Страница 11 из 20
Я облизнула сухие губы — и ничего не почувствовала. Я повторила это действие несколько раз, и присутствие одного из главных врачей клиники меня не смущало. Покосившись, я уставилась на левую руку под одеялом, призывая ее подняться, но рука не слушалась.
— Это из-за препаратов, — объяснила Шахраз, видя мой растерянный вид. — Ощущения вернутся через несколько часов. Так что же произошло?
Я услышала, как кто-то царапает мелом доску. Это был мой голос:
— Я не понимаю…
— В то время, пока вас, Светлана, успокаивала почти половина санитаров этажа, — Шахраз многозначительно выдержала паузу, буравя меня взглядом, — кое-что произошло.
Не знаю, сколько времени я отсутствовала в реальном мире из-за замечательных препаратов Шахраз, да и знать не хотела. Возможно, все, кто хотел, давно уже сбежали, и моя дальнейшая жизнь будет протекать в тишине и спокойствии, без участия в заговорах и сговорах. Осталось только выдержать проверку и снять с себя подозрения.
Я дала понять, что собираюсь с силами, чтобы вновь заговорить.
— Что?
Получалось действительно с трудом. Голос звучал как сломанная волынка, срываясь то на высокие, то на низкие ноты. Неужели Шахраз не знает последствия собственных препаратов?
Шахраз сделала пометку в блокноте. Видимо, нет, не знает.
— Светлана, помните ли вы, почему здесь оказались? — Шахраз не посчитала нужным отвечать на мой вопрос.
— Нет… — казалось, меня душат невидимые руки, так тяжело давалась мне речь.
— Что вы сейчас чувствуете? Если вам сложно говорить, — сориентировалась она, — я буду перечислять. Вы кивайте.
Казалось, она принялась зачитывать мне словарь синонимов, причем выбрала только весь спектр вариантов слова «депрессия». Она перечисляла их медленно, словно давая мне время надкусить их, распробовать, чтобы одобрить одно из них. Как привередливый клиент, я морщила нос над очередным предложенным словом, а Шахраз, как терпеливый официант, продолжала перечислять позиции меню. Мне ничего не приглянулось и следовало бы ретироваться со словами: «Что за дыра!», не заплатив даже за напитки, но я понимала, что обязана согласиться хоть на что-то, иначе могла вызвать дополнительное подозрение.
— Пессимизм, — сказала Шахраз, и я трагично кивнула, мол, да, самое оно.
Похоже, это было не самым лучшим выбором. Вскинув тонко очерченную черным карандашом бровь, Шахраз сделала пометку в блокноте. Может быть, она там прячет кроссворд?
— Думаю, стоит продолжить наш разговор несколько позже. Вы расскажите мне, что произошло, я — почему вы оказались в медблоке. Очень надеюсь, что ничто не помешает нашим планам. Не так ведь?
Я посмотрела на нее, как поросенок на мясника, зная, что когда-нибудь наступит канун Рождества и это будет праздником мясника, а никак не поросенка. Когда-нибудь я снова начну говорить, и она сделает все возможное, чтобы вытрясти из меня максимум слов для своего «кроссворда».
* * *
После пятой смены дня и ночи я сбилась со счета и не знала, наступил шестой или седьмой день моего заточения. Эта погрешность вряд ли могла восстановить правильное ощущение времени, ведь я не знала, сколько времени провела в бестелесной коме, но теперь я старалась не впадать в безвременное пространство, как было до этого.
Шесть (или семь) дней я провела в раздумьях. Почти сразу я поняла, где научилась настолько не ценить и не следить за временем. Как часто бывало — всего на пять минут садишься, а встаешь из-за стола, когда солнце уже садится, а живот сводит от голода. Хочешь перекусить хотя бы бутербродами, ставишь чайник, отходишь к компьютеру что-то проверить. И вот уже светает, чай так и не заварила, а растаявшее сливочное масло одиноко лежит рядом с неразрезанным батоном хлеба.
Я не была готова возвращаться в тот мир. Нет, пока нет. Я боялась даже уточнить, о каком мире идет речь — виртуальном или реальном, и не знала, какой из них пугает меня больше. Вновь оказавшись в своей комнате, я вряд ли принялась бы за книгу или учебник, позабыв о виртуальных заботах своего персонажа. Да, я обещала самой себе, что не буду ассоциировать себя с нарисованной эльфийкой, что перестану говорить об игре в первом лице — «Я заработала», «Я сделала». Это была — я, но в то же время нет. Виртуальные заботы мало влияли на мою реальную жизнь, а значит, не должны были всецело занимать мой ум.
Из всех выслушанных терапий и лекций я вспоминала только Марию Степановну и ее пирамиду Хеопса. В запале я готова была обещать самой себе, что как только выйду отсюда (нет, не сбегу. Выйду. Ведь когда-нибудь люди выходят отсюда по собственной воле?) — тут же поеду в Египет. «Молодец, желание — уже половина дела», — похвалила бы меня Мария Степановна. Оставалось решить всего ничего — где заработать денег на путешествие и на какую работу вообще можно устроиться с неоконченным высшим образованием? И получилось, что для получаса, проведенных на экскурсии возле пирамиды, мне нужно было потратить два года на получение диплома и неизвестно сколько лет, чтобы скопить необходимое для поездки. «Чем мне в этом поможет одно только желание?», — так и хотела спросить я у Марии Степановны. Но приходилось отвечать самой себе — не даст упасть духом и не впасть в выбранный мной «пессимизм».
Шахраз не появлялась. Я надеялась, что она сняла с меня все подозрения, поскольку на момент, когда «кое-что произошло», у меня было стопроцентное алиби. А даже, если о побеге я знала (я склонялась к тому, что «кое-что» мог быть только нашим злополучным рейдом), то, когда сбежала половина твоего отделения, добиваться признания дело скучное и уже бессмысленное.
В общем, складывалось все практически хорошо. Единственное, что несколько омрачало мое возможное возвращение обратно в группу, был тот факт, что Делавер сбегать не собирался. Видеть его мне хотелось в последнюю очередь. И я очень надеялась, что его, как дееспособного и адекватного, Шахраз тоже измотала своими допросами и пытками.
В одиночке, так тактично прозванной Шахраз «медблоком», постоянно кормили остывшей едой. Ее и в столовой-то подавали не слишком горячей, но пока не шибко расторопные санитары спускали чугуны кастрюли в подвал, еда остывала напрочь. Когда я смогла вновь уверено держать ложку, передвигаться и бойко говорить и даже огрызаться, меня решили перевести обратно в отделение.
Симка никуда не исчезла. Когда я зашла в комнату, она повисла на моей шее, причитая: «Наконец-то! Наконец-то!». Через пару минут приведший меня санитар вернулся с двумя подносами. Перловка и чай в стакане были хотя бы горячими, и я сначала проглотила их на радостях и только потом удивилась:
— А почему нас в комнатах кормят?
Веселье Симки как рукой сняло.
— У нас карантин, — со вздохом сказала она, косясь в сторону санитара.
Только, когда санитар забрал подносы и ушел, она наклонилась ко мне и прошептала:
— Где ты была?
— У меня был свой карантин. Здесь что происходит?
— Ты так сильно кричала, — сказала Симка, и я не сразу поняла, что она вспоминает мой срыв. — Я слышала из комнаты, и мне стало очень за тебя страшно. Тебя долго не было, и хорошо, что ты, наконец, вернулась! Сейчас я тебе все расскажу. Тут такое было! В один из дней после того, как тебя увели, нас разбудили крики санитаров и дежурной на посту. Была еще ночь, и всех вывели в холл. Приходила Шахраз, очень злая.
Как будто она бывает доброй.
— В тот день не было групповых занятий, нас не выпускали даже в столовую. Еду и лекарства разносили санитары. Даже в туалет нужно было ходить вместе с дежурной медсестрой, представляешь? Сейчас терапии опять возобновили, из комнат выпускают, но не охотно. В туалет теперь можно ходить самостоятельно. Так вот, в один из дней Шахраз вызывала меня к себе, спрашивала, что я знаю, не хочу ли я ей что-нибудь рассказать. Я так испугалась! Я не знала, что говорить и о чем именно она меня спрашивает. Не знаю, как они узнали, что мы что-то затеваем. Я не верю, что это Артем рассказал им. Тебе повезло, что тебе не кололи новое лекарство. Другим кололи, Том несколько дней не мог даже из своей комнаты выйти. Валера кричал на санитаров и его тоже в карцер увели.