Страница 9 из 12
На эту бумагу ложились слова Гитлера: «Я не буду распространяться здесь о событиях, которые привели к 8 ноября 1923 года»… Почему? Потому что они и без того всем известны? Или – наоборот? Потому что известны они быть не должны… Нет, не закулисная политика описывалась Гитлером в «Майн кампф».Поток посетителей народного трибуна возрастал. В его камере появился лавровый венок. В душе Гитлера возродилась мифология Байрейта. Она превратила жизнь безработного в скитания вагнерианского героя. В Зигфрида, призванного в реальность. В миф, олицетворяющий саму нацию.
В главной партии
Он еще только приближается к трибуне, а в огромном зале уже объявляют: Адольф Гитлер, фюрер германской нации!
…Нет. Мы представим его иначе.
Рихард Вагнер. В главной партии – Адольф Гитлер.
В 1923 году, еще до пивного путча, восходящая звезда политического театра Адольф Гитлер был приглашен в Байрейт. Мечтал ли он, что на этом священном для него Зеленом холме, рядом с домом мастера в свое время будет построен флигель специально для него?!
А тогда, в двадцать третьем, ему предстояла важная встреча. Его ждал теоретик расизма сэр Хьюстон Стюарт Чемберлен, женатый на дочери Вагнера. Парализованного старика вывезли в коляске. Во время рукопожатия на какое-то мгновение оба встретились испытующими взглядами. Вскоре Чемберлен заявил, что Гитлер является «противоположностью политического деятеля», добавляя, что «идеальная политика заключается в ее отсутствии…».
«Похоже, Гитлер принял эти слова близко к сердцу, подменив обычные прозаические цели политика-практика грандиозной концепцией немецкого предначертания и придав эстетическое значение политическим ритуалам посредством их драматизации» [21].
В камере Гитлера появился лавровый венок
Действительно: стройные колонны, униформа, знамена, оркестры бесконечных нацистских парадов будут волновать сердце обывателя не меньше, чем драматические речи самого фюрера. «О Рихарде Вагнере сказано, что он писал музыку для людей, не обладающих музыкальным слухом, с тем же правом можно сказать, что Гитлер делал политику для аполитичных» [47].
Наступил 1932 год. Гитлер уже перебрался из Мюнхена в Берлин и не без жалости расстался с удобными баварскими шортами из кожи: в строгой Пруссии человек в такой одежде не мог восприниматься серьезно. А нацистский фюрер готовил себя к грандиозному будущему. Скоро – выборы рейхспрезидента. Гитлер долго колеблется. Ведь бросить вызов необходимо самому Гинденбургу, прославленному полководцу Первой мировой. НСДАП была на подъеме, но что-то тревожило Гитлера. Как опытный актер, прекрасно чувствовавший свою аудиторию, фюрер понимал: ряды его динамичной партии во многом связаны неустойчивыми эмоциями. Стоит настроению агрессивной истерии немного спать – и тогда конец. Поражения он боялся панически.
Иногда, во время приступов нерешительности, он бросал монетку. В этот раз выпал орел. Решение принято. В один момент города окрашиваются в кровавые цвета нацистских знамен. На мостовых штурмовики целыми сутками кричат: «Германия, пробудись!» Эта массовка куда более эффектна, чем унылые демонстрации коммунистов. Вот под раздражающе-визгливые звуки волынок тянутся они нестройной толпой с поднятыми вверх кулаками. Выкрики: «Голод!» – всего лишь жалкая жалоба. Как проигрывает она победным лозунгам нацистов!
В своем красном «Мерседесе» и днем, и ночью Гитлер мчится из города в город. Его постоянно сопровождает актер Дервин, который профессионально поставил фюреру дыхание и дикцию, а также научил некоторым приемам актерского мастерства.
Был у него актерский дар. Был. Забавляясь, Гитлер любил пародировать другого политического актера – Муссолини. По свидетельству Геббельса, «Гитлер… широко расставлял ноги, вздергивал подбородок, шевелил бровями. Затем под всеобщий смех фюрер, подражая голосу дуче, начинал выкрикивать итальянские слова: «партия», «победа», «макароны», «бельканто» и «баста». Говорят, он делал это более выразительно, чем актер, пародировавший Муссолини в чаплинском «Великом диктаторе».
В близком окружении Гитлер мог и пошутить, но его публичное ампула было, конечно, иным. Он играл величественную роль вождя. И огромным усилием воли старался не выходить из нее никогда. «Маскировать свою личность, равно как и прославлять ее, было одной из главных целей его жизни». Поза, жест, мимический «грим», интонация – все было под контролем.
Смотрите, как он проводит освящение знамен штурмовиков! Очередной знаменосец подходит к Гитлеру, и тот прикладывает новый штандарт к обагренному кровью полотнищу, под которым шла колонна «пивного путча». Каждого фюрер буквально пронзает взглядом. «Что касается торжественных рукопожатий и исполненных значения взглядов, то тут ему нет равных», – замечали современники.
Гитлера снимали часто, и порой кинокамера все же фиксировала моменты, когда фюрер выходил из роли. Вот он на трибуне Олимпиады. Легкая атлетика. Захватывающая эстафета 4 по 100. Перед последним этапом Германия впереди едва ли не на десять метров. Считай, золото уже в кармане. Но вот передача эстафетной палочки и… Что это? Она падает из рук немецкого спортсмена. Гитлер, и рядом с ним Геббельс, вскакивают, снова садятся, в недоумении смотрят друг на друга и разводят руками. Фюрер явно обескуражен и не может скрыть этого.
Но через некоторое время Гитлер снова в своей тарелке. Он выходит к трибуне и… Нет, так просто все было только в начале его карьеры. Когда на афишах писали: «Оратор Адольф Гитлер». Теперь плакаты извещали о встрече с фюрером. Теперь действовал точный режиссерский расчет. Подобно актеру, одержимому страхом наскучить публике, он сопровождал свои выступления все более эффектными номерами.
Однажды Геббельс умышленно затягивал свою речь, ожидая, когда из-за туч выйдет солнце. Божественный герой должен быть освещен самой природой!
Итак, зал полон. Назначенное время наступило, но Гитлер ждет в отдельном помещении. Стакан за стаканом пьет минеральную воду. Получает сообщения о настроении публики. Иногда он формулирует фразу, которую необходимо передать аудитории. Подобранные добровольцы по команде начинают выкрикивать нацистские приветствия. Возникает какое-то движение! Фюрер? Нет, еще не он. Вносят знамена. Играют марши. Наконец, когда возникает ощущение, что напряжение может пойти на спад, Гитлер встает.
В зале раздаются звуки любимого фюрером «Баденвейлерского» марша. Здесь срабатывает закон Вагнера – у каждого оперного героя есть своя выходная тема. Была такая и у Гитлера. Едва заслышав марш, публика уже точно знает, фюрер близко! Шум стихает. Все вскакивают с мест, вытянув руки в нацистском приветствии. «Хайль Гитлер!» Крики сливаются в рев. Обыватели сливаются в нацию. Так им кажется.И все же он появляется как-то неожиданно. Вспыхивают прожектора. Они ведут быстро идущего Гитлера – не через сцену, а, для усиления эффекта, – через проход для публики. Кажется, что это он излучает свет. Неулыбчивый, замкнутый, движется он мимо рядов. Наконец фюрер выходит к трибуне. Восторженный шум достигает кульминации. Иногда он продолжается слишком долго. Тогда Гитлер делает круговой жест рукой – как бы стирая звук. Воцаряется тишина.
Гитлер освящает знамя
«Первые слова негромко, как бы ища опоры, падали в бездыханную тишину, часто им предшествовала минутная пауза, нужная ему для концентрации и делавшая ожидание слушателей невыносимым…
Какой-нибудь выкрик из зала мог его внезапно вдохновить на ответ или острое замечание, и тогда вспыхивали долгожданные первые аплодисменты. Они давали ему чувство контакта, ощущение восторга, и четверть часа спустя, замечал один из современников, «наступает то, что можно описать только… старинной формулой: «в него вселяется дух». Тогда Гитлер, беспорядочно, импульсивно жестикулируя, поднимая голос, приобретающий металлический тембр, до немыслимых нот, извергал из себя слова» [46]. Его чуткость относительно настроения в зале была поразительна. «Второе Я» Гитлера слышало каждую реплику, срывавшуюся с губ любого слушателя.