Книга воспоминаний

Андерсон

Андерсон

Не могу не написать об этой книге, посвященной нашей общей жизни. Но имею ли я право? Не слишком ли

близок

Дьяконовым

Многим до сих пор кажется, что наша политическая эмиграция была единой, чуть ли не монолитной. А ведь ее разрывали противоречия. Одно из них касалось роли интеллигенции в СССР. Наши оппоненты считали (и считают до сих пор — об этом можно прочесть в газете «Русская мысль», например), что в советской России были палачи и жертвы; «среднего класса» быть не могло: интеллигенция либо продавалась коммунистам, либо умирала в тюрьмах и лагерях. Мы, сторонники другой точки зрения, знали, что это ошибка или ложь: русская интеллигенция продолжала исполнять свой долг, даже не вступая в политическую войну с режимом, используя легальные возможности. Режим, расправлявшийся со многими, принужден был ее терпеть. Для меня (не только для меня!) И.М. Дьяконов был наивысшим образцом такой русской интеллигенции, которая ухитрялась сохранять человеческое достоинство и независимость (да-да, независимость) мысли, — всемогущая пропаганда не могла поколебать ее чувства справедливости, ее терпимости и глубоко укорененного демократизма, даже ее наследственной приверженности интернационализму и социалистическим идеям.

В «Книге воспоминаний» есть глава «О времени», открывающая вторую часть — «Молодость в гимнастерке». Эта глава — попытка «сказать о том, что, собственно, мы думали и что знали перед началом войны» (с. 482). Мне хочется, чтобы все — все без исключения — люди сменяющих нас поколений прочитали эту честную, беспощадную к себе и своим современникам исповедь: свидетельство ученого, ветерана войны, мыслителя — рыцаря культуры. Жертвы режима, который остался патриотом страны, каков бы ни был ее строй. В центре эпохи была идея мировой революции: «…никто не хотел стоять на пути у победоносной мировой революции; и так как предполагалось, что эта революция несет свет народу, то интеллигенции казалось, что, при всех оговорках, ее место с революцией, а не против нее» (486). «Всемирный характер происходившей революции снимал для нас все национальные вопросы» (487). Дьяконов рассматривает отношение его современников к нэпу, коллективизации, абсурдному массовому террору 20-х и 30-х годов — и, при всем кошмаре этих лет, он утверждает: «Сила убежденности в необходимости и неизбежности социализма была такова, что даже ужасные 1937 и 1938 годы не могли уничтожить ее. Конечно, я — и, думаю, мои друзья — считали, что социализм такими методами строить нельзя, но что его все-таки надо строить — сомнений не было» (490). Интересны рассуждения о страхе: «… не страх, а непонимание происходящего удерживало от осуждения того, что нам называли социализмом. […] Никому из нас, конечно, никогда не приходило в голову, что в этой войне можно стать на сторону врага. Переосмысление нашего собственного террора шло негласно и понемногу, а что немецкий фашизм есть зло, не подлежало никакому сомнению. И что свою страну надо будет защищать, тоже было самоочевидно, что бы в ней ни творилось» (492).

Что бы в ней ни творилось… Игорь Дьяконов и защищал страну, не щадя себя, но и не забывая о гибели своего отца, «шпиона Венесуэлы», и многих других — например, моего тестя Ф.А. Зворыкина, такого же «шпиона». Идея этики всегда была для него центральной. Он многократно по-разному формулирует ее в разных местах книги. Недаром талантливый молодой кинорежиссер Алексей Янковский посвятил своему отцу документальный фильм и назвал его «

Киркенесская

Киркенес

Киркенесе

особистов

Дьяконову

Киркенеса

Киркенеса

Дьяконова

Впрочем, удивляться не стоит.

И.М. Дьяконов, крупнейший историк и лингвист современного мира, не удостоился избрания в Российскую Академию наук (как и другой блестящий филолог,

Вяч

Вс

. Иванов).

Грибоедова

«Книга воспоминаний» И.М. 

Дьяконова

нынешнего

Дьяконова

совестливые