Последняя радиограмма

Продолжаем преследовать уходящие на ост остатки отряда подводных лодок.

15 февраля (продолжение). …Мы лежим на грунте вблизи от берега. Немцы все-таки прижали нас к материку. Газиев положил лодку на грунт, выключил двигатели, и враги на время потеряли нас. Но они не уходят. Нас настойчиво ищут. Мы слышим шум винтов над собой. В эти секунды все замирают…

Прошло 36 часов с момента встречи с противником. Думаю, что весь наш отряд сейчас уже миновал минные поля и идет полным ходом на норд…

Газиев и Вихров в рубке склонились над картой. Передышка не может продлиться долго — рано или поздно корабли противника обнаружат нас.

Командир настойчиво ищет выход. Лодка изранена. В таком состоянии нам нечего и думать пытаться прорваться в открытое море. Нет шансов уйти от преследования и достичь ближайшего порта союзников. Надо найти что-то другое.

Можно дождаться темноты, попробовать подойти вплотную к берегу, затопить лодку, взять личное оружие и превратиться в партизанский отряд. Но долго в чужой стране, в районе, кишащем фашистскими базами и постами, в пешем строю не навоюешь. У нас нет ни карт, ни людей, знающих норвежский язык. На берегу неизбежна гибель в неравном бою. А быть может, и страшней того — плен…

Нет, такое решение нам не подходит. Лодка изранена, но еще боеспособна. Это грозное оружие в умелых руках. У нас остались торпеды, и можно еще немало попортить крови фашистам!

— В трех милях — Стангер-фьорд, — говорит штурман. — Там гитлеровская военно-морская база. Тут этой нечистью, наверное, каждый квадрат кишит… Осиное гнездо.

— Думаешь? — спрашивает Газиев.

Он хромает — тяжело расшиб ногу во время бомбежки. Фельдшер говорит, что перелома нет, но пошевелить ногой командир не может.

— Осиное гнездо, — задумчиво говорит Газиев.

Он нетороплив. Как будто разбирает задачу на учении. Командир повзрослел вдвое за последние тридцать шесть часов. Сейчас это человек, который не знает страха не в силу азарта юности, а потому, что он видел смерть, не раз прошел рядом с ней и новая встреча уже не может испугать его.

— Осиное гнездо… — повторяет Газиев. — Вихров, тебя когда-нибудь осы кусали?

— Что-то не припомню, — улыбается штурман. — Я ведь москвич, на Арбате вырос. Там осы не водятся.

Сейчас все удивительно спокойны. Быстро, но без спешки исправляют повреждения. Шутят. Похоже, никто не думает о том, что произойдет в ближайшие часы. Не думают? А может быть, просто запрещают себе думать?

— А мне раз досталось, — смеется Газиев. — Ты в Дагестане не был?

— Нет.

— Ай, ай, ай! Большое упущение… Ты после войны обязательно приезжай.

— Спасибо.

— Благодарить потом будешь, когда приедешь. И ты, комиссар, приезжай.

— Я бывал в твоих краях.

— Все равно приезжай…

— Приеду, обязательно.

— У нас вокруг аула по горам леса буковые… Густые — не продерешься. А выше — альпийские поля. Такой красоты никто из вас не видал! Там весной цветы… Ах, какие цветы! Но меня в те времена красота их не очень интересовала. Там пчелы взяток богатый брали. Дикие пчелы. У них в лесу в дуплах улья. И там мед. Ай, какой мед! — Газиев даже зажмурился от сладких воспоминаний. — Мальчишками мы эти ульи здорово очищать приладились. И вот присмотрел я как-то дупло. Полез на огромный бук…

Пожалуй, неспроста предался командир сейчас детским воспоминаниям. Рассказывает он вроде одному Вихрову, а слушают его все в рубке.

— Лез, лез, весь о суки ободрался, — продолжает Газиев, — а дупло, представляешь, осиным жильем оказалось. Их гнездо! Меда у них нет, а злости!.. Отделали они меня! Ой, бог ты мой! Домой приполз — родная мать не узнала…

Газиев смеется. Хохочут все в рубке. Хохочут от души, раскатисто, благо не слышно винтов противника. Не так смешон рассказ, но это естественная нервная разрядка после нечеловеческого напряжения последних суток. Я добавляю:

— На всю жизнь тебе, командир, была наука — не лезь за чужим добром!

Новый взрыв хохота. Улыбается даже Шухов. Из переговорной трубы изумленный голос командира торпедистов:

— Центральный? Что случилось?

Газиев становится серьезным.

— Так вот, товарищи, — медленно произносит командир. — Боюсь, уроки детства мне впрок не пошли… Я все думаю, не потревожить ли нам еще одно осиное гнездо?

Его карандаш упирается на карте в Стангер-фьорд.

Смех стихает. Мысль командира неожиданна, но это самое трудное и, безусловно, самое верное решение. Это максимум того, что мы можем сделать.

— Попробуем подобраться скрытно, — продолжает Газиев. — И устроить гитлеровцам маленький фейерверк.

— Но там наверняка мины у входа, — несмело возражает штурман. — Посты, дозоры…

— Не буду спорить! — говорит Газиев. У него снова отличное настроение. — Но хотел бы убедиться в этом лично! Проложите курс!

Это уже приказ.

Пока Вихров прокладывает курс, командир о чем-то сосредоточенно думает. Потом решительно пишет на чистом листке несколько слов. Размашисто подписывается и протягивает листок мне:

— Взгляни, комиссар!

Это радиограмма. В ней всего четыре слова: «Погибаю, но не сдаюсь».

Под текстом рядом с подписью командира оставлен пробел.

— Подпиши, комиссар, — негромко говорит Газиев.

Я подписываю…

Пятнадцатого февраля в девятнадцать часов семь минут мимо сигнально-наблюдательного поста на базу проследовал танкер «Рейланд», ответивший на запрошенные позывные.

В девятнадцать часов тринадцать минут на подходах к базе появилась подводная лодка, шедшая в надводном положении тем же курсом, что и танкер. Сигнальщик Ганс Кальтофен запросил позывные корабля. С лодки тут же ответил ратьером, но сигнальщик не разобрал ответа. Кальтофен запросил подводную лодку вторично и вновь получил ответ, которого не понял. Однако, предполагая, что так открыто могла идти на базу лишь наша, возвращающаяся с задания подводная лодка, сигнальщик не счел нужным доложить о странных ответах корабля. За подобное грубейшее нарушение инструкции сигнальщик Ганс Кальтофен должен, несомненно, понести самое серьезное наказание…

В девятнадцать часов семнадцать минут на рейде показалась подводная лодка, полным ходом идущая к месту стоянки кораблей. На ходовом мостике подлодки отчетливо были видны фигуры людей. Я запросил позывные лодки. Ответ ратьером был дан немедленно. Однако я не сумел разобрать его. Лодка полным ходом миновала пост. Поскольку лодка уже прошла мимо сигнально-наблюдательного поста на острове Луобон, я не счел нужным подымать тревогу, однако сообщил по телефону о случившемся на береговой наблюдательный пост базы…

В девятнадцать часов двадцать минут наблюдатель на рейде сообщил мне о том, что не разобрал позывных подводной лодки, проследовавшей в гавань. Указанная лодка в это время уже появилась на внутреннем рейде. Я немедленно затребовал ее позывные. Полученный ответ оказался и для меня непонятным. Я потребовал срочно повторить позывные. Одновременно дал сигнал общей тревоги.

Спустя несколько секунд у причала раздался мощный взрыв…

15 февраля (продолжение). У пролива, ведущего в фьорд, ходил курсом, параллельным берегу, сторожевой корабль. Мы затаились на перископной глубине и терпеливо ждали, пока какой-нибудь случай укажет нам проход в минных полях. Ждать пришлось не очень долго. Здесь, видимо, действительно «кишели» корабли немцев. Вскоре на севере показался направляющийся в порт танкер. Чувствовали себя здесь немцы вольготно, хозяевами. Танкер шел без всякого охранения. В десяти кабельтовых от нас судно изменило курс и пошло на ост.