислава шла рядом. Вот уже и край обрыва. Внизу — кипит, стремится куда-то бурлящий поток. За ним — предгорье, где пещера Веденея.

Встал на краю. Крыльями взмахнул, пробуя их силу, — зашумели, вселяя в Велигора надежду. Путислава шептала:

— Любый мой, Стрибогу помолись, поможет! Поднимет тебя, перенесет через реку!

Упрямо ответил Велигор:

— Нету Стрибога никакого! Верю только в силу свою!

Так сказал и, оттолкнувшись от края обрыва, с напряжением великим замахал крыльями своими, направляя тело вперед, уподобляясь стреле или аисту, ноги в полете вытягивающему, и казалось ему сначала, что летит он, и радость великая чуть не разорвала сердце его, сердце человека, уподобившегося птице. Горы желанные уже видел он, но вдруг покачнулись они, приблизились резко, а потом стали отдаляться, и вот уже в глазах замельтешили барашками волны бурной реки, все быстрее и ближе, так что ветер в ушах засвистел…

Обожгла его тело ледяная вода и хлынула в рот, и лишь тогда понял Велигор, что не долетел до берега. Стал биться о воду крыльями своими, на поверхность выбраться удалось, голову высунул, но рукомесленное его крыло успело намокнуть, в глубину тянуло, и не было сил сбросить его, прочно привязанное к руке ремешками. А поток все нес его, крутил, и не видел и не слышал Велигор, как рыдала Путислава над обрывом, как заламывала руки, потому что никого еще столь сильно не любила девушка, как спасителя своего с лебединым крылом. И темнеть стало в глазах Велигора, и зазвенели в ушах колокольцы…

Глаза открыл и голову приподнял — увидел, что лежит на камне, поросшем мхом. Вдруг лицо над ним явилось: приветливо, но без улыбки смотрели на него чьи-то почти бесцветные глаза. Раздался голос:

— Очнулся?

— Да, очнулся, — молвил Велигор, еле шевельнув губами. — Не утоп, выходит?

— Выходит, не утоп, — ласково улыбался старичок с реденькой бородкой, безусый, правда.

— Как же выплыл?

— Да я тебе помог. Видел, как ты с обрыва сиганул, крылами своими, точно подбитая ворона, замахал да и камнем в воду. Перевернулся еще, пока летел. Я ж тебя потом, как плыл ты на меня, успел за крылышко-то и ухватить, а не поспей, так и лежал бы ты где-нибудь на дне реки, за камень подводный зацепившись. — Старичок усмехнулся: — Что ж тебя подвигло, витязь, птице уподобиться? Али ты природу человеческую, слабую и тварную, перегнуть в свою сторону решил? Ась, не слышу? — И старичок руку лодочкой к уху приложил.

— Сильным себя ощутил, думал, что все могу… — вздохнул Велигор.

— Сильным! — махнул рукой старик. — Слабым себя чувствовать должен, тогда всех перехитришь. Я вот с рождения тщедушен был, каждый меня бивал, щелкал да обижал, а я терпел, терпел, да и сюда ушел, в пещеру. Науку тайную изучил, ведовство — недаром Веденеем зовусь…

— Веденеем?! — воскликнул Велигор, приподнимаясь на постели.

— Ну да, Веденеем, и все-то я знаю, оттого и сильным себя считаю, и крыльев на руки свои цеплять не стану, хе-хе-хе!

Велигор был рад. Он далее не чувствовал огорчения от несчастливого своего полета, но захотел немедленно проверить, точно ли Веденей силен своей наукой.

— Ну а коли ты такой всемудрый, то скажи, как я крылом лебединым обзавелся? — спросил он старика.

— Как? — даже обрадовался вопросу Веденей. — А Крас-чародей за обиду тебя им наградил. Спросишь еще, что ты в Пустене делал?

— Спрошу!

— А Кудруну, дочку Грунлафову, стрелами своими завоевать хотел, да не получилось, Владигору она досталась.

— Все верно, — был поражен Велигор. — Ну а зачем же я к тебе поехал, и кто меня к тебе послал?

— Острог послал, знахаришка жалкий, травник, — его маленько я как-то поучил. А вот зачем ты ко мне поехал, не пойму. Зачем собрался сопернику своему помочь, продолжая сердцем терзаться по Кудрунке? Проясни мой сирый ум, будь добр!

— Вот именно, «добр»! — проговорил глухо Велигор. — Добро в себе почуял вдруг, жалость к Владигору. Раньше я душегубом был, мучил людей до смерти, лишь бы имуществом их завладеть.

Веденей, уперев руки в боки, закатился долгим мелким смехом. Насмеявшись вдоволь, нагибаясь низко к Велигору, вкрадчиво заговорил:

— Право, рыбья голова у тебя, рыбья. Добро! Где ж вышло-то добро? Истерзал себя в дороге, чуть не утоп — было бы тебе добро. Вот раньше, когда жил ты в своем лесу да грабил, вот это, понимаю, и было для тебя добром. Знаю, сколько ты добра насобирал! Так что ж за мысль шальная в голову твою забралась, коль ты, добро свое презрев, кинулся с головой в омут? Нет, попал ты, Велигор, из князи-то в грязи, и никакого в том тебе добра нет, ошибся ты!..

Велигор, пьянея от сладкозвучной, ровной речи старца, согласно кивал, а старец все говорил, и вот уж рука его, мягкая и прохладная, лежала на горячем лбу Велигора, и так сладостно было витязю, и не хотелось ему никуда идти, и глупой уже казалась мысль помочь Владигору обрести свое прежнее лицо.

«Зачем шел я сюда? Ведь он же мой соперник, — думал Велигор, слушая баюкающий голос Веденея. — Убить его просто нужно было, а я все шел и шел, крыло зачем-то делал…»

А Веденей все лил на сердце Велигора елей своих речей:

— И Белун тебе не нужен, не тому делу служит Белун. Я же Краса помощник, он-то знает, что такое добро, и ты узнаешь это, если у меня останешься. Учеником моим тебя сделаю. Научу многому, сильным будешь, и не на руки свои полагаться станешь, а на знание тайное. Оставайся у меня, Велигор, оставайся…

Медленно поднялся с постели Велигор и преклонил колени перед стариком, и поцеловал его желтую руку, и слезы умиления готовы были пролиться из глаз его. А Веденей гладил его по голове и говорил:

— Умным станешь, сильным. А крылья человечкам малым да хилым не нужны. Хитростью змеиной они сильны, а потому кто понял это, власть огромную над другими имеет…

А в это время на противоположном берегу реки над обрывом ходила взад-вперед девушка. Видела она, как старик вытащил Велигора из воды, как потащил безжизненное тело куда-то к предгорью. Долго рыдала она, не зная, жив ли возлюбленный ее или захлебнулся в волнах. Плакала она и потому, что через бурный поток никак не могла перебраться. Но вот слезы у нее иссякли, не иссякло, однако, желание увидеть милого вновь. Надела на себя Путислава кольчугу Велигора, его штаны и сапоги. Из лука хорошо она стрелять умела, в белку попадала с тридцати шагов. Вскочила на коня и погнала его туда, где можно было найти место для переправы.