Боруэлла

— Ты им не давайся, — посоветовал я. — Пинок ногой — лучшее средство от врачей!

— Не-е-е, — сказал Вадик. — Я не боюсь, пусть колют. Меня уже раз так кололи. Когда было страшно, я жмурился…

Вдруг он резко обернулся, и, не прощаясь, побежал. Я увидел, как они с какой-то женщиной, мамой его, наверное, уходили прочь. И тут Вадик, не оборачиваясь, поднял руку и несколько раз ею махнул. И я знал, что он машет мне.

Я обхватил голову руками.

— Элька, ты чего? — беспокойно спросил Боря.

— Борька… — грустно сказал я. — Я кажусь себе таким притворщиком… Вот Вадик — ребёнок. Настоящий. А я…

— Да ну! — успокаивающе сказал Боря. — Просто у тебя характер своеобразный. Вадик — светлый, а ты — дурной.

Я негодующе взглянул на своего успокоителя.

— В хорошем смысле этого слова! — весело сказал Боря.

Я немного помолчал. До завтра ещё так долго! Чтобы отвлечься, я предложил продолжить разговор о Сазонове.

— А что о нём говорить, — с досадой сказал Боря. — Бить его надо.

— Бить? Ты же говорил о неком сногсшибательном плане сведения Сазонова с ума? И вообще — за что бить-то?

— Бить — надёжней, — задумчиво сказал Боря.

— За что бить-то? — настаивал я.

— Да что ты с этим прицепился? Он меня бьёт, и я его бью. Таким способом мы поддерживаем равновесие на планете.

Я промолчал и стал ковыряться пальцем в лавочке.

— Элька! Будь другом, помоги, а? — с энтузиазмом сказал Боря. — Я как-то не подумал про тебя… Ну помоги! Что тебе стоит?

— Я за мир во всём мире, — попытался увернуться я.

— И я! Я тоже! Пусть он не обзывается, и я от него отстану. Ну сотвори ему какую-то мелкую воспитательную пакость, пожалуйста!

— Я подумаю, — пообещал я.

И стал напряжённо думать. Почему-то я думал о том, как на моём месте поступит Вадик. Наверное, он возьмёт за руку Борю, поведёт к его однокласснику, протянет Петьке вторую ладонь. Петька удивлённо посмотрит на малыша, а тот поднимет голову и тихо, но твёрдо скажет: «Так надо». Потом соединит Петькину и Борину руки, отойдёт на шаг, вытянется и посмотрит на двух шестиклассников, как на произведение искусства. «Вы не ссорьтесь теперь, ладно?» — попросит он.

Я так не умел.

13. Просьба выполнена

Когда мы вернулись, класс был полупустым. Ещё бы! После моего звонка коллективное сознание школьников сработало моментально: все разбежались как можно дальше, чтобы учительница, заметив подвох и вернувшись в класс, не застала там никого. А часов, чтобы проверить время, ни у кого сразу же не оказалось. Даже у отличников. И детей ещё умудряются обвинять в отсутствии сообразительности!

Петька Сазонов оказался на месте. Он смотрел в окно и сосредоточенно грыз карандаш.

— Смотри, — шепнул Боря и захихикал. — Пернатый проголодался, дерево клюёт.

Я посмотрел не на Петьку, а на Борю, грозно сверкнув глазами.

— А что я такого сказал? — недоумевал Боря.

— Бить буду, — предупредил я.

— Его? — тихо спросил Боря. — Я же говорил, бить надо, проверенный спо…

— Тебя, — перебил его я. — И не смотри, что маленький — я сильный и костистый.

Петька насторожено повернулся к нам, но тут же резко отвернулся.

— Элька, ты температуру давно измерял? — ехидно спросил Боря. — Вроде раньше был нормальным. Может, это остаточные явления превращения?

— Просто я не приемлю агрессию! — важно заявил я. — Я же говорил.

— Понял, — сказал Боря. — Это значит, что твоё заявление «Бить буду» всерьёз воспринимать не надо.

— Ну… и это тоже, — замялся я.

Боря засмеялся и показал мне язык.

— Прошу не расценивать это, как проявление агрессии, — добавил он.

— А это и не агрессия, — хмыкнул я. — Это признак отсутствия достаточного количества ума у автора жеста.

В это время Петька Сазонов громко положил карандаш на парту, поднялся и подошёл к нам.

— Что, Лопата, — медленно сказал он, стуча ногтём по парте. — Детский сад, значит, присмиряешь. Ну-ну. Ты у меня ещё за вчерашнее поплатишься. И родственничек твой самый близкий пусть подальше держится. Понял?

Боря отпустил меня, и я увидел, как его ладони сжимаются в кулаки. Наверное, это у него рефлекс на Петьку такой.

— Ты мне поговори тут, — грозно сказал он. — И попробуй только тронь Эльку! Тебе потом такое будет, сто тысяч раз пожалеешь, что cвязался.

Я мотал головой, наблюдая то за Борькой, то за Петькой. Петька засунул руки в карманы и небрежно сказал:

— Ой-ой, как мне страшно. Прямо дрожу весь. В общем, знай — я тебя предупредил.

— Я тебя тоже, — прошипел Борька.

Как логическое завершение небольшой дуэли, громыхнул звонок. Я облегчённо вздохнул. Нет, с этими двумя надо срочно что-то делать! Прямо сейчас!

Петька вернулся к своей парте и оставленному на ней карандашу. Он вертел его в руках и увлечённо продолжал изучать текущую ситуацию за окном, стараясь как можно меньше внимания обращать на нас с Борькой. Я приподнялся, чтобы проследить за Петькиным взглядом — авось там действительно окажется что-то интересное!

И не ошибся.

Из окна открывался наилучший вид на часть школьного двора: редко посаженные деревья, тропинки и одиноко скучающая скамейка. Я прислушался — она традиционно повторяла похожие друг на друга предложения, чтобы не забыть. Они, скамейки, все такие. Словарный запас не очень богат, зато произносимые ими слова складываются в довольно бессмысленное, но впечатляющее заклинание: «Здесь был Борька. Здесь был Элька. Здесь был Вадик. Здесь был Борька. Здесь был Элька. Здесь был Вадик…»

— Борька, а Сазонов за нами в окно наблюдал, — сообщил я о своей догадке.

Боря от удивления открыл рот и выпучил глаза.

— Ой, не пугай меня, — попросил я. — Я плохо переношу такие зрелища.

Пришла очередная учительница. Ей оказалось на первый взгляд лет шестьдесят. На второй — лет семьдесят. На ней была длиннющая юбка и сиреневая кофта крайней степени пушистости.

— Что за урок? — шепнул я Борьке.

Борька показал учебник географии. Мне почему-то сразу захотелось спрятаться под партой, и я уже почти сполз вниз, но на мою красную макушку учительница среагировала моментально, как хищник на дичь.

— Это у нас ч-то? — строго спросила она, смотря на меня поверх очков. Огромных, в широкой пластмассовой оправе.

Я схватился одной рукой за парту, подтянулся, оставив в поле зрения учительницы только глаза и всё, что над ними. Остальное туловище и половина лица были надёжно скрыты под партой. Это был мой щит.

— Это у нас брат, — сказал за меня Боря.

— Веткин, я к тебе пока не обращалась!

— Так это у нас брат, — сказал Боря, поднимаясь. — Это у нас мой брат. У меня. Брат, который у нас.

— Вижу, не слепая, — сказала учительница, придвинув одним пальцем дужку очков к переносице. — Но, конечно, не родной.

Она полувопросительно тряхнула головой. Полувопросительно — это потому что я толком не понял, то ли это у неё символизировало вопрос, то ли это просто тик.

— Приёмный, — сглотнув, сказал Боря сиплым голосом.

Такой расклад учительницу устроил. Она, слегка переваливаясь с ноги на ногу, проследовала к учительскому трону, приземлилась на стул, и только тогда добавила:

— Веткин, главное, чтобы без фокусов.

Такой расклад устроил и меня тоже. Для выполнения Бориной просьбы мне прибегать к каким-то фокусам не придётся, всё будет честно!

Успокоившись, я выполз из-под парты — пусть меня видят все, мне не жалко! Сейчас они ещё и не такое увидят.

К выполнению наскоро составленного плана я перешёл в тот момент, когда весь класс, включая Борю, корпел над листочками. На доске размашистыми буквами было тщательно выведено: «Самостоятельная работа». Что же, мне тоже помощи не надо! Я подождал, пока Петька повернётся назад, чтобы уточнить, стоит списывать у Димки Волохина, или только хуже будет, и…

— Встань и иди! — громыхнул я властным мужским голосом, который рассыпался на тысячи крошечных отголосков.