Страница 36 из 54
В поисках беглецов дядя Усач набрёл на пещеру, ту самую, где спал медведь Грушетряс Кукурузович.
— Вот где они спрятались! — пробормотал со злорадством Усач и осторожно, на цыпочках, вошёл в пещеру.
Пробираясь в темноте, он вдруг услышал чьё-то сопение. Это спал глубоким сном уставший от бега старик Грушетряс.
«Здесь они, — решил Усач. — Тяжеленько им дышится — видно, со страху!»
Он протянул руку, нащупал чью-то шерсть и радостно прошептал:
— Они! Сейчас я им покажу!
Усач высоко поднял свою дубину — так высоко, что, наверно, достал бы до неба, если бы не каменный свод пещеры.
— Сдавайтесь, жулики! — закричал он и изо всех сил ударил медведя дубиной.
Грушетряс вскочил, и первое, что он услышал, был голос Усача:
— Тотчас же сделаю из ваших шкур воротник и пёструю торбу!
— Из бурой медвежьей шкуры?! Пёструю торбу?! — зарычал Грушетряс, поднимаясь на задние лапы.
У перепуганного Усача душа ушла в пятки — удирать почему-то легче, когда душа не на месте. Он вылетел вон из пещеры, а медведь за ним:
— Погоди же! Дай примерю воротник тебе на шею! Давай прикинем, какова будет торба!
Усач и медведь вихрем промчались мимо Тоши и Пёстрика и исчезли в направлении села.
— Ну, куда мы теперь отправимся? — забеспокоился Пёстрик. — Здесь нас волки съедят.
— Давай спустимся к реке, — предложил Тоша. — Соскучился я без речного шума и грохота мельницы… — Кот вздохнул, вспомнив деда Тришу.
И оба спутника — один пёстрый, другой чёрный — отправились навстречу новым приключениям. А следом неотступно шли их тени, обе серые и мятущиеся.
Корчмарь ругает пропасть. Исследование следов. Расплата неминучая за враньё Жучино. Жаркие объятия. Пьяные одёжки
Медленно пробираясь по нехоженым горным тропкам, продираясь сквозь частые лесные заросли, вышли наконец кот и пёс к той самой корчме, где Триша и Винко сочиняли своё премудрое объявление. Из корчмы доносилась громкая ругань. Это хозяин бранил свою кухарку. Она-де не кухарка, а сущая пропасть, потому что уйма всякого добра уходит у нее неизвестно куда, и к тому же она кормит пса Жучу куриными косточками. Подумать только, такие чудесные косточки отдавать, и кому — прохвосту Жуче! Да ведь он, с тех пор как пропал Тришин кот, совсем разжирел от спокойной жизни, весь день слоняется возле мельницы и хвастает воробьям и курам, что это он расправился с Тошей. А стоит мельнику отвернуться, он втихомолку мукой лакомится.
— Кажется, разговор о тебе, — заметил Пёстрик и навострил уши.
— Обо мне и о моём заклятом недруге Жуче, — отвечал кот.
А корчмарь всё не унимался:
— Ведь он, Жуча, брешет, как собака. Никогда бы ему не расправиться с Тошей! Кота украли в ту ночь, когда мы с дедом Тришей видели сразу три луны: одну — в небе, другую — в реке, третью — в окошке. Ты только послушай, какое мы тогда сочинили объявление и обращение…
Корчмарь стал громко читать кухарке известное нам произведение, а когда он кончил, Тоша привскочил от радости:
— Мяу-мяу-миа-а-ау! Значит, любит меня дед Триша, значит, примет меня обратно! Пёстрик, пошли!
— А меня, может, и не примет? — забеспокоился Пёстрик.
— Не сомневайся! — возразил Тоша. — Деду давно нужен хороший сторож на мельницу, чтобы охранять муку от воришки Жучи.
И друзья отправились по берегу реки к ущелью. В пути Пёстрик то и дело останавливался и водил носом по заячьим следам, будто книжку читал. «Если пойти по этому следу, — говорили псу отпечатки душистых лапок, — то непременно увидишь зайца там, где кончаются его следы». В другом месте почерк был совсем неразборчивый, и Пёстрик едва не запутался: «Здесь пробегал заяц… За ним два пса… Дальше — клякса, всё смазано… Ага! Значит, тут поскользнулся охотник с куском свинины в ягдташе».
Кот Тоша, со своей стороны, старательно обнюхивал норки полевых мышей и по различным, одному ему понятным знакам читал список жильцов каждой квартиры: «Здесь проживает усатый Живко с семьёй и его хромой дядя по имени Пискля».
Чем ближе подходили они к дому, тем сильней колотилось Тошино сердце. Наконец вдали за листвой верб показалась серая крыша мельницы.
— Вот она! — воскликнул кот.
Но вдруг Пёстрик почуял чей-то след.
— Будь осторожен! — прорычал он. — Совсем недавно здесь проходил Жуча!
Оба приятеля, раскрыв глаза пошире, пробирались кукурузным полем к мельнице: впереди Пёстрик, за ним — Тоша. И наконец, выйдя на открытое место, они увидели мельницу. Перед ней, среди кур и воробьев, с важным видом прогуливался Жуча и хвастал, как всегда:
— Если б вы только видели, как я его гонял! Да! Загнал на самый край света, а потом вовсе вышвырнул его с земли и дверь за ним захлопнул.
— А он жив, жив? — спрашивали воробьи.
— Да, жив, — отвечал Жуча. — Сидит перед дверью, скребётся и мяучит: «Славный Жуча, впусти меня, пожалуйста!»
От таких слов у Тоши шерсть поднялась дыбом, и он стал похож на ежа.
— Пусти меня, Пёстрик, вперёд, а когда Жуча бросится на меня, выпрыгни из-за моей спины и устрой ему достойную встречу.
Пёстрик залёг в кукурузе на краю поля, а кот вышел вперёд и крикнул:
— Мяу! Выходи на бой, блохолов паршивый, лгунишка бессовестный, мелкий воришка, заячья душа!
От неожиданности Жуча онемел и проглотил очередную ложь, которая вот-вот была готова сорваться с его языка. Но чтобы окончательно не осрамиться перед курами, он с рычанием бросился на Тошу:
— Прощайся и с хвостом и с ушами! Больше ты их не увидишь!
Но кот метнулся в сторону. Жуча столкнулся с Пёстриком, и… тут пошло! Стукнулись лбом, так что пыль столбом, рвут клыками, крепкими, как камень, схватились когтями, никто их не растянет! Словом, лай, визг, вой и рычание. Два мячика, рыжий и чёрный, взлетали, падали, отскакивали друг от друга и снова сталкивались. И вот наконец рыжий мячик отлетел далеко в сторону, превратился в Жучу и пустился со всех ног наутёк.
— Держи его, держи-и! — издевательски орал Тоша ему вслед.
Дед Триша наблюдал великое побоище из окна мельницы. Увидев Тошу, он от радости запрыгал, как козёл, подбросил вверх свою шапку, белую от мучной пыли, и закричал:
— Тоша, старина, иди скорей ко мне, я тебя обниму!. Подойди и ты, славный пёс, прогнавший жулика Жучу!
И так пылко и жарко они обнимались, что в мельнице из-под жерновов вместо муки посыпались булки и караваи — с пылу с жару! А радостных слёз было пролито столько, что ими можно было оросить лужайку перед мельницей, а от вздохов качались вербы и ели, а их разговоры и по сей день пересказывают воробьи и сороки.
В честь Тошиного возвращения мельник устроил пир, на который был приглашён корчмарь Винко. Славно повеселились старики, и к полуночи у них уже созрело решение снова слазить на небо и проведать луну. Они взобрались на мельничную крышу, но поскользнулись и свалились в реку. Выкупавшись, друзья продолжили пирушку, а утром, обнаружив, что вся их одежда почему-то мокрая, они хорошенько отстегали её.
— Коли вы, одёжки, напились, так ступайте теперь на солнышко и проспитесь как следует!
Время бежит, идёт, ползёт. Голова в муке. Рыжее пятно на горизонте. Луна над лысиной
Бегут дни, идут месяцы и, крадучись, как кот в высокой траве, ползут годы. Тришина водяная мельница работает без устали и гудит, будто огромный жук. Возле неё сидит дед Триша и попыхивает трубкой. Его волосы совсем побелели — наверно, от муки, что годами оседала на его голову. Пёстрик и кот Тоша обычно лежат у ног хозяина или прогуливаются вокруг мельницы. Они зорко следят, не появились ли поблизости непрошеные гости.
Слух об их дружбе и согласии дошёл даже до медведя. Грушетряс Кукурузович сказал:
— Я вот тоже полдня гонялся за дядей Усачом, чтобы с ним подружиться. Но ничего у меня не вышло — уж очень дружно и согласно работают у него ноги!