Страница 6 из 38
Особая нежность к животным и цветам отличала всех детей, начиная со старшей, Мари-Мадлен, которая прекратила обрезать цветы, потому что не хотела видеть, что они страдают. Позже она даже написала восхитительную детскую книгу под названием «Друзья Биш». Биш – ее другое прозвище, а ее друзья – это сова, лиса и хорек.
Их любовь, как часто случается с детьми, была поразительно собственнической. Ручную черепаху привязывали к поводку, чтобы выводить ее на прогулку.
– Скажите мне, Паула, – обращался маленький Антуан к тирольской гувернантке, – каково было быть медведем? Или львом? Или слоном?
И Пауле приходилось описывать свои предыдущие инкарнации, как если бы они имели место. Даже самые скромные существа становились объектом особого внимания. Однажды, когда мать неожиданно поднялась наверх в комнату для игр, маленький Франсуа приложил палец к губам:
– Мама, тише, я слушаю музыку мух.
Утро ее дня рождения – всегда большое событие – начиналось со стука в дверь. Это дети принесли подарки. На сей раз Биш (Мари-Мадлен) и Моно (Симона) принесли книгу. Франсуа пришел с восхитительным белым камнем, а Диди (Габриэлла) – с подушечкой для игл, на которой, с помощью домоправительницы, своими маленькими ручками сделала десять стежков. Антуан поздравил ее своими стихами:
Она со слезами радости на глазах поцеловала их и сказала, что сегодня будет пикник под каштанами в лесу. Они устроят бега для улиток, этих крошечных рогатых созданий, которых Антуан и Франсуа тренировали всю прошлую неделю. Затем пойдут к друзьям на чай. Пикник прошел восхитительно, вспоминала Мари де Сент-Экзюпери, «но когда дали старт, улитки отказались двигаться. Чтобы различать их, улиток покрасили в различные цвета, и краска, вероятно, душила их».
Разместившись на краю лужайки или в прохладной сени лип, убрав пряди темных волос под широкие поля соломенной шляпы, Мари де Сент-Экзюпери работала за своим мольбертом, в то время как дети играли и шумели вокруг нее. Очаровательная семейная фотография, сделанная около 1905 года, запечатлела Мари с еще очень маленькой дочерью Габриэллой на руках. Антуан, небрежно высовываясь из коляски, наклоняется вперед, и густая метелка белокурых волос закрывает его сестер Симону и Мари-Мадлен, которые смотрят на него с неодобрением. На другой фотографии того же времени запечатлена молодая вдова с убранными в прическу длинными волосами и ниспадающей на лоб челкой, в изящном платье с оборочками, весь крой которого, от темного банта сзади до воротника стоечкой у подбородка, твердил о том, что она словно сошла с портрета Ренуара. Темноволосая и темноглазая, она была и тоньше и выше сестры своей матери, а врожденное изящество ее внешности оттенял след долгих душевных страданий, вызванных ранней смертью мужа и несчастьями старшей дочери, с возрастом все больше мучившейся от приступов эпилепсии.
Дети Мари, начиная с Антуана, преклонялись перед ней. Она вся источала любовь к ним и считала невозможным, как бы ужасно они себя ни вели, бранить их. «А когда она хотела нарисовать нас, – вспоминает ее дочь Габриэлла, – она говорила: «Сидите смирно, а я буду рассказывать вам сказку». И неугомонный ребенок тихонько замирал, пока мать, которая была не только художником, но и поэтом, рисовала его, и он (или она) оставался рядом ровно столько, сколько она того желала.
Как всегда, своевольный маленький Антуан не мог дождаться своей очереди. Пьер Шеврие, которому посчастливилось сойтись с ним ближе в дальнейшем, оставил нам очаровательную зарисовку: пятилетний мальчик, с необыкновенными, золотистыми волосами, за что его иногда называли «король-солнце», настойчиво двигается вокруг крошечного кресла под зеленым сукном так, чтобы оказаться рядом с матерью в тот момент, когда она присядет. «Мама, расскажи мне сказку!» И спешащая мать чувствовала себя обязанной в двадцатый раз повторить историю про Иосифа и его братьев или снова рассказать про Ребекку и Вейла. Очень веселило взрослых, когда эти истории, как правило чудесным образом преобразованные, пересказывались другим братьям и сестрам. Так, однажды маленький Франсуа пересказывал историю Авраама: «И затем обратился Исаак к Аврааму и сказал: «Мой отец, где – твари? Я не вижу ни одной, чтобы принести в жертву». И Авраам ответил ему: «Сын мой, ты и есть это животное».
Поэтесса и художница, мать Антуана была также незаурядным музыкантом. В юности она играла на гитаре, а ее брат Юбер вместе с ее гувернанткой аккомпанировали ей на мандолине. Ее отец, Шарль Бойе, барон де Фонсколомб, прославился как не лишенный таланта композитор, а дедушка, Эммануэль, игравший на органе в Экс-ан-Провансе, сочинял мессы, которые исполняются и сегодня. И Мари, и ее младшая сестра Мадлен (частый гость в Сен-Морисе) унаследовали семейный талант и стали как композиторами, так и пианистками. Они также хорошо пели (Мари – контральто, ее сестра – сопрано) в женском хоре деревенской церкви, где мать Антуана играла на фисгармонии во время воскресной мессы.
Один раз в неделю молодая преподавательница музыки по имени Анна-Мари Понсе приезжала из Лиона в омнибусе, и ее встречал в Леймане кучер. Ее отец, известный горожанин, а одно время – директор Лионской оперы, организовал в городе премьеры «Лоэнгрина» и «Смерти валькирии» – с масляными лампами и свечами, поскольку электричество было еще неведомо горожанам. Частая гостья на «вечерах по средам» у графини де Трико, она учила племянницу хозяйки петь романсы Шумана и финалы музыкальных циклов Рейнальдо Хана, ставшего тогда модным. В Сен-Морисе ей пришло в голову учить музыке не только Мари и ее сестру Мадлен (которая была тогда еще не замужем), но и детей. Антуана обучили игре на скрипке и на фортепьяно. Сохранилась забавная более поздняя фотография, где он, одетый в совсем неподходящие к случаю бриджи и сапоги для верховой езды, мечтательно играет на скрипке. Похоже, все вокруг понимали, что его дарования по части музыки скромнее, чем у других, и он никогда не достигнет виртуозности своего брата Франсуа, унаследовавшего музыкальный дар Фонсколомбов. Хотя Антуан мог добросовестно сыграть мелодию на фортепьяно, но впоследствии предпочитал развлекать компанию, катая апельсины или яблоки вдоль клавиатуры со словами: «Теперь признайтесь, разве это не напоминает Дебюсси?» И вполне естественно, что в то время, как его мать любила Шумана и романсы, любимым композитором Антуана стал Бах.
Но одна страсть все-таки владела юным Антуаном, и страсть эта называлась – поэзия. Здесь также легко обнаружить влияние его одаренной матери. Вряд ли милая Паула, тирольская гувернантка, или преданная, но педантично-сухая Муази могли способствовать не по годам рано проявившейся у мальчика любви к одам и сонетам.
Ему исполнилось только шесть лет, когда он написал свою первую поэму, а к семи годам он уже сделал набросок оперы в пяти актах! Однажды ночью, вспоминала его сестра Симона, где-то после одиннадцати часов, когда дети улеглись в свои кровати, раздался стук в дверь. В дверях стоял Антуан, одетый в рубашку и обернувший вокруг талии что-то похожее на одеяло или скатерть.
– Я пришел прочитать свои стихи, – заявил он пораженным сестрам.
– Но, Тонио, мы спим…
– Ну и что? Вставайте! Мы идем к маме.
– Но мама тоже спит!
– Мы ее разбудим! Вот увидите, все будет в порядке!
Мама попротестовала для проформы, но последнее слово осталось за Антуаном. Это было длинное слово, так как юный упрямец удерживал небольшой круг покачивающихся спросонья голов и осоловевших от сна глаз вплоть до часу ночи чтением своих вдохновенных строф.
Переполненный поэзией, он имел соперника в лице сестры Симоны, о которой мать позже заметила: «Вот у нее-то действительно рождались идеи». Она была на два с половиной года старше, и это давало ей, по крайней мере в ранние годы, преимущество, пока Антуан не начал ходить в школу, приобретая, в свою очередь, «классическое» образование. Именно мать настаивала на изучении Симоной латыни, к ужасу своих родственников и родни мужа, справедливо полагавших, что это лишь пустая трата времени при надлежащем воспитании молодой леди. Сказки, короткие истории, романы – все использовалось ими для выискивания сцен, которые можно было бы разыгрывать как шарады или как пьески для развлечения старшего поколения. Если (это случалось довольно часто) под руку попадались кузены, проживавшие в резиденции, их задействовали как дополнительных «рабочих сцены». Анна-Мари Понсе вспоминает один случай, когда Антуан с сестрами и кузенами решил поставить пьеску под названием «Телефон». Антуан играл главную роль – роль мужа, который, попивая кофе со своими друзьями, звонит своей жене, только чтобы убедиться: их виллу грабят бандиты. Кофе и спиртное дети решили использовать настоящие. Сен-Морис владел известными на всю округу запасами коньяка и марочных вин, включая гордость семейства, известную как «Святая вода Лестранжей». В начале второго акта подали поднос с кофе и бутылку этого вина. И в тот миг, когда Антуан стал открывать бутылку, чтобы обмыть отвратительную новость – его жена на вилле подверглась нападению бандитов, – из зала раздался крик: «Ой, они взяли мою «Святую воду»!» Вскочив с кресла, графиня Трико бесцеремонно взошла на «сцену» и удалилась с ликером, полностью разрушив замысел удрученного актера.