Зона отдыха

– Троячок, – говорю, – это поллитра. А поллитрами на улице не бросаются. Ты, маманя, – говорю, – иди себе прямо, потом налево, потом направо.

– А там чего? – спрашивает.

– А там ничего.

Она и пошла.

Вот стоим мы, соображаем куда податься. Переволновались – выпить надо немедленно.

– Я, – говорит Полуторка, – желаю в шашлычную. Посидим культурненько, отдохнем за столиком.

Мы все, конечно, против:

– Куда это – в шашлычную? Там дорого. Возьмем по бутылке и в скверик. Захотим – добавим.

А он уперся – не спихнёшь:

– В шашлычную – и всё. Первый раз у меня такое счастье. Желаю его запомнить.

Пошли в шашлычную.

– Васёк, давай в угол.

– Чаво это – в угол? Желаю к окну. Пускай все смотрят. Вся улица.

Сели к окну, заказали, разлили по первой – всё культурненько. Выпили – вилками потыкали в холодное.

– Смотри, – говорю, – Васёк, не промахнись с деньгой.

– Ребяты! – запел. – Пейте! Ешьте! На всё хватит!..

Хватит так хватит. Разлили по второй.

Рядом окно стеклянное, в полстены, всё видать, чего на улице делается. Народ мимо бежит, машины проскакивают, шелупень всякая глядит – облизывается, мы сидим себе королями, разливаем по третьей. А Полуторка уже весь разнюнился, рассопливился, размечтался... Самые его мечты – с бутылки.

– Ребяты! Володя! Колюня! Серёга! Иван! Радость-то какая! Радость-то такая! Вот ба им всё терять! Вот ба нам находить! Выпить надо – нашёл. Опохмелиться – еще нашел. Всё по честному, с опросом, как нынче. Главное, ребяты, чтоб по честному. А я ба зато улыбался. Я ба весь день улыбался. Даже Кланьке своей... Чего это мне хмуриться, когда находка впереди? Я улыбаюсь – Володя улыбается. От Володи – Колюня. От Колюни – Серёга, Иван... Жизнь-то какая пойдет! Жизнь, ребятки! Я ба пить бросил. Точно тебе говорю. На кой пить, когда и так весело? Вот ба, ребяты, всем находить! Вот ба каждому в мире! Вот ба народ повеселился! Унеси ты мое горе, раскачай мою печаль...

Я говорю:

– Всем находить, Васёк, некому будет терять.

– А по очереди, Володя, по очереди. Сегодня ты потерял – я нашел. Завтра наоборот.. Обоим радость.

Колюня говорит:

– Кто потерял – какая ему радость?

А Полуторка как с маленькими:

– Дураки вы... К потерям-то мы привычные. Всю жизнь теряем. А тут не одни потери – еще и находки. Вот и радость.

Серёга говорит:

– Так-то оно так... Только когда пусто в кармане – хрен потеряешь.

– От, бестолковый... Да ты жа найдёшь сперва! Нашёл – потерял – снова нашёл.

Иван говорит:

– А кто не захочет терять? Найти нашел – и в кулак.

– А сговориться? Чтоба всем. Чтоба по списку. Кому когда терять, кому когда находить.

Мы в затылках чешем: вроде, прав Васёк...

– Прав я, ребяты! – поёт. – Как ещё прав! Жизнь зато наступит радостная! Самая она жизнь, с находками! С подарками! Ты еще теряешь, а уже знаешь – скоро найдешь... Скоро!

– Ладно, – говорю, – Васёк, уговорил. Только начать кому-то надо. Первому потерять.

А он:

– Володя! Милай! Да может кто-то уж и начал. Откуда тебе знать? Точно тебе говорю: кто-то начал. С чего ба мне находить?

– Убедил, – говорю, – Васёк. Теперь ты нашёл – давай теряй. Твоя очередь.

– А я потеряю. Я потеряю, Володя. Прямо с получки.

Мы – хором:

– Вот бы найти!

Приносят горячее: с горошком, с жареной картошечкой.

Я говорю:

– Как найду – идем в ресторан.

Колюня:

– В Метрополь.

Серёга:

– В Националь.

Полуторка:

– В Пекин.

Иван:

– Мужики, это еще что за фрукт?..

А за окном бабка торчит на тротуаре, та самая, из магазина, и с ней сержант на мотоцикле. Она ему пальцем в нас тычет, объясняет. А мы сидим на самом виду, будто напоказ, и мясо на вилке.

– Ну, – говорю, – Васёк, счас ты у нас загорать будешь.

– Чаво это – загорать? Всё путём.

– Чаво, чаво – ничаво... Надо было тебе, дураку, в шашлычную лезть?

А сержант уже в дверь заходит – и к столику:

– Извиняюсь, – говорит, – приятного аппетита. Это вы, граждане, деньги находили?

– Мы, – говорит Полуторка. – Я, то-есть.

– Попрошу со мной в отделение.

– Это еще зачем?

– Акт составим. Деньги изымем. Потерявшему отдадим. Как положено.

– Нет его, потерявшего. Я спрашивал.

– Тогда государству пойдут.

– Сержант, – говорю, – всё законно. Государству и пошли. Государство – это мы.

Тут он удивился, глаза разинул:

– Кто тебе сказал?!

– Кто-то сказал, – говорю. – А кто – не помню.

– Ошибаешься, – говорит. – Государство – это мы.

– Я и говорю – мы.

А он:

– Это я говорю – мы, а не ты. Усёк разницу?

– Усёк.

– Попрошу в отделение!

Тут официант подходит:

– Счет подавать?

– Какой тебе счёт?

– За ужин. 27 рублей 18 копеек.

– Да мы ж еще не ели!

– Ешьте. Я подожду.

И встал рядом. На страже.

Слово за слово – сержант увел Полуторку, а мы вчетвером остались. Чего делать – неизвестно. У Серёги с Иваном пятак на метро, у Колюни талончик на автобус, у меня – пуговица...

– Вот бы, – говорю, – найти чего. Вот бы не помешало.

А Колюня:

– Хватит уже. Нашли.

Еле упросили официанта, чтобы часы мои взял. Под залог. И паспорт. Уж под это дело всё сожрали, упились в дым – еле на улицу выползли.

Глядим – Полуторка топает. Голову повесил, будто ищет чего.

– Васёк, – говорим, – сколько денег-то было?

– 28 рублей.

– В аккурат, – говорит Серёга. – На столько и сожрано.

– Хорошо посидели, – говорит Колюня. – Культурненько.

– Вот бы еще, – говорит Иван. – Я бы не прочь.

– Ребяты! – запел. – Завтра еще найдём. Помяните моё слово...

– Ты, – говорю, – придурошный. Ты, – говорю, – враг народа. Тебя, – говорю, – к людям подпускать нельзя. Заманиваешь невесть куда, а люди потом без часов остаются!

– Володя! Друг! Обижаешь! Кабы не я – хрен ба чего было. Ни находки, ни радости... А часы твои – тьфу! Всё одно бы пропил. А так хоть с радостью.

– Придурок прав, – говорит Колюня.

И все за ним:

– Прав придурок.

А он стоит, лыбится – рот до ушей.

За ним – я.

За мной – Колюня.

За Колюней – Серёга с Иваном.

Из дурака и плач смехом идёт.

КТО ЕСТЬ КТО

или снова

КОГО ЗА ЧТО

Мишка-хват: молодой, поджарый красавец, длиннорукий и длинноногий, рыжеватый и кучерявый, гибкий как хлыст, глаза шальные, нараспашку, взглянешь – а там черт-те чего: бесы скачут, девки плачут, парни скулы воротят. По вечерам ждал с нетерпением новую партию: старые давно уж надоели, орал с нары весело и бесшабашно: "Ништо, мужики! Это всё нехуть! Ильич тоже поначалу пятнадцать суток сидел…”

Болтал что попало: понесёт – не остановишь. Где правда, где вранье – пойди угадай. Про баб, про девок, про мужиков с ишаками, про ишаков с мужиками: кто с кем, кто чем, да как, да куда, да сколько раз. Камера уши развесит, камера ухает от удовольствия, а он несет себе да несет. "Я, мужики, везде побывал. В дурдоме, в тюрьме, в лагере, на химии”. "Когда это ты успел?" "А тогда... У меня, мужики, три пацана. Я их всех в лагере сделал". "Как так?" "А так. Нинка приедет, спирту привезёт. Мне за спирт начальник кабинет давал. На ночь. Сами голые, на голой клеенке, под портретами вождей. Мы стараемся, вожди сверху смотрят, на плакате призыв: "Верным путем идете, товарищи!" Утром меня в зону, а Нинка домой едет, рожать". Камера ему: "Врешь! Ну, врёшь!"

Он по-новой: "У меня Нинка, мужики, баба-ягода. У нее зад двуспальный. Увидал ее узбек на рынке, домой пришел, у двери на колени встал: "Выходи за меня, в Ташкент поедем. Денег много, фруктов много. Вдвоем торговать станем". Я вышел с молотком, дал ему по черепу: он и отрубился. Лежит, а из кармана червонцы выглядывают: пачка, что твой кирпич. Через час оклемался, обратно на рынок ушел, дынями торговать". Камера хором: "А червонцы?!" "Я не взял". "Врет! Ох и врет!" Врет – не врет, а слушать интересно. Врет – не врет, а время бежит скоро.