Страница 69 из 88
В еврейских общинах России возросло стремление к светскому образованию. Ученики еврейских школ переходили в гимназии, из раввинских училищ стремились попасть в университеты, а некоторые родители даже подделывали метрики своих сыновей, которые вышли из школьного возраста, чтобы они могли поступить в общие школы. Процентную норму ввели позднее, уже при Александре III, а пока что министр народного образования отметил с одобрением, что "евреи, поступающие в наши учебные заведения, отличаются вообще своими способностями и прилежанием, и потому весьма желательно облегчить им способы к получению образования".
Во всех учебных заведениях ввели стипендии для поощрения евреев, средства на которые брали со "свечного сбора", но наплыв желающих был так велик, что со временем эти стипендии отменили: евреи шли учиться и безо всякого поощрения. В 1853 году в гимназиях училось всего лишь сто пятьдесят девять еврейских учеников, в 1880 году их было уже семь тысяч, а к 1886 году количество евреев в низших, средних и высших учебных заведениях Российской империи превысило тридцать пять тысяч человек. В том же году в Харьковском университете на медицинском факультете сорок процентов от всех студентов составляли евреи, в Новороссийском университете Одессы на медицинском факультете их было тридцать процентов, а на юридическом - сорок один процент. А сколько открывалось в черте оседлости вечерних курсов, кружков, частных и общественных школ! Лев Леванда писал: еврейское общество города черты оседлости "есть общество необразованное, но образующееся… Здесь все учатся, от мала и до велика… Все жаждет образования. Какое прилежание, какое соревнование!"
Это стремление к светскому образованию не затронуло, тем не менее, основную массу евреев, которые продолжали посылать своих детей в хедеры и иешивы. Часть молодежи уходила из местечек в Вильно, Минск, Одессу и другие города, учила там русский язык и шла затем в гимназии и университеты, а другая часть - и их было большинство - все так же старательно и самозабвенно изучала Талмуд и сохраняла прежний образ жизни. Но внешний мир соблазнял книгами, театрами, увеселениями и более легким образом жизни; внешний мир не требовал исполнения многочисленных предписаний религии и прельщал идеалами всеобщего братства в будущем справедливом обществе, которое - как верили оптимисты того поколения - без сомнений и колебаний примет в свои ряды и "просвещенного" еврея. "Чувствовалось в воздухе, - писал Авраам Ковнер, - да из "запрещенных" книжек я знал, что где-то дышит и живет целый мир, которому нет дела до решения таких вопросов: можно ли употребить яйцо, снесенное курицей в праздничный день? можно ли употребить мясную посуду, если в нее попала капля молока? действителен ли развод между супругами, если в письменном тексте развода испорчена хоть одна буква?… Но этот чужой, заманчивый мир был для меня недоступен, и не знал я выхода из своего гнетущего состояния".
Молодые люди, зараженные тоской по иной жизни, создавали дополнительное напряжение в еврейском обществе. Возникали трагедии в семьях и начиналась непримиримая борьба "отцов и детей", борьба за души, отчаянные попытки родителей - когда силой, а когда и убеждением - удержать сыновей в их вере и в традиционном образе жизни, отчаянные попытки сыновей вырваться из этого мира. "Не торопись сбрасывать с себя всего еврея, - предостерегал герой повести С.Ан-ского своего сына-гимназиста, - не торопись разрушать все ограды". Но будущее показало, что стоило только начать, и процесс становился для многих необратимым. "Маскилим"-отцы оставались евреями, но их дети, пройдя через гимназии и университеты, уходили из своего народа. И если прежде в еврейских семьях правоверные отцы боролись со своими детьми-"маскилим", то эти самые "маскилим", постарев, стали бороться со своими ассимилированными детьми и выкрестами. Первые верили когда-то в благотворные действия русского правительства, а вторые поверили в либеральные веяния тех лет, которые всколыхнули русское общество. "Все вокруг нас зашевелилось, засуетилось, зашумело… - писал Л.Леванда в своем романе с таким примечательным названием "Горячее время". - По всему пространству России идет теперь генеральная ломка сверху и снизу. Ломка старых идей, заматерелых принципов, закаменелых учреждений и въевшихся в плоть обычаев. Шум, треск и грохот; все спешит обновляться, очищаться; все стремится вперед навстречу чему-то новому, небывалому, почти неожиданному. Даже наши единоверцы - и те поднялись на ноги и готовы идти… Они только не знают еще - куда".
Гуманизм и терпимость проявились на страницах русских газет и журналов, и образованные евреи тут же это ощутили. "Мы впервые очнулись, - вспоминал Л.Леванда, - когда услышали вокруг себя человеческие голоса, голос русского общества, говорившего устами русской печати". Благодаря русским газетам и журналам появилось новое явление - общественное мнение, чью силу почувствовали немедленно. Теперь уже и евреи желали создать свою газету на русском языке, чтобы ознакомить русское общество с еврейскими проблемами и открыто высказать давно наболевшее. Такая газета не случайно появилась в Одессе. Там уже жило много евреев, которые знали русский язык; там была и еврейская интеллигенция - врачи, нотариусы, адвокаты, писатели с журналистами, что с успехом сотрудничали в русских газетах и журналах. Они могли писать серьезно, а не понаслышке, о еврейских проблемах, и они желали это делать в собственной газете, без оглядки на чужого редактора и непременно на русском языке, чтобы "отечество увидело поближе полтора миллиона сынов своих". "Мы, наконец, дожили до момента сознания собственных сил и достоинства, - отметил писатель О.Рабинович. - Мы излечились от того страшного равнодушия, с которым принимали всякую брань и упреки…; мы начали чувствовать обиды, - это важное начало…"
Но была и другая причина для создания еврейской газеты. В 1859 году в Одессе, в праздник христианской Пасхи, разразился жестокий погром, который начали греческие матросы со стоявших в порту кораблей. К матросам присоединились местные греки: били не только простых евреев, но даже и тех, "которые уже вполне усвоили себе европейские нравы, обычаи, образование и костюм". Погром продолжался несколько дней: около тридцати евреев были ранены кинжалами, многих избили палками.несколько человек умерли от ран и побоев, - а толпа между тем громила винные погреба, потому что разнесся слух, будто именно там евреи совершают ритуальные убийства. Но не успели еще смыть кровь с пострадавших, а местная одесская газета уже описала случившееся в игриво-благодушном тоне, восхищаясь тем, "до какой степени русский человек считает естественным разгуляться на праздниках". Это заведомо лживое описание событий поразило евреев Одессы. "Факты искажены, - возмущался О.Рабинович, - дело извращено, о греках, самых главных разбойниках, ни слова!… Грустно, больно, отвратительно…" Нужна была собственная газета на русском языке для правдивого описания событий - прошлых, настоящих и даже тех, которые еще надвигались.
Инициатором создания еженедельника на русском языке стал Осип Рабинович, популярный к тому времени писатель, который публиковал свои рассказы и статьи в русских газетах и журналах. А получить разрешение помог "человек добра и прогресса", знаменитый хирург Н.Пирогов, тогдашний попечитель Одесского учебного округа. Сообщая эту радостную весть, Рабинович писал: "За работу! За работу, стар и млад!… Родная нива ждет своих пахарей!… Она до сих пор орошалась нашими слезами, теперь оросим ее пбтом нашим!… Всходы будут здоровые. Я это предчувствую, я в этом убежден". 27 мая 1860 года впервые в России увидела свет еврейская газета на русском языке. На ее титуле было написано - "Разсветъ. Органъ русскихъ евреевъ", и эпиграф - по-русски и на иврите: "И сказал Богь: да будетъ светъ!" С первых же ее номеров издатели заявили во всеуслышание: "Мы будем твердо держаться правды, в том сознании, что только она есть душа всякого дела, и что без этой души дело, при самом своем рождении, уже носит в себе зачатки смерти… Наш лозунг - свет, наша цель - вперед, наша награда - сознание исполнения долга".