Маска Владигора

— Сестра! — хрипло, с тоской в голосе воскликнул Владигор. — Не могу я снять сейчас личину, сердце твое поразить боюсь, изменилось сильно лицо мое, прости. Ты бы впустила меня во дворец, там и поговорили бы мы с тобой, там поведал бы я тебе обо всем, что со мной приключилось. Впусти, прошу тебя!

Но скорбная речь Владигора не вызвала в сердце Любавы сочувствия. Несколько дней назад вернулся из Пустеня один ладорский купец и пустил по Ладору слух, что-де Владигор то ли пропал, то ли убит и какой-то неизвестный выдает себя за Владигора. Поэтому и не поверила словам Владигора Любава и ответила ему так:

— Не понимаю все ж таки, почему не хочешь ты снять личину. Как же ты после-то с сестрой разговаривать будешь, коль сейчас боишься?

Владигор медлил с ответом, зато вместо него заговорил Крас:

— Великая княжна, целомудреннейшая дева Любава! Оттого не решается князь Владигор снять личину, что все лицо его покрыто ранами, еще не зажившими. А раны сии получил он в честном поединке на мечах, в Пустене. Не так ли, благородный князь синегорский?

— Да, это так, — неохотно кивнул Владигор, не любивший лгать, и добавил: — Любава, я могу показать тебе княжескую печать на перстне и меч, выкованный еще нашим отцом, Светозором.

— Все это еще не доказывает, что ты — Владигор, — по-прежнему твердо возразила Любава. — Перстень и меч можно было отнять у брата… убив его перед этим. А где, скажи, дружинник Бадяга с воинами, что отправлялись с князем Владигором в Пустень? Не вижу никого из них среди вас.

Владигор вздохнул:

— Бадяга оказался изменником, он покинул меня в трудный час и ныне разбойничает в Гнилом Лесу. Впусти меня, Любава! Хочешь, я войду во дворец один и перед закрытой дверью расскажу тебе, что находится в той или другой горнице, опишу все, что там хранится. Если ты уверишься в том, что я на самом деле твой брат, то пустишь и всех тех, кто приехал со мной. Только пусть во время нашего обхода дворца с нами будет Кудруна. Ей, я уверен, очень хотелось бы увидеть свое новое жилье.

Любава помолчала в раздумье, потом кивнула:

— Будь по-твоему. Приказываю открыть ворота! Проезжайте в город!

Тяжелые дубовые ворота, укрепленные железными полосами, заскрипели, и Владигор первым проехал в Ладор. Здесь его уже поджидала Любава на коне, со свитой. Не говоря ни слова, она подъехала к Владигору, окинула его внимательным взглядом и жестом указала, куда нужно ехать, будто и не брата встретила она, а какого-то иноземца. Кудруна, вышедшая по просьбе Владигора из возка, пересела на прекрасного тонконогого скакуна вороной масти, и кавалькада двинулась по улицам Ладора.

Весть о возвращении правителя Синегорья облетела город с быстротою ветра, и все ладорцы кинулись туда, где можно было увидеть их любимого князя. Остаться без Владигора, опоры, надежды, защиты всего княжества, не хотел никто. Неужели ложными оказались слухи и действительно вернулся в Ладор обожаемый ими Владигор?

Но почти все, кто видел проезжающего по улицам князя, провожали его разочарованным взглядом. Да, на коне сидел ладный, могучий по телосложению молодец и горделиво держал на левой руке дорогой шлем, да, висел у его левого бедра Светозоров меч, а к луке седла был приторочен самострел, но многое казалось ладорцам странным в его поведении, хоть и кричал он то и дело:

— Вот, вернулся я к вам, мои возлюбленные соплеменники! С Кудруной, дочерью благороднейшего Грунлафа, к вам вернулся, с супругой своей!

Однако же ладорцы, проводив глазами кавалькаду, так говорили меж собой:

— Соседи, а что ж это княже наш в личине едет? Али осы его дорогой покусали, все лицо распухло?

— Да и голос у него сиплый какой-то, будто простыл он в пути…

— И вот что непонятно, други мои, — уезжал наш князь с ладорской дружиной, Бадяга там был, Любенич, Милослав, другие витязи, а теперь-то не приметил я средь воинов этих храбрецов.

— Ох, не нравится мне все это! — понижал голос четвертый. — А вдруг борейцы, князя нашего пленив, другого нам хотят подсунуть, чтоб через него весь Ладор занять, а потом и все Синегорье. С них станется!

Встревоженные расходились жители славного Ладора по домам, и в каждом зрело желание допытаться правды и, если надо, покумекать, как избавиться от беды, которая, чувствовали они, вот-вот постучится в двери их полуземлянок, изб и красивых теремов.

Процессия между тем приблизилась к воротам княжеского дворца, и Любава строго сказала Владигору:

— По уговору — только ты с женой со мной пойдешь. Все прочие пусть поодаль ожидают зова моего!

Ворота приоткрылись, пропуская Любаву со стражей и Владигора с Кудруной.

— Ну, с чего начать тебе, сестра дорогая, рассказ о дворце моем? — прохрипел Владигор.

Любава с печалью в голосе ответила:

— Да с чего хочешь, с того и начинай. Мне все безразлично с тех пор, как потеряла я брата…

Владигор, будто и не было рядом Любавы и весь осмотр дворца затеял он лишь ради любимой своей жены, повел Кудруну по подворью, показал постройки хозяйственные, амбары, солодовни, мельницы, пекарни, поварни, мовницы,[10] прачечные, домики для челяди, погреба, ледники с тушами битой скотины, с птицей, бочками пива, помещения, где хранился мед — малиновый, вишневый, имбирный и всякие другие. Потом во дворец ее провел, вначале по гридницам, светелкам, где хлопотали девицы-мастерицы, пряхи, ткачихи, вышивальщицы. После к жилым покоям перешли: столовую свою показал, спальню, горницу, где с помощниками своими обсуждал планы государственного устройства Синегорья, строительства городов и крепостей. Затем перешли в палаты парадные, в которых принимал послов или устраивал пиры для дружинников своих, лучших ладорских жителей, гостей заморских.

За ними следом ходила и Любава. Слушала хриплый, незнакомый голос и удивлялась: «Да кто же это к нам явился? Что прячет он под личиной? Говорит-то как складно, все верно называет, не забывает и о малой мелочи сказать, но чувствую: не тот это Владигор вернулся, если он и впрямь Владигор. И уж не борейцами ли подослан? Что мне делать, что делать? Кто поможет?»

А Владигор уж вознамерился идти в княжескую свою сокровищницу, чтобы похвалиться перед Кудруной собранными там богатствами. Сказал сестре:

— Тебе я, уезжая, ключи от казны своей оставил. Дай мне их, сестра.

Но тут уж Любава возразила с решительностью такой, которая сомнений не вызывала в том, что рано еще вернувшемуся князю свободно в сокровищницу заходить:

— А вот с этим погодим, братец. О дворце ты все верно рассказал, так и быть, впущу я твоих… борейцев, а о казне, покуда личину свою не снимешь, и не помышляй.

Сказала и пошла отдать распоряжение, чтобы впустили борейских послов и всадников.

Те, разобиженные на плохой прием, уставшие с дороги, въезжали на подворье мрачные, переругиваясь между собой, и в душе бранили Грунлафа за то, что послал их к проклятым синегорцам, давним ненавистникам борейцев. И не заметил никто, что прошмыгнула на подворье какая-то черная тень и юркнула в приотворенную дверь одной из служебных построек. Не знали борейцы, что тень эта сопровождала их в пути от самого Пустеня, останавливалась с ними вместе на привалах, мчалась за кустами вдоль дорог следом за вереницей всадников, стараясь оставаться невидимой по крайней мере для одного из направляющихся в Ладор людей.

Но не одна Любава внимательно следила за Владигором, когда он ходил по своим владениям, показывая их своей супруге. Все еще сомневающаяся в том, что ее мужем стал действительно князь Синегорья, Кудруна делала вид, что осматривает дворец, но одновременно приглядывалась к этому странному уроду в личине, прислушивалась к его голосу и манере говорить и в конце прогулки была абсолютно уверена, что с ней рядом был истинный властелин Синегорья. Это ее обрадовало, но в то же время и огорчило: в глубине души она надеялась, что отыщется когда-нибудь тот красавец, которого поцеловала она на пиру во дворце ее отца. А покуда оставалось примириться с участью быть женою урода. Лишь нечаянная смерть супруга в бою или от болезни могла принести ей освобождение. Только в этом случае Кудруна имела право снова выйти замуж. Но не ждать же годы, когда умрет нелюбимый муж.

10

Бани.