Страница 151 из 155
Славное море, священный Байкал…
Помню, ехал здесь с Таскиным в конце ноября 19 года из омского Иркутска в семеновскую Читу. Тогда были дни зенита ее величия. Обняв Восходящее Солнце, с улыбкой снисходительного презрения смотрела она на бьющийся в предсмертной агонии Иркутск, на поезд «Буки» (поезд Колчака), заброшенный в снежных сибирских пространствах: «сами мол, виноваты»…
…Тоннель. Зажглось электричество. Дым. Закрываю окно… Опять вышли на свет…
Итак, о Таскине: он-то первый и сказал мне песню о Байкале. Любопытный, занятный человек, с хитрецой; член Гос. Думы, кадет. Тогда был левой рукою Семенова (правою не без основания считался ген. Афанасьев). Ехал с ним в его вагоне.
Беседовали дорогою. Все, помню, ругал он омское правительство, умиравшее тогда в иркутском отеле «Модерн». Пепеляев вызывал его из атаманской Читы «для контакта» и даже предлагал ему какой-то из второсортных министерских портфелей. Ну, и поизносились же они все там к этому времени!
— Я им, видите ли понадобился для затычки! Ну, нет, спасибо, не на таковского напали. Я ему, Виктору, прямо сказал, — как бежать-то будешь, уж так и быть, милости прошу, комнатка найдется (они на «ты» еще с времен Думы, когда оба, сибирские депутаты, вместе жили). Тоже, подумаешь, ми-ни-и-стры!.. Бегают по Модерну из комнаты в комнату, флиртуют с эсерами, и воображают, что это и есть государственное дело! Нет, у нас в Чите не то. Совсем не то…
Верил в свою Читу, в атамана, в броневики, а пуще всего, конечно, в японцев: «не беспокойтесь, в Чите большевиков не будет»… Трудно сказать, кто был наивнее и смешнее — комнатные ли министры Модерна, или их критик, шустрый губернатор семеновского Забайкалья. Все хороши, все одинаковы!..
…Какой длинный тоннель! Напоминает дорогу по северо-западному берегу Италии: тоннели — и яркая голубизна солнечной бирюзы… Разгуливается. Наверху голубеет, но над водою туман. Туман в оправе гор.
…Молочная пелена закрыла все озеро: словно халат из тумана. Виден лишь берег у поезда, камешки, одетые в зеленую тину, и пахнет водою. Небо на земле, небо в воде…
…Смотришь и думаешь, и бегут, как пейзажи, мысли, и летают сны. O, rus! О, Русь!..
Да, когда спросят в Харбине о впечатлениях Москвы и России, — что сказать? Единственно напомнить:
Как поразительно ново и свежо звучит этот старый стих в отношении к нынешней России, насквозь пронизанной иррациональной стихией, одержимой некими демонами, витающими между добром и злом. Порыв, elan vital в бергсоновском смысле. Чудо. Страна словно сразу сорвалась с исторической оси и обретает новое равновесие в каком-то новом историческом плане. Отсюда — творческий тонус жизни, и впереди великая неизвестность, «великая судьба, или великое падение». Ведь сломаны старые мерки и, пока новые еще устанавливаются, — звучит критический тезис диалектики Гераклита:
Путь вверх и путь вниз — одно.
Лишь потом, когда завершится процесс переплавки старого в новое, можно будет произвести точный отбор «добра» и «зла» в этом процессе. Но теперь добро и зло так тесно в нем перемешаны, что, кажется, каждое его звено соткано из их своеобразного сплава. И мы можем больше чувствовать, предощущать, нежели знать, — где добро и где зло.
Отсюда и безумие, коего много теперь повсюду на Руси. Есть много безумия, есть много и просто бессмыслицы: эти понятия надо различать. Верится («можно только верить»), что это — вещее безумие, «мудрость перед Господом».
Хочется себя одернуть: друг Аркадий, не говори красиво. Но, читатель, проезжай по Байкалу: я уверен, ты тоже «заговоришь красиво». Виноват Байкал, а не я и не ты. Виновата Россия. Прислушайтесь к ней — и здесь, и в Москве. Но только глубже ухо, ухо к земле!.. Слюдянка (2 ч. дня).
…Синеет Байкал, синеют горы. У берегов вода зеленая — от зеленого дна. Рассеялся туман…
Ничего… «Конкретный идеализм»… Трудно — да. Всем трудно… Но вот туман-то все-таки рассеялся!..
…Солнце, голубое небо, синий, похожий на море Байкал. Свежий воздух, полный воды и зелени. Как тут не «рявкнуть осанны», даже если и труден горный путь!.. Все прекрасное трудно…
…Одно ясно: из интернационалистской революции Россия выйдет национально выросшей, страной крепчайшего национального самосознания. Октябрь с каждым годом национализируется; нужно будет публицистически это выразить формулой: «национализация Октября».
Она происходит независимо от того, в какие экономические формы выльется хозяйство страны; независимо также и от того, в какой степени разовьется наш федерализм. Отрадны теперешние успехи государственной промышленности. Быть может, и удастся задержаться на гибридных, государственно-капиталистических позициях. Если удастся, тем самым будет обеспечен прекрасный фермент государственного централизма, великий национализирующий стимул. Равным образом, мощная, индивидуализированная государственность, конечно, вполне мыслима и в правовой рамке федерации (сводящейся, главным образом, к так называемой «культурной автономии»). А нынешняя обособленность Советского Союза от остального мира есть, несомненно, в свою очередь, исключительной силы национализирующий фактор. До времени он чрезвычайно ценен, его действие будет глубоко плодотворно. Как это уже явственно чувствуется в теперешней Москве, в беседах со спецами, с партийными хозяйственниками!.. Вместе с тем, чем интернационалистичнее тенденции советского правительства, тем они специфически национальнее и тем обособленнее положение Союза в мире. «Федора-странница — всему миру печальница»: но это характеризует лишь ее самоё, выделяя ее среди остальных.
Поймем же себя! Будем же собой!..
(3 часа. Отрываюсь от бумаги).
…Уже скоро семь часов, а Байкал все еще перед глазами, тихий, величественный, в голубоватой дымке. Проехали Мысовую. Ясное вечернее солнце, сверкающей дорогой отражающееся в воде. Горы противоположного берега — в мягкой, лиловатой вуали. Тихо. Удачно, что пришлось увидеть Байкал и в облаках пасмурным, и в ясный, солнечный вечер.
Последние дни в России. Жалко расставаться с нею, и еще, и еще раз всем существом ощущается пустота жизни без нее и вне ее. Лучше от всего отречься — от свободы, от «политики», от науки, — но только не порывать с родною землей, которую не унесешь с собой на подошве башмака… Да, это так, это для меня психологически аксиома, иным я быть не могу и не буду. Есть такие аксиомы души, которые «даны» до всяких этических оценок:
8-го августа.
Яблоновый хребет. Сегодня среди дня уже Чита, пересадка. Надо торопиться. Многое бы хотелось еще записать.
Приближаясь к Москве, признаюсь, я испытывал волнение: как-то встречусь с «оставшейся» интеллигенцией, с друзьями, коллегами, знакомыми, пережившими эти годы в столь иных, отличных условиях? Поймем ли друг друга?
Отрадно признаться: никакой «пропасти» между ними и собой я совершенно не почувствовал. Те же вопросы, те же печали, те же пути мысли, те же, в сущности, варианты решений. Легко было с первых слов установить взаимопонимание: мы говорили, даже подчас и споря, на общем языке. Впрочем, это отчасти понятно: разве сам я не советский спец и разве Харбин не входит вот уже скоро год в зону прямого советского влияния?
360
Из стихотворения Вл. Соловьева «В тумане утреннем неверными шагами…».