Страница 17 из 155
Прекрасно знаю, что большевизм богат недостатками, что многие возражения против него с точки зрения культурной (вульгарный материализм, «механизация» жизни), экономической («немедленный» коммунизм) и политической (антиправовые методы управления) еще продолжают оставаться в силе. Но главное, решающее возражение — с точки зрения национальной — отпала. Следовательно, и преодоление всех тягостных последствий революции должно ныне выражаться не в бурных формах вооруженной борьбы, а в спокойной постепенности мирного преобразования путем усвоения пережитых уроков и опытов. Помимо того, теперь уже нет выбора между двумя лагерями в России. Теперь нужно выбирать между Россией и чужеземцами. А раз вопрос ставится так, то на все жалобы об изъянах родной страны, соглашаясь признать наличность многих их этих изъянов, я все-таки отвечу словами поэта: –
Старый спор[59]
…Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою…[60]
Пушкин.
1.
«Я посмотрю, достойны ли вы быть нацией» — говорил Наполеон в 1806 году, в ответ на мольбы польских деятелей «воскресить» их бедную родину, обиженную мачехой-историей.
Однако тогда полякам так и не удалось убедить своего высокого покровителя в государственных способностях своих и национальной жизненности. Маленькое «Варшавское» государство, образованное Наполеоном из территорий, отнятых у прусского короля, представило собою картину до того нескладную, что вполне заслужило эпиграмму, весьма распространенную в то время: — «Герцогство варшавское, монета прусская, солдаты польские, король саксонский, кодекс французский»…
И генерал Кропинский имел полное основание утверждать в 1813 году: — «Наполеон не хотел создать Польши, когда мог это сделать»…
Но вот прошло более ста лет, и каприз международной обстановки вновь вызвал к жизни призрак польского государства, облек его плотью и кровью. Ибо того требовали интересы господ момента сего, так было нужно для большего ослабления побежденных, для вящего торжества победителей.
Вместе с бесконечными Латвиями, Грузиями, Азербайджаном (впрочем, ныне уже снова покойным), и прочая, и прочая, и прочая, — явилась на свет Божий и новая Польша, гордая своей старинной славой, своим чудесным воскресением и даже, кажется, своим вековым сном…
И среди всех этих бесчисленных карликовых «империализмов», порожденных «освободительной» войной, империализм польский с первых же дней заявил себя наименее умеренным и наиболее претенциозным.
Польша в лице своих нынешних руководителей воистину возомнила себя «великой державой». Как будто всерьез готова она считать свое «воскресение» собственной своею заслугой. И, пользуясь несчастьем своих западных и восточных соседей, еще недавно столь мощных и грозных, она стремится и впрямь распухнуть до пределов для себя сверхъестественных. Сразу преодолен и хваленый «этнографический» принцип, и находчивые политики Варшавы уже отыскивают другие «справедливые» основания, по которым область непосредственного польского владения необходимо должна распространиться на север — вплоть до берегов Балтийского моря, а на восток — до прежних русских границ эпохи Иоанна Грозного.
И новый пан Гарабурда уже бросает перчатку в старые стены Кремля…
2.
Было бы, конечно, верхом наивности думать, что польское наступление имеет целью борьбу с большевизмом, как таковым. В прошлом году, в разгар успехов Деникина, когда падение Советской власти представлялось вполне реальной возможностью, польское правительство отнюдь не спешило оказать действительную помощь русским антибольшевикам.
И это вполне естественно. Победа Колчака и Деникина была для Варшавы нисколько не нужна и не желательна. Ни самостийной Украины, ни сверхъестественно растущей Польши никогда не потерпели бы русские патриоты. Помогая Деникину, польские шовинисты лишь подрывали бы корень своих вожделений и надежд.
Им нужно было лишь одно: — всемерное ослабление России. И поскольку гражданская война вела к этому ослаблению, они радовались нашей гражданской войне.
Теперь же, когда она завершается, их час пробил. Более благоприятного момента им уже не дождаться: Россия вот-вот начнет оправляться, вновь усиливаться, приходить в себя; и тогда — прощай мечта о Великой Польше! Значит, — теперь или никогда.
И они ловят момент. Они снаряжают армию, благословленную самим Фошем. Они вступают в секретное соглашение с Финляндией и Румынией. Они инсценируют по примеру немецких дипломатов Бреста и французских генералов Одессы комедию украинского самостийничества, воспользовавшись для этого все тем же классическим комиком — Петлюрой. И, собравшись в поход, они предъявляют Москве свиток своих «условий мира».
Воистину, бессмертные боги Олимпа умерли бы от смеха, прочтя эти условия. Польша заговорила с Россией языком победителей Бреста или Версаля!.. И даже столь уступчивые и миролюбивые в подобных случаях большевики принуждены были решиться на новую войну.
Не может быть ни грана сомнения, что эта новая война есть дело не Советской власти только, но всей России. Лишь исступленное и озлобленное ослепление эмигрантов реакции может дойти до такой глубины падения, чтобы сочувствовать полякам в этой трагической борьбе.
Не к большевикам, а к России направлены требования варшавского правительства, и Россия должна отвечать на них.
Не большевики, а Россия приглашается «возвратить» Польше тысячи русских вагонов. Не большевики, а Россия должна заплатить полякам миллиарды рублей за «разрушения» в войне, воскресившей Польшу. Не большевики, а Россия унижается требованием оскорбительной расплаты за свою историческую победу в споре с польской державой. Не большевики, а Россия принуждается отдать Смоленск, как «гарантию» выполнения условий. Перечтите и остальные пункты: — они все имеют в виду Россию.
Поражение России в этой войне задержит надолго ее национально-госудаственное возрождение, углубит разруху, укрепит расчленение, парализует власть. Но зато ее победа вознесет ее сразу на былую державную высоту и автоматически откроет перед ней величайшие международные перспективы, которых так боятся ее вчерашние друзья.
И не значит ли это, что русская кровь, ныне льющаяся у Киева и Смоленска, есть священная для нас, жертвенная кровь за родину, за ее честь, за ее будущее?..
Ужели этого не понимают, не хотят понять на юге? Ужели этого не чувствует Врангель? И неужели ему не раскроет глаза даже доблестный пример старика Брусилова?..
3.
Нетрудно найти политический источник начавшейся польской авантюры. Для этого достаточно лишь вспомнить прошлогодние домогательства парижского ходатая по делам польского правительства перед союзниками г. Дмовского.
Эти домогательства исходили из идеи «великой и сильной Польши», долженствующей заменить собою Россию в системе европейского равновесия. «Польша в этнографических пределах, — такова была аргументация г. Дмовского, — насчитывающая лишь 20 миллионов населения, оказалась бы образованием слишком слабым, в силу своего рокового положения между немецким молотом и русской наковальней». И польские шовинисты на этом основании предъявили конкретную претензию на наши белорусские губернии, не забывая вместе с тем коситься и на Украину. В то же время Россия была ими открыто и цинично объявлена «наиболее опасным врагом».
58
Из стихотворения А. А. Блока «Грешить бесстыдно, непробудно…».
59
«Новости Жизни», 18 мая 1920 г.
60
Из стихотворения «Клеветникам России».