Страница 123 из 129
— Давай серебро, раз матушка велит, — сказал жене Цзинцзи.
Она протянула серебро Цзиньлянь, а та передала его Пинъэр. Достали карты, и муж с женой начали игру. Цзиньлянь подсказывала падчерице, и та выиграла у мужа три партии.
Послышался стук в дверь. Прибыл Симэнь. Цзиньлянь и Пинъэр поспешили к себе, а Цзинцзи вышел навстречу хозяину.
— Сюй Четвертый обещал послезавтра вернуть двести пятьдесят лянов, докладывал Цзинцзи, — а остальные в следующем месяце.
Симэнь был пьян и. выругавшись, направился к Цзиньлянь.
Глава пятьдесят вторая
Итак, Симэнь Цин пировал у Ся Лунси, когда от цензора Суна принесли подарки. Это польстило Симэню, а Ся Лунси проникся к сослуживцу еще большим уважением. Он запер дверь и неустанно потчевал гостя вплоть до второй ночной стражи.
Цзиньлянь давно сняла головные украшения и распустила напомаженные волосы, а Чуньмэй наказала стелить чистую постель и прохладную циновку. После омовения ароматной водой Цзиньлянь стала поджидать мужа. Он вернулся навеселе. Пока она помогала ему раздеться, Чуньмэй заваривала чай.
Симэнь лег. Рядом с ним на краю кровати сидела, понурив голову, обнаженная Цзиньлянь. Его взор привлекли ее белые пышные бедра, забинтованные ножки размером всего в три вершка, не больше, обутые в ярко-красные ночные туфельки без каблуков. У Симэня вспыхнуло желание; веник, вздыбившись, радостно подскочил.
— Давай узелок! — сказал Симэнь.
Цзиньлянь достала из-под постели заветный узелок и протянула ему. Приладив пару подпруг, Симэнь заключил Цзиньлянь в свои объятия.
— Дорогая! — шептал он. — Дашь мне сегодня поиграть с цветком с заднего дворика, а?
— Вот бесстыдник! — поглядев на него, заругалась Цзиньлянь. — Что тебе, или с Шутуном мало? Ступай с ним играй!
— Брось, болтушка! — засмеялся Симэнь. — Зачем мне Шутун, если ты позволишь? Знаешь, как мне это по душе! Только доберусь до цветка, и брошу, а?
Цзиньлянь препиралась.
— С тобой не справишься, — сказала она наконец. — Только кольцо сними сперва, потом попробуй.
Симэнь снял серное кольцо, а серебряную подпругу оставил у корня /1/. Он велел жене стать на кровати на четвереньки и повыше задрать зад, а сам слюной смочил черепашью головку и принялся туда-сюда толкать увлажненную маковку. Черепашья головка бодро топорщилась, так что через немалое время удалось погрузить лишь самый кончик. Лежавшая внизу Цзиньлянь, хмуря брови, сдерживалась и, закусив платок, терпела.
— Потише, дорогой! — воскликнула она. — Это ведь совсем не то, что прежде. У меня все нутро обжигает. Больно!
— Душа моя! — говорил он. — Что, сплоховала? Ладно, я тебе куплю шелковое платье с узорами.
— Платье у меня есть, — говорила она. — Я на Ли Гуйцзе пеструю шелковую юбку видела, с бахромой и пухом. Очень красиво! В городе, говорит, купила. Все носят, а у меня нет. Не знаю, сколько стоит. Купи мне такую, а?
— Не волнуйся! — уговаривал ее Симэнь. — Завтра же куплю.
Говоря это, находившийся сверху Симэнь усиленно вправлял и выдергивал и беспокоился только о том, чтобы засадить до упора, а потому, слегка вынимая, опять устремлялся вглубь, и так без конца. Повернув к нему голову и глядя поплывшим взором, жена закричала:
— Дорогой, ты слишком сильно давишь, мне нестерпимо больно. Как тебе пришло в голову такое? Умоляю тебя, что бы ни было, кончай скорее.
Однако Симэнь не слушал, а, держа ее за ноги, продолжал вставлять и вынимать. При этом он гаркнул: — Пань Пятая, маленькая потаскушка, любишь напрасно поднимать шум! Вопишь: «дорогой», а лучше кричала бы: «дорогой, спускай молофью!»
У Цзиньлянь, находившейся внизу, затуманились подобные звездам глаза; стих ее, как у иволги, щебет; одеревенела гибкая, как ива, талия; ароматное тело будто распалось; с уст срывались только любовные, нежные слова. Однако все это трудно описать. Прошло довольно много времени, и Симэнь, ощутив грядущее семяизвержение, обеими руками задрал ее ноги и с такой силой стал заправлять ей, что звуки от шлепков по ногам слышались непрерывно, а стоны лежавшей внизу жены сливались в одно громогласье, от которого она не могла удержаться. Когда наступил последний миг, Симэнь хлопнул жену по заду, погрузил свой веник по самый корень и достиг последней глубины, что ни с чем нельзя было сравнить. Симэнь радостно почувствовал это, и из него ручьем потекло. Цзиньлянь, получившая семя, тесно прижалась к мужу, и два тела долго лежали в таком положении. Когда веник был вынут, они увидели, что его рукоять окрашена чем-то багряно-красным, а из лягушачьего рта капает слюна. Жена платком вытерла ее, после чего они улеглись спать.
На другой день утром, когда Симэнь вернулся из управы, от управляющего Аня и смотрителя Хуана прибыли посыльные с приглашениями на пир, который устраивался двадцать второго в поместье придворного смотрителя Лю. Симэнь отпустил посыльных и пошел завтракать в покои Юэнян. После завтрака у парадной залы ему повстречался цирюльник Чжоу. Парень упал на колени и, отвесив земной поклон, встал в сторону.
— Вот и хорошо, что пришел! — сказал Симэнь. — А я только хотел за тобой посылать. Волосы надо будет в порядок привести.
Они прошли через Малахитовую веранду в крытую аллею, где Симэнь разместился в летнем кресле, снял головную повязку и обнажил голову. Сзади него за столиком расположился цирюльник. Он вынул расчески с гребнями и принялся расчесывать Симэню волосы, удаляя при этом перхоть и грязь, а также и пробивающиеся седые волосы.
— Вам, сударь, — обратился он к хозяину, встав на колени в ожидании вознаграждения, — предстоят в этом году большие перемены. Судя по вашим волосам, вас ожидает взлет.
Симэнь очень обрадовался и велел цирюльнику прочистить уши и помассажировать тело. Чжоу вооружился своими инструментами и начал массажировать все тело, включая и телодвижения, сообщившие всем членам бодрость и силу. Симэнь наградил Чжоу пятью цянями серебра и велел накормить.
— Потом с сыном займешься, — сказал он, а сам, расположившись на мраморном ложе, тотчас же заснул.
Откланялась тетка Ян. Стали собираться домой монахини Ван и Сюэ. Юэнян положила им в коробки всяких лакомств, сладостей и чаю и дала каждой по пять цяней серебра, а послушницам — два куска холста и проводила их за ворота.
— Не забудьте, в день жэньцзы /2/ примите, — наказывала мать Сюэ. Будет счастье, поверьте мне.
— В восьмой луне мой день рождения, мать наставница, — говорила Юэнян. — Обязательно приходите. Ждать буду.
Мать Сюэ поблагодарила ее поклоном и сложенными на груди руками.
— Мы и так побеспокоили вас, бодхисатва, — говорила она. — Приду, непременно приду.
Монахини отбыли. Их провожали все женщины. Юэнян с тетушкой У Старшей вернулась к себе в задние покои, а Юйлоу, Цзиньлянь, Пинъэр, их падчерица с Гуаньгэ /3/ на руках пошли гулять в сад. На Гуйцзе была серебристо-белая шелковая кофта, бледно-желтая с бахромою юбка и ярко-красные туфельки. Прическу ее украшали серебряная сетка, отделанная бирюзою и узорами в виде облаков, золотые шпильки и аметистовые серьги.