Страница 83 из 98
Одно время от местного кабульского гарнизона шли жалобы на питание. Узнав об этом, я как-то переговорил на эту тему с министром обороны РА генерал-лейтенантом Рафи, что нам было бы неплохо посетить какую-нибудь воинскую часть во время приема пищи и пригласить «на обед» начальника тыла. Министр согласился, ответив: «В любое время, в любую часть, с большим удовольствием». Через пару дней мы поехали в местную пехотную дивизию. Обед уже шел полным ходом. Министр обороны потребовал меню. Раздавали рис, а в меня записано: «мясо с рисом».
Рафи тихо спрашивает начальника тыла:
— А где мясо?
— Надо разобраться.
— Вызвать начпрода!
Прибежал трясущийся начпрод и, заикаясь, представился. Министр спрашивает:
— Где мясо?
— Сейчас доложу. — И куда-то помчался.
Через две минуты появился и докладывает:
— Товарищ министр, мясо заменили на арбузы…
— Почему?
— В арбузах больше витаминов…
— Где арбузы?
— Надо разобраться, — и опять куда-то помчался.
Вскоре возвратился и докладывает:
— Арбузы заменили на зелень…
— Зачем?
— Завскладом сказал, что солдату обязательно нужна зелень.
— Вызвать ко мне завскладом.
Появляется заведующий продовольственным складом полка, полковник (!). Среднего роста человек, но ширина, высота и глубина — одинаковые, руки и ноги, как надутые, торчат в стороны. Колыхаясь огромным животом, эта туша с багровым заплывшим лицом медленно подплывала к министру обороны. Увидев его, генерал Рафи начал буквально истерически орать:
— Вот где мясо! Он и его прихлебатели сожрали все солдатское мясо. А мы ищем мясо. Снять его со склада и посадить на гауптвахту на одну зелень. Вот тогда у солдат будет мясо.
Начальник Генштаба, слушая мой рассказ, посмеивался и соглашался, что такие случаи есть. На мой вопрос — почему у них заведующий полкового склада может быть в звании «полковника» — генерал ответил:
— Так сложилось традиционно… Большая материальная ответственность.
— На мой взгляд, здесь не «большая материальная ответственность», а полная безответственность. Он считает: все, что попало ему на склад, и все то, что он закупил на полученные деньги, — принадлежит ему. Хочу — дам, хочу — не дам. На этом посту максимально надо иметь «лейтенанта», ввести его в полную зависимость и подчинение начальника продслужбы и всё это жесточайше контролировать штабом — тогда будет порядок.
Генерал из деликатных соображений делал вид, что соглашается, но было видно, что ни он, как начальник Генштаба, ни министр обороны не намерены были делать «революцию». Поэтому, продолжая разговор, я перенес акцент на предстоящие проблемы.
— Вот и сейчас мы с вами едем посмотреть обстановку на Саланге. Я больше чем уверен, что проблема надумана вот такими завскладами, чтобы оправдать свое безделье или воровство.
— Этого я не отвергаю. Но в том, что в целом по Салангу сейчас или в ближайшей перспективе обстановка будет крайне сложная, я уверен.
— Согласен. Вот почему я и настаиваю на том, что с Ахмад Шахом Масудом надо найти компромисс.
— Наджибулла не хочет этого компромисса, — неожиданно вырвалось у генерала.
Я понял, что так думают все. Именно Наджибулла из-за патологической ненависти к Ахмад Шаху не хочет иметь с ним каких-либо соглашений. Но я не мог понять другого — как может умный человек, от которого зависит судьба Кабула, а следовательно, и власти, руководствоваться эмоциями, а не разумом.
Между тем мы подъехали к большому населенному пункту Джабаль-Уссорадж, что перед началом перевала Саланг. Здесь располагалась группа офицеров управления 40-й армии под руководством первого заместителя командарма генерал-майора Шеенкова. Мы, конечно, провели с ним обстоятельную беседу, в результате которой выяснилось, что за последние две недели здесь вообще никаких боестолкновений не было и колонны проходят в обе стороны беспрепятственно. Но мелких банд численностью от 12–15 до 20–30 человек — полно. Они не скрываются и не нападают.
Уточнив эти позиции, мы с начальником Генштаба отправились на перевал. Дорога несколько сужалась, но покрытие было хорошее, местами сделано было уширение для площадок стоянки машин. Справа возвышались горы и скалы, а слева дорога обрывалась в пропасть, которая кое-где поросла кустарником. Там же внизу лепились кишлаки, а справа на горных и скалистых выступах гнездились наши заставы. Они были расположены так, что в основном просматривали друг друга и соответствующие участки дорог, поэтому могли хорошо взаимодействовать и огнем, и техникой, а если потребуется, то и живой силой.
У первой заставы нас уже приветствовали: все были оповещены, что я буду объезжать Южный Саланг, и все заставы должны быть готовы к бою — в случае, если банды мятежников совершат нападение. Кроме того, у нас в машине была связь и с Центром боевого управления 40-й армии в Кабуле и с группой генерала Шеенкова в Джабаль-Уссорадже и включена сеть всех застав.
Прав был генерал Шеенков, что мелких банд на Южном Саланге полно. Во всяком случае мы их наблюдали и в кустах, и ходящими с оружием вдоль дороги через каждые 300–500 метров. Поднявшись до первой галереи (типа эстакады, защищающей дорогу от камнепада), мы развернулись, благо была для этого площадка, побеседовали с начальником заставы и медленно двинулись обратно. И нигде мы не видели следов недавнего боя, горящих или недавно сгоревших машин. Сожалели, что не пустили сверху колонну, чтобы можно было наблюдать реакцию мятежников (хотя я и настаивал на этом). Но теперь, уже спускаясь обратно, я ставил перед собой цель — лучше уяснить, как, каким методом нам придется передавать заставы по охране магистрали в руки наших афганских друзей. Радовался, что за последние полтора года заставы буквально преобразились и действительно в военном, инженерно-техническом состоянии и оснащении всем необходимым, в том числе запасами всех видов, представляли собой неприступные крепости.
Кое-где мы делали остановки. При этом сразу же к нашему «уазику» подбегало несколько душманов. Заглянув в салон, они затем выкрикивали вниз: «Генералы!» Я приказал никого не трогать. И они меру знали — заглядывали, но открывать дверцы машины не пытались.
Так мы спокойно проехали в Джабаль-Уссорадж. Там подвели по многим вопросам итоги, все-таки дождались и пропустили первую небольшую колонну афганских машин в сопровождении правительственных войск. Наметили план дальнейших действий и, довольные результатами поездки, отправились в Кабул. По дороге договорились, что ждать следующего дня не будем, а прямо сегодня начальник Генерального штаба доложит президенту Наджибулле итоги нашей работы.
Однако чем ближе подходил срок начала вывода наших войск по плану второго этапа, тем больше нагнеталась обстановка вокруг Ахмад Шаха. Все, кроме меня, моего окружения и Б. В. Громова, считали, что приступать к окончательному выводу наших войск нельзя до тех пор, пока не будет уничтожен Ахмад Шах.
Я вынужден был послать министру обороны следующее донесение (представляются его фрагменты):
«Министру обороны СССР
генералу армии
товарищу Д. Т. Язову
Об Ахмад Шахе Масуде. В настоящее время А. Шах является фигурой, которая пользуется непререкаемым авторитетом у населения и располагает сильными отрядами с высокими бойцовскими и пропагандистскими качествами. Проводимая им продуманная социальная политика и агитационно-пропагандистская работа (строительство мечетей, школ, больниц и дорог, обеспечение населения товарами первой необходимости, подробное разъяснение народу своей политики и т. д.) пользуется широкой поддержкой народа. А. Шах категорически запретил своим формированиям вести боевые действия против советских войск, что ими неукоснительно соблюдается. Одновременно он продолжает выступать как непримиримый противник госвласти, хотя и воздерживается пока применять силу, если правительственные войска не стреляют (что отвечает «Политике национального примирения»).