Неповторимое. Книга 6

Девятый факт. О незаконном изъятии у меня правительственных наград.

Текст постановления Лисова (том 104, л.д. 71) уже здесь оглашался. Поэтому я воздержусь от цитирования документа, но подчеркну еще раз лишь одну фразу — «В целях обеспечения приговора постановил: провести выемку орденов и медалей».

Мне может прокурор возразить, мол, вас следственные органы и Генеральная прокуратура РФ не лишали наград, а сделали только их выемку. А кто давал им право делать такую выемку? Кем, каким законом им позволено порочить награды, завоеванные в бою? Кто давал право этим людям, в т. ч. Лисову, которые не видели и не знают, что такое война, дотрагиваться до этих святынь, символизирующих защиту Отечества? Где, в какой стране это дозволено? Нет таких примеров!

Но все объясняется довольно просто. В Генеральной прокуратуре «спокон веков» кем-то составлена инструкция, которая предусматривает обязательное изъятие орденов одновременно с арестом. Объяснение дается прозаичное — чтобы родственники не могли их куда-нибудь спрятать и т. п. Однако если у правоохранительных органов есть такие опасения, то можно же ордена, как и другое имущество, описать и предупредить, чтобы все было в сохранности. Нет, на мой взгляд, главная цель в другом — полностью морально подавить арестованных, мол, все уже решено — даже отобраны правительственные награды. И в это тоже требуется решительное вмешательство суда. Надо пресечь эту порочную практику.

Перечисленные мной нарушения законности делались в общем потоке максимального давления на незаконно арестованных обвиняемых, по общему сценарию, который имел две основные цели: максимально опорочить невинных людей и обязательно всех их сломать физически и морально-психологически, чтобы они утратили всякую способность к защите и сопротивлению. Наверное, они чего-то и добились, но только не в отношении меня. Одновременно средствами массовой информации, которые уже почти десять лет в руках Яковлева, подгонялось общественное мнение под якобы законное обвинение. Они, эти средства, и сейчас делают свою работу, печатая то полностью «Обвинительное заключение», то якобы допросы на предварительном следствии, то обзывая суд самыми последними словами, рассчитывая на то, что тем самым подтолкнут его к желаемому для Горбачева и Ельцина приговору.

И, наконец, последнее — о грубых нарушениях закона, допущенных при моем аресте. Вопрос не раскрываю, имея в виду, что он подробно будет разобран на судебном следствии при допросе свидетеля Нишанова Р. Н. Отмечу только, что и статьи 34-я и 35-я Закона «О статусе народного депутата СССР», и статья 106-я Конституции СССР были нарушены и, следовательно, принятое постановление Президиума ВС СССР должно быть судом исследовано.

Таким образом, незаконные действия, допущенные в отношении меня Генеральной прокуратурой РФ и другими официальными органами, не только порочны с позиции закона и нравственности, но они наносят моральный, физический и материальный ущерб человеку и государству. Многие из них общественно опасны и уголовно наказуемы.

Подводя итог всем показаниям, я вправе сделать вывод о том, что причины и мотивы, побудившие меня к выступлению в августе 1991 года в поддержку руководства страны, образовавшего в последующем Государственный комитет по чрезвычайному положению, логически и непременно вытекали из той обстановки, в которой находилась страна, из обстановки, в которую ввергла страну политика Горбачева.

Я не согласен был с этой политикой, разрушающей Советский Союз! Считал своим гражданским долгом, долгом народного депутата СССР, своей офицерской честью непременно поддержать орган, который должен был поставить преграду этому развалу, не допустить катастрофу нашей страны.

Важно подчеркнуть, что к такому выводу я пришел не сразу. Этот путь, к сожалению, занимал многие годы — особенно 89-й, 90-й, 91-й. Хотя уже в перечисленные годы налицо были не просто ошибки Горбачева, а просматривались умышленные действия, наносящие государству колоссальный ущерб. Даже в 1989 году это было отчетливо видно и надо было принимать решительные меры.

Но существовавшая в то время в стране система подавляла здоровые силы, не позволяла им проявиться, хотя внешне вроде появилась и гласность, и демократия. Фактически же это была декорация, прикрывавшая истинные цели Горбачева. Он вместе со своими подельниками по разлому СССР использовал это в своих интересах. Убирал со своего пути всех неугодных (не справился только с Ельциным), вливая в сознание тех, кто оставался во властных структурах, мысль о том, что только повиновение ему лично избавит нас от всех испытаний. А фактически продолжал изнутри разрушать нашу Великую Державу.

В итоге представленных суду показаний я также подчеркиваю, что нет в действиях ГКЧП и, следовательно, в моих, поддержавших этот Комитет, никаких преступных деяний. Я вправе сегодня поставить сакраментальный для моего дела, священный для меня лично вопрос: есть ли связь между тем, что произошло в течение нескольких дней августа 1991 года, и тем, что этим дням предшествовало за последние годы? Или же все это произошло спонтанно? Есть ли причины, уходящие еще в 80-е годы, породившие и создание и выступление ГКЧП, или нет этих причин?

Я постарался дать подробные на этот счет показания, опираясь широко на множество примеров, приведенных свидетелями (в т. ч. Горбачевым) на предварительном следствии. Надеюсь, что такие данные будут предметом особого внимания суда для дачи необходимых оценок.

Наконец, вполне объяснимы (с учетом происшедших в обществе деформаций) и незаконные в отношении меня действия Генеральных прокуратур СССР и РФ, как и других официальных органов государства. В основе этих действий — политический курс, а не Право и Закон. Кроме того, руководители этих органов обязаны были продемонстрировать не только свою приверженность, но и безропотную преданность не Закону, а вождю (иначе их могли просто убрать). Наконец, они также обязаны были блюсти честь мундира и своего ведомства, даже если это будет в ущерб Конституции.

Все перечисленное, конечно, ярко и многогранно проявилось в моем деле потому, что не было и не могло быть у Генеральной прокуратуры объективных причин для предъявления мне обоснованного обвинения.

Но если мы не хотим, чтобы наше общество было окончательно изуродовано и пришло в аморфное состояние (а Право и Закон были и остаются основой государственности), то всему этому беспределу надо положить конец. Как это и пытаются делать истинные патриоты.

Верю, что Военная коллегия Верховного Суда объективно рассмотрит и оценит все мои показания.

Эти два дня, в течение которых я давал показания, были очень напряженными. По окончании заседания ко мне подходили многие товарищи, поздравляли с ярким и смелым, как они говорили, выступлением. Особенно тепло отозвался о моей речи Владимир Александрович Крючков. По его мнению, мол, показания были аргументированны и убедительны, честны и справедливы.

Как всегда вечером, перед тем как идти домой, мы с Д.Штейнбергом уточнили наши действия на следующий день. Оказалось, что уже завтра, с учетом моих показаний, меня будут допрашивать судьи, государственный обвинитель, защитник потерпевших. Кроме того, задавать вопросы будет и мой защитник — адвокат Д. Штейнберг.

В связи с этим дома я готовился к судебному заседанию особо тщательно, прикидывал, прогнозируя, какие и от кого могут последовать вопросы. Разумеется, весь их перечень я составить не мог, но все-таки многое совпало с тем, что я предполагал.

И вот снова зал заседаний. Судьи буквально атакуют меня вопросами — настолько жесткими, что во время перерыва я даже сказал: «Этим судьям надо работать не в суде, а в прокуратуре». По некоторым проблемам я был вынужден, с позволения председательствующего, давать дополнительные показания. Но чем дальше шел допрос, тем больше я убеждался, что подход ко мне со стороны председательствующего явно предвзятый. Нарушалась состязательность сторон в рассмотрении ряда вопросов, например, по какому-то разделу рассматривались претензии ко мне, а мои претензии по этому же разделу игнорировались.