Забытые смертью

— Рад бы к девчонке, да горб не дает, — хмыкнул Митя.

— Мы вам с Дарьей такую берлогу соорудим, все медведи яйцы с зависти покусают! — подначивал Никитин. Килька из себя выходил.

— Слушай, Федька, кончай трепаться и подкалывать. Я с бабами завязал навсегда. И не хочу, не могу о них слышать! — вскочил Килька и выскочил из теплушки.

— Ну на хрен ты его завел? Сидел мужик у печки, грел душу. Ты ж его будто сраной метлой выгнал. Чем он помешал вам? — вступился за Кольку Петрович.

— Пора расшевелить человека, разбудить в нем мужика. Иначе и вправду импотентом станет. Раз разозлится, услышав о бабах, второй раз посмеется, а в другой — уже и присмотрится. Я этого добиваюсь. Нельзя мужику самого себя заживо хоронить, — защищался Никитин.

— А чего ты ему Дарью навязываешь? У него свои глаза и голова есть…

— Имеет. Да прошлое стопорит. Я же его от памяти оторвать хочу, — буркнул Федор.

О случае этом бригада лесорубов узнала не сразу. Произошло это летом нынешнего года, в один из жарких дней, когда Никитин послал в село Кильку за хлебом и почтой. Велел не задерживаться, вернуться побыстрее.

Колька, прихватив письмо, написанное отцу, взял деньги на хлеб, прыгнул в лодку и, заведя мотор, выскочил на середину Алдана. Будто на крыльях, помчался к селу. Он надеялся и в этот раз получить письмо из дома.

По пути обдумывал, что купит себе в магазине. Радовался своей сообразительности. Ведь вот на высылаемые домой деньги отец решил ему купить машину.

«В отпуск поеду — отведу душу! К морю смотаюсь, отдохну, как человек», — решил Килька, улыбаясь самому себе.

И, сбавив скорость, решил обогнуть бурный перекат, направил моторку ближе к берегу. Так безопаснее. И тут услышал крик — громкий, пронзительный.

Килька глянул на берег реки. Обомлел от неожиданности. Громадный бурый медведь гнался за человеком. Тот орал от страха. Он давно выронил ружье. Но зверь не обратил на него внимание.

Килька мигом направил моторку к берегу. Выскочил из лодки. Поднял охотничью тулку. Прицелился. Дал по зверю два выстрела.

Медведь, будто споткнувшись, кувыркнулся через голову, упал не шевелясь.

Колька смотрел на него с интересом. Он никогда в жизни не был на охоте. Медведей видел. Но они не причиняли ему зла. Издали, случалось, мелькнет спина косолапого, и тут же треск в кустах. Убегали, уходили, боялись людей медведи. Потому защищаться не было повода. Да и не знал Килька, как и куда нужно стрелять, чтобы убить лохматого.

Мужик не слышал, что ни один охотник не подойдет к смертельно раненному зверю до тех пор, пока уши того не опали.

Колька слыл новичком. Это была случайность, толкнувшая его защитить, помочь человеку.

Килька сделал несколько шагов и вдруг услышал пронзительное:

— Не подходи! Стой!

Мужик увидел человека, которого он уберег от зверя. Тот стоял в десятке метров и показывал на уши зверя. Они торчали. А значит, медведь был жив. Затаился. Выжидает своего противника, готовится к схватке, к последнему смертельному прыжку, самому сильному, яростному, страшному.

Ветер дул с верховий, и зверь давно уже чувствовал близость своего врага.

Николай остановился. Сам не зная зачем, выдернул нож из-за голенища сапога. Зверь вскочил внезапно. Килька в ужасе отскочил к реке. Медведь промазал.

Вложив все силы в этот прыжок, он не способен был дальше нагонять человека. Кровь лила по спине зверя. Его силы заметно таяли. Он упал. Лапы несколько раз гребанули речную гальку. Тихое рычанье вскоре затихло. Уши зверя опали. Он повалился на спину и затих.

Колька, выждав немного, подошел к зверю. Тот не шевелился.

— Готов мишка! Убил ты его! — услышал Килька голос спасенного. И впервые за это время заподозрил в нем бабу. — Мишка сдох маленько. Теперь давай шкуру снимем. Мясо надо выбрать, — говорил человек, глядя на Кольку все еще испуганными глазами.

— Не умею шкуру снимать. Да и спешу! В село мне надо. Потом в тайгу!

— Ты с Бабьего омута?

— Оттуда. А что?

— Как звать тебя?

— Колька. А тебе зачем?

— Меня Дарья звать. Ты от мишки помог выжить. Я должна тебе…

— Дарья! Значит, баба? Да иди ты в жопу! Знал бы, ни за что зверя не губил! — плюнул мужик и, резко повернув, пошел к лодке не оглядываясь.

Через десяток минут он был в селе. Купил хлеб, взял почту, отправил домой деньги и уже спускался по берегу к лодке, как вдруг услышал:

— Колька!

Он оглянулся: Дарья поднималась в село по берегу.

— Мясо забери, шкуру! Мне одной не одолеть зверя. Помоги!

Колька не стал слушать. Обматерил Дарью. И, выругав себя последними словами, заспешил к лодке. Вскочив в моторку, укрыл брезентом мешки с хлебом и, не оглянувшись, умчался от села, забыв о с лучившемся на половине пути.

О том, что ему довелось убить медведя, Килька никому не говорил. Не хвалился. Вышибло из его памяти этот случай. Вернувшись из села, он враз пошел на работу. В палатке в тот день остался Вася-чифирист. Он готовил ужин. И не сразу заметил причалившие к берегу перегруженные лодки, прибывшие из села.

В одной сидела Дарья с отцом. В другой — трое мужиков. Последние — навеселе. Говорили громко. Едва причалив к берегу, заорали во весь голос:

Эй, ханыги! Где вы там? Вываливайтесь из своей хижины! Калым привезли вместе с невестой! Встречайте, гады неумытые!

Но встретить гостей было некому. Вася, высунув из-за деревьев острую рожу, не подумал, что сказанное относится к нему, и промывал макароны, которые сварил на ужин.

Такое невнимание могло обидеть кого угодно, но не жителей села.

Выбравшись из лодок, они вытащили на берег медвежатину, шкуру зверя, ящик водки и понесли все это наверх — к палатке, подталкивая впереди смущенную, робеющую Дарью.

— Давай сюда мужиков! Всех зови! Дело к вам имеем! — заставили Васю бежать в тайгу за бригадой и привести к палатке всех лесорубов.

— Чего им надо? — не понял Никитин. И решил сходить сам, узнать, в чем дело.

Когда услышал, что произошло, немало удивился. Почему же Колька промолчал? И, только глянув на ту, чью жизнь сберег Килька, догадался.

— Почему мясо не взял? Шкуру оставил, на девку не глянул? Раз помереть не дал, жениться надо. Девка очень хорошая, молодая! Самая красивая на Алдане. Почему он от нее убежал? Зачем не взял с собой? — удивлялся отец Дарьи. И спросил: — У него дети, жена есть?

— Нет никого, — еле сдерживал смех Никитин

— Покажи его дом! Я Дарью ему оставляю! Калым не надо! Он ей жизнь спас. Пусть берет девку. Скажи ему, что я его в гости буду ждать! А теперь веди в его дом, — потребовал старик.

— Нет у него дома своего. Мы все вместе живем. В одной палатке, — рассмеялся Никитин.

— Как так? — удивился отец Дарьи, якут-охотник. И, не веря своим глазам, смотрел на пыльную, погнутую раскладушку Кольки. — Веди меня к нему! — потребовал у Никитина. И, оставив Дарью в палатке, пошел в тайгу, следом за бригадиром. Тот трясся от смеха:

— Ну и ситуевина! Как Килька из нее выкрутится? Нежданно-негаданно жена свалилась из села! Да Килька, как услышит, зубами корчи вытаскивать начнет от злобы! Кому другому — ладно бы! Но этот бабам век своих горестей не простит, — подвел к Кильке мужика и бросил через плечо короткое: — Тебя ищут. Из села! Поговори! — сам за бензопилу взялся. Не стал слушать, как сложится разговор.

Килька, узнав, кто перед ним, весь сжался пружиной. И, отведя в сторону, резко, грубо и бесповоротно отказался от девки.

— Не нужна она мне! Увози быстро! Чтоб духу вашего на деляне не было. И не вздумай ее оставить мне. Не нужна! Вези домой!

— Не нужна, и не надо! Чего кричишь? Кто тебя заставляет? Дарья хорошая девушка. Молодая. Охотница. В селе много парней хотят взять ее в жены. Зачем кричишь, как недобитый мишка? Не хочешь быть мужем, стань Дарье братом. Родным признаем тебя за то, что дочку нашу уберег. Наш дом всегда для тебя открыт будет. Входи. Своим, нашим…

Колька терял терпение. И когда старик снова принялся нахваливать Дарью, послал его в задницу и пошел от него прочь.