Неповторимое. Книга 6

О содержании будущего доклада в ЦК КПСС никто со мной не говорил и даже не намекал. Я также никому никаких вопросов не задавал по части того, что бы они хотели услышать. Это позволяло мне «влить» в доклад не только события, связанные с войной и нашей победой, но и всю остроту момента, в котором находилась страна: развал экономики, падение жизненного уровня народа, межнациональные конфликты, проявление сепаратизма и процветание преступности всех видов, отсутствие должного внимания к проблемам Вооруженных Сил в связи с выводом войск из Восточной Европы и Монголии, да и вообще к вопросам обороны, в том числе к ВПК. На этом фоне я ставил вопрос — разве мы в годы Великой Отечественной войны за это боролись? Разве советский народ потерял в войне миллионы своих сыновей за такую жизнь? К этому стремился Гитлер. И объяснять все наши беды временными трудностями в связи с перестройкой — не убедительно. Мы надеемся, что народ и руководство страны сделают правильные выводы и примут меры к стабилизации обстановки.

В целом я был доволен текстом своего доклада. В общих чертах рассказал о его содержании Николаю Андреевичу Моисееву — члену Военного совета Сухопутных войск. Он одобрительно отнесся к моим намерениям, но, очевидно, в целях моей защиты (а у нас отношения были весьма открытыми и близкими) он, улыбаясь, намекнул на характер аудитории и хитровато сказал:

— Возможно, некоторые тезисы стоит посмотреть еще раз…

— Обрезать острые углы, что ли?

— Ну, не так, чтобы обрезать но, может быть, по форме несколько помягче.

— Но мы же не так давно послали съезду народных депутатов обращение от нашего Военного совета, где четко и ясно описано бедственное положение войск, особенно в связи с выводом их из Восточной Европы. Что же я должен отступать? — горячился я.

— Мне тогда остается только пожелать успешно справиться с этой задачей, — миролюбиво заметил Моисеев.

Накануне намеченной даты мне позвонили из ЦК и сказали, что все остается в силе — завтра, 7 мая, в 16.00 в Большом зале ЦК, в новом здании, состоится торжественное собрание, желательно подъехать минут за пятнадцать до начала. На следующий день часа за два до доклада мне опять звонят из ЦК и говорят, что на торжественном собрании будет член Политбюро ЦК Яковлев. Вроде он только что сообщил об этом. Возможно, так оно и было, но возможно, и наоборот — чтобы не давить на меня своим авторитетом и создать условия для подготовки доклада с позиций военных. Это сообщение меня, конечно, заинтересовало, но я и в мыслях не держал вносить какие-то поправки. Если уж я на Совете Федерации выступал столь же резко, да и на съезде народных депутатов выступление было в том же ключе, то уж перед аппаратом ЦК я тем более должен быть откровенен. Мысленно даже решил, что Интонацией я должен заострить все острые моменты еще больше.

В тот же день я прибыл в установленное время. Встретили меня по-доброму. Провели в комнату президиума — там уже было человек двенадцать, многие были мне знакомы. Поздоровались, пообщались, подошел еще кто-то. В 16 часов сказали, что все собрались, и мы отправились на сцену. И здесь повстречались с Яковлевым. С ним мы были знакомы относительно давно, еще во времена, когда я приезжал из Кабула и докладывал о положении дел на заседании Комиссии Политбюро по Афганистану. Он тогда еще «прививал дух демократии» — настаивал на том, что корреспондентам надо разрешить бывать везде, в том числе и в бою. Хотя это, конечно, требовало дополнительной организации и выделения сил для охраны — чтобы их не перебили.

В этом зале я был впервые. Большой, светлый, много воздуха, все это поднимало настроение. А у меня тем более. Так как все места были заняты, я устроился за столом президиума, ближе к трибуне. А «вожди» сели по центру. После непродолжительного вступительного слова (так уж повелось) торжественное собрание было открыто и слово для доклада предоставили мне.

Пока я говорил о войне, о ее главных событиях, о победах на фронтах и в целом о разгроме немецко-фашистских войск и капитуляции Германии, а также о наших фантастических темпах восстановления и развития народного хозяйства и, конечно, о значении нашей Победы для народов мира, доклад многократно прерывался аплодисментами. Но когда я перешел к разделу, где показывал язвы нашей жизни и говорил о том, что результаты ратного труда и в целом нашей Великой Победы утрачиваются, все притихли. Лишь когда я сказал, что руководству страны надо наконец повернуться лицом к проблемам народа и его Вооруженных Сил и принять самые решительные и экстренные меры по наведению порядка, зал буквально взорвался. Это меня ободрило. И в целом, когда я закончил доклад, зал по-доброму долго благодарил меня.

После торжественного заседания мы стали расходиться. Я уже со многими в президиуме распрощался, как вдруг мне говорят, что Яковлев приглашает меня в комнату президиума на чай — там было человек шесть-семь. Мы с Яковлевым сели визави, остальные разместились справа и слева от него. Наш с ним разговор (остальные не включались) вначале был фактически продолжением доклада. Точнее, это был даже не диалог, а мои ответы на вопросы или пояснения всего того, чем интересовался Яковлев: на каких фронтах я воевал, что из себя представляла наша дивизия, как сложилась послевоенная служба и т. д. Так мы быстро добрались и до событий сегодняшнего дня.

— Да, конечно, народ сегодня переживает трудности, — начал Яковлев, — но они носят временный характер…

— Разве могут временные явления продолжаться годами? Ведь уже шесть лет, как идет перестройка, а положение всё хуже и хуже, — возразил я.

— Но не могут грандиозные дела решаться в несколько дней или месяцев. Возьмите вы Прибалтику. Это очень сложный политический узел. Как вы относитесь к этим событиям?

Подробно рассказав, что там видел и как это оцениваю, я сделал принципиальный вывод о том, что центральная власть прозевала начальную стадию зарождения сепаратистских устремлений экстремистских сил. Мало того, было позволено ЦРУ свить гнездо в Прибалтике, и особенно в Литве. Представители США сейчас открыто, легально работают советниками при Ландсбергисе и других руководящих работниках, но никаких мер к ним не принимают. На каком основании гражданин другого государства работает в государственных органах СССР?

И в таком духе я излагал свои впечатления и выводы минут 15–20. Яковлев не говорил ни да, ни нет, но иногда вставлял небольшие реплики. Я понял, что ему для полного представления о докладчике надо вытянуть из меня мои политические взгляды на события. Что я с удовольствием и сделал.

Расстались мы в целом в благоприятном настроении, хоть я и наговорил резкостей и в докладе, и в личной беседе. Во всяком случае, Яковлев сделал вид, что он доволен, и даже, прощаясь, поблагодарил меня и за доклад, и за «откровенный разговор», как он определил нашу беседу.

Ехал я к себе в целом удовлетворенный тем, что было но где-то там, далеко в душе, было неспокойно. Ведь говорим-то мы много, а что толку? Обстановка продолжает ухудшаться.

Прошли майские праздники. В течение мая, июня и июля Главкомат Сухопутных войск провернул капитально вопросы по подготовке фонда для размещения выводимых из-за рубежа наших войск. Особенно крупные практические дела были выполнены в Прибалтийском, Ленинградском, Белорусском, Киевском, Одесском, Московском и Приволжском военных округах. Во многих местах войска уже прибыли и надо было многое поправлять на ходу.

Одновременно мы готовили сборы для руководящего состава боевой подготовки Сухопутных войск, а также для всех руководителей, начиная от командира полка недавно созданного в Сухопутных войсках нового рода войск — армейской авиации, в районе Львова, Броды и Львовского учебного центра. За эти месяцы приходилось несколько раз вылетать и готовить базу и войска к предстоящим сборам. Гвоздем программы было полковое тактическое учение с боевой стрельбой всех видов имеющегося в мотострелковом полку штатного оружия — танкового, боевых машин пехоты, бронетранспортеров, артиллерии, стрелкового оружия плюс огонь армейской авиации, т. е. боевого вертолетного полка, который поддерживал мотострелковый полк и действовал в его интересах.