Страница 11 из 11
Конечно, никакая дружная атмосфера не превращала тюремную камеру в детский сад или английский клуб джентльменов. Я уж не говорю о том факте, что мы были заперты безвылазно в тесном и смрадном помещении и над каждым висело неясное и угрожающее будущее. Были там и другие «прелести» тюремной жизни и одна по крайней мере в этой первой моей камере была даже концентрированней, чем в последующей нормально тюремной жизни. Прелесть эта – наркоманы. Вообще в Израиле как и на всем Востоке наркомания распространена больше чем в России, и вообще Западе, а алкоголизм – меньше. В уголовной среде процент наркоманов и алкашей, естественно, выше чем в обычной, а уж употребляют практически все. В израильскую тюрьму наркотики проникают ну не так чтоб уж совсем свободно, но довольно обильно. Работает и бесконечная изобретательность уголовников и коррумпированность охраны и тюремных властей. Каждый зэк получивший 1-3х дневный отпуск домой, а таковой полагается отбывшему пол срока и не имеющему серьезных нарушений режима, просто обязан притащить хотя бы грамм наркотика из чего можно сделать довольно много порций. Способов сокрыть его от тщательной проверки (вплоть до сования пальцев охранника в задницу заключенного) есть множество. Один из них состоит в проглатывании пакетика, предварительно герметически упакованного в пленку. Придя в камеру зэк ходит в туалет на бумажку пока не выкакает драгоценный груз. Затем капсула обмывается, распаковывается и ничтоже сумняшеся делится с благодарной братвой и употребляется. Кстати этот метод применяется не только для проноса небольших порций наркотика в тюрьму, но и для транспортировки до 10 гр, особенно дорогого, такого как героин, на воле в коммерческих целях. Со мной в камере однажды сидел «багдер», т. е. перевозчик, транспортировщик героина с совершенно фантастической историей, связанной в таким способом транспортировки. Он ехал в машине с другом везя с собой кажется 5 гр героина не проглоченного пока а просто в кармане. Полиция получила от кого-то об этом наводку, была погоня во стрельбой и когда развязка была уже неизбежной, он успел сделать капсулу, загерметизировать ее (герметизация делается элементарно с помощью зажигалки) и уже на глазах полиции проглотил ее. Его поместили в отдельную камеру без туалета, с горшочком и надзирателем, который наблюдал, чтоб он покакавши не ухватил вещественное доказательство и не спрятал его. Он покакал раз, другой, капсулы нет. Делают рентген – она в желудке. Делают принудительную клизму, делают промывание простое, затем по системе йогов – капсулы нет, а рентген показывает что она все там же. Как он объяснял нам – он умеет держать капсулу в желудке. (Интересно, умеют ли это индийские йоги). Ну и что вы думаете, полиция сдалась? Нет израильская полиция не сдается. Парню делают принудительную операцию, разрезают живот, разрезают желудок, достают вещдок, заводят дело и сажают в то отделение тюрьмы, где люди сидят по окончании следствия, не до окончания суда. Но дело этим еще не исчерпалось. Не только полиция завела на него дело, но и он на полицию, обвинив ее в принудительной, противозаконной операции. Полицию правда в досудебное тюремное отделение не посадили, но в суде ее дело все равно должно было разбираться. Чем закончился этот интригующий поединок, я не знаю, т. к. мой суд закончился раньше чем у факира, меня перевели из этого отделения в обычную тюрьму и больше я с факиром не встречался. Знаю только, что полиция оправдывала себя тем, что если бы операцию не сделали, то пленка от длительного пребывания в желудке могла бы раствориться, что с неизбежностью привело бы к летальному исходу. Тут, правда, возникает вопрос, можно ли человеку в здравом уме, делать операцию против его воли даже во имя спасения его жизни, но попытка ответа на этот вопрос может увести нас далеко за пределы темы рассказа в высокие сферы философии и даже религии. Любопытно, однако, было бы послушать судебное прение по этому делу между обвинением и защитой.
И все-таки количество наркоты поступающей в тюрьму значительно меньше спроса и поэтому там мало кто погружается до классически известных и мало приятных состояний наркотического отключения. В камеру же предварительного заключения люди попадают с воли и многие из них в этом самом состоянии. Мало того у человека, который сидел, скажем на героиновой игле, а попав в камеру лишился подпитки, наступает так называемый «криз» или ломка. Он бьется в истерике, крушит все вокруг себя орет не прекращая в течении 2х-3х суток. Но и это еще не все. Даже те зэки, которые попадают в камеру полицейского участка не накачанные наркотиками, считают себя обязанными изобразить что они в «кризе». Ибо по их понятиям не употребляет только тот у кого нет для этого денег, а денег нет у того, кто слабак, не может их добыть. В результате практически каждый новоприбывший (а в к. п. з. сменяемость населения частая) часами а то и сутками висит на дверях колотит в них ночами и чем попало, требует у охраны, чтоб ему дали валиум или еще чего-нибудь в этом роде, что по мнению уголовников снимает или облегчает криз и не дает никому ни минуты покоя, в том числе и ночью. Это доводит до иступления и желания взять швабру и обломать ее об голову этого действительного или мнимого наркомана дабы он успокоился. Но нельзя, ибо наркоман в израильском уголовном мире это тоже, что пьяный в России или священная корова в Индии. Ему надо сочувствовать, сострадать, помогать по возможности и параллельно вспоминать как ты и сам бывал в таком состоянии и как тебе и сейчас хочется чего-нибудь хоть валиума. Я однажды, не выдержав, с сарказмом сказал, кажется, Пухе. Что если наковырять со стенки известки, то это тоже помогает, почти как валиум. Пуха воспринял это на полном серьезе, тут же наковырял и съел. Вслед за ним попробовали и остальные и все уверяли, что помогло.
Бывали там, конечно, и эксцессы, хотя не так густо как в общей тюрьме (тяжелой) и к счастью ни один из них не дошел до крови. Но был один, который мог окончиться весьма плачевно. Привели однажды некого гастролера, неизвестно как оказавшегося в ? и чего тут натворившего. Это был огромный и буйный детина, которого с трудом волочили трое полицейских. Уже в тамбурочке, вдохновленный наличием аудитории он дал последний бой и хорошо врезал одному полицейскому. В наказание они приковали его наручниками к прутьям нашей двери снаружи, отлупили дубинками и ушли. Это его не успокоило. Он ревел как раненный динозавр и бился так что казалось вот вот вырвет двери. Через несколько часов его отковали и водворили в соседнюю с нами камеру. Но и там он не успокоился и продолжал орать, бузить и чего-то требовать от полицейских. Так продолжалось несколько часов, а потом ему пришла в голову оригинальная идея. В израильских тюрьмах наработано много форм протеста, с помощью которых зэки пытаются выколотить из начальства удовлетворение каких-то своих требований. Помимо принятых во всем мире голодных забастовок и бунтов с захватом охранников в заложники или без иного применяются индивидуальные и коллективные вскрытия вен. В беершевской тюрьме как раз в период моей отсидки вскрыли себе вены одновременно 150 человек. Применяется ширяние ножом своих сокамерников просто так ни за что, для того лишь, чтоб начальство выполнило требования ширяющего. Применяется, наконец, поджигание в камере паралоновых матрацев, от которых идет ядовитый и удушающий дым. Все эти методы вредны, опасны и отдают мазохизмом, но как мы знаем к голодным забастовкам, например, прибегают не только зэки уголовные, но и политические и не только зэки. Динозавр, как я его окрестил про себя, решил прибегнуть к методу поджигания матрацев. Но он оригинально модифицировал этот метод. Вместо того, чтобы поджечь свой собственный матрац или хотя бы матрацы в своей камере он стал требовать, чтобы мы в нашей камере подожгли матрацы, чтобы полиция удовлетворила его требования.
Такая наглость, конечно, возмутила меня, но я молчал, полагая, что в камере, где есть бывшие короли и прочие авторитеты, мое слово последнее. Казалось бы, что как ни страшен «динозавр», но поскольку нас от него отделяют двое дверей с замками, то чего нам его бояться. Но бывший король Эйлата молчал, как задница, остальные слабо пищали что-то мало вразумительное и только Пуха пытался вести какие-то дипломатические переговоры предлагая вместо поджога матрацев затопление камеры с помощью затыкания очка, оно же сток воды в туалете и открытия крана. «Динозавр» не соглашался и я видел, что дело клонится к тому, что ребята таки подожгут матрацы. Позже, уже умудренный тюремным опытом, я понял, чего боялись мои сокамерники. Конечно, сейчас он не мог добраться до нас. Но ведь впереди у них была тюрьма и там встреча с «динозавром» была вполне возможной. Типы же вроде «динозавра» хорошо запоминают «обиды» и «ущербы» их маниакальному величию и жестоко мстят обидчикам и много времени спустя. Тогда я этого не знал, зато наверное лучше моих сокамерников понимал опасность поджога паралоновых матрацев в камере начисто лишенной доступа свежего воздуха. Мы могли задохнуться еще до того как прибежали бы полицейские. Кроме того на другой день меня должны были везти в суд на предмет продления срока пребывания в к. п. з. под следствием. И чувствуя, что мне нагло шьют дело, я хотел использовать встречу с судьей, чтобы как то защитить свои интересы, но для этого нужно было хорошо обдумать, что сказать судье. (Позже оказалось, что мне там сказать вообще ничего не дали). А о чем можно было думать под рев «динозавра», а тем более после поджога матрацев?
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.